Из такого понимания глобализации логично вытекает заключение о том, что наблюдающиеся в мире глобализационные процессы — это своего рода аберрация истории, досадное и даже трагическое отклонение от ее естественного хода и, более того, — открытый вызов фундаментальной человеческой природе как таковой. А коль скоро это так, то борьба против глобалистов не только справедлива и морально оправданна. Она к тому же совсем не безнадежна и, напротив, имеет все шансы на безусловную победу в самом недалеком будущем.

Такая логика предполагает, что у «мирового большинства», если оно выступит против глобализации единым фронтом и проявит должные настойчивость и решительность, более чем достаточно экономических возможностей и политических инструментов, чтобы справиться с этим опасным заболеванием и окончательно покончить с вредоносным вирусом, год от года разрушающим иммунные системы человеческого сообщества. Отсюда прямо вытекает тезис о необходимости международной консолидации всех «здоровых» или же «консервативных» сил, призванных дать решительный отпор продвигающим пагубную идеологию глобализации «неолибералам».

Как измерить (де)глобализацию

Этому нарративу, при всем схематизме и заведомой неполноте большинства его изложений, не откажешь в известной логике и последовательности. Но насколько он соотносится с реальным положением дел в мире сегодня? Что, если глобализация — это все-таки не временное отклонение от нормы мирового развития, а именно новая норма? Что, если это не изощренный заговор злокозненных элит, но естественная и исторически предопределенная стадия развития человечества на пути к общемировому единству планетарного социума?

Вероятно, перечисленные выше вопросы кому-то покажутся неуместными и даже кощунственными, поскольку они никак не укладываются в уже устоявшийся российский нарратив. Следуя совету Вольтера, прежде чем спорить, стоит договориться о терминах. По всей видимости, наше отношение к глобализации напрямую зависит от того, какие конкретные параметры мы склонны выделять в этом расплывчатом и нередко противоречивом понятии. И прежде всего стоит освободить понятие глобализации от многочисленных крайне субъективных идеологических клише и популярных политических коннотаций.

Анализируя процессы роста взаимосвязанности и взаимозависимости стран и народов, эксперты чаще всего обращаются к четырем измерениям глобализации:

• прямым иностранным (а иногда также и к портфельным) инвестициям;
• международной торговле;
• трансграничным перемещениям людей;
• к международным информационным потокам.

Каждое из этих измерений, в свою очередь, складывается из большого числа конкретных показателей, отражающих состояние и динамику глобализации в тех или иных сферах человеческой деятельности или в отдельных обществах, странах и регионах мира.

Сведение глобализации к четырем вышеозначенным базовым измерениям, фигурирующее, в частности, в ежегодном докладе DHL и Университета Нью-Йорка DHL Global Connectedness Index 2022, разумеется, обедняет происходящие в современном мире глобализационные процессы и потому очевидно уязвимо для критики. Оппоненты предлагаемой модели могут вполне обоснованно задать вопрос, почему в ней не учитываются другие измерения глобализации (и, соответственно, деглобализации) — от динамики программ международной экономической помощи до распространения космополитической массовой культуры или стандартов образа жизни западного среднего класса.

Тем не менее эта модель дает возможность перейти от абстрактных общефилософских дискуссий к анализу переменных, выраженных в достоверных количественных показателях.

Сравнивая современный мир с миром накануне Первой мировой войны, который считается своего рода высшей точкой глобализации XIX века, мы наглядно убеждаемся в том, насколько за столетие с небольшим повысился уровень взаимозависимости стран и народов.

Если Европа начала ХХ века представляла собой континент с относительно высоким уровнем взаимосвязанности национальных политических, интеллектуальных и частично экономических элит, то для мира современности характерен совершенно иной уровень взаимосвязанности народов и обществ в целом.

При всех подъемах и спадах глобализационных процессов напрашивается вывод о том, что историческое развитие все-таки идет не по кругу, а по самой что ни на есть спирали. И это предполагает, что «отменить» глобализацию едва ли получится, как не получится, например, вернуться в славную эпоху Вестфальского мира в Европе или во времена классической механики Ньютона.

Глобализация возвращается

Имеющаяся на данный момент статистика свидетельствует о том, что говорить о радикальной смене вектора от глобализации к деглобализации или даже о выходе глобализационных тенденций на какое-то устойчивое плато было бы неправильным. Глобальная торговля товарами резко сократилась на протяжении первого полугодия 2020-го, но уже к концу этого года практически вернулась к доковидным показателям. Быстрый и устойчивый рост торговли товарами продолжался на протяжении 2021-го и первой половины 2022 года, превысив доковидные показатели примерно на 10%. Помимо этого, пандемия стала мощным катализатором электронной торговли, причем опережающий рост последней фиксируется и после завершения пандемии.

Международная торговля услугами претерпела более резкое падение — главным образом за счет обрушения международного туризма во время пандемии, но и она восстановилась уже в 2021 году. К концу прошлого года общий годовой объем мировой торговли превысил 32 трлн долл., что значительно превышает ВВП США (25 трлн долл.) или сравнимый с американским совокупный ВВП стран — членов БРИКС.

Текущая динамика международных инвестиций тоже не указывает на то, что началась деглобализация. В период пандемии падение этого показателя в целом соответствовало сокращению международной торговли, а его восстановление шло быстрее за счет высокой мобильности трансграничного движения капитала. В результате в 2021 году общий объем прямых иностранных инвестиций превысил 1,6 трлн долл., хотя и не достиг пиковых показателей 2015 и 2016 годов (более 2 трлн долл.). Российско-украинский конфликт, безусловно, повлиял негативно на международную инвестиционную активность, но его влияние оказалось в целом менее существенным, чем последствия коронавируса двумя годами ранее, — вероятно, в силу относительно скромного места, которое занимают Россия и Украина в мировой экономике и финансах.

Что касается трансграничных информационных потоков, то на них пандемия оказала буквально взрывное воздействие. В самый драматический первый год пандемии — 2020-й — интенсивность этих потоков практически удвоилась, а в последующий период они росли в среднем на 20–30% в год. За исключением отдельных частных показателей (например, количество научных работ, публикуемых российскими и западными соавторами), нет никаких признаков того, что трансграничные информационные потоки будут мелеть в ближайшие годы. Скорее, наоборот, новые прорывные технологии (5G, ИИ, квантовые компьютеры) будут и дальше повышать интенсивность этих потоков, несмотря на вероятные попытки отдельных государств поставить их под свой жесткий контроль.

Более противоречивая картина вырисовывается в сфере транснациональной географической мобильности. Общее число международных поездок сократилось в 2020 году на 72%, процесс восстановления шел медленно и трудно; эксперты предсказывают, что к концу 2023 года общие уровни международного перемещения людей окажутся на 5–20% ниже доковидных максимумов. Количество обучающихся за рубежом студентов и количество иностранных мигрантов также резко сократилось в 2020 году, но в начале третьего десятилетия XXI века рост этих показателей также возобновился. Полного восстановления географической мобильности до доковидных уровней можно ожидать в 2024–2025 годах. Временное же снижение географической мобильности нельзя выдавать за прекращение процессов глобализации в целом.

Риск «стратегической расстыковки»

Наиболее серьезный вызов глобализации — перспектива американо-китайской «стратегической расстыковки». Хотя уровень экономической, технологической, финансовой взаимо­связанности двух стран по-прежнему остается очень высоким, со времени прихода к власти в США администрации Дональда Трампа в отношениях между Вашингтоном и Пекином стали накапливаться разнообразные проблемы. В итоге доля Китая в американском импорте за последние семь лет снизилась с 22 до 17%, а доля США в импорте КНР — с 10 до 7%. Особенно пострадали те сектора, где стороны начали войну тарифов, а также американо-китайское сотрудничество в сферах высоких технологий. По всей видимости, эта тенденция сохранится и в дальнейшем. В скобках отметим, что даже при наличии соответствующей политической воли «стратегическая расстыковка» неизбежно окажется длительным процессом —

Пессимисты полагают, что «стратегическая расстыковка» США и КНР может оказаться прелюдией более масштабного процесса регионализации мировой экономики. Если пока все еще единое мировое хозяйство окончательно распадется по линии противостояния Вашингтона и Пекина, то мировая экономика может потерять 5–7% своего совокупного объема, а издержки для отдельных стран могут вообще измеряться двузначными показателями. Кроме того, технологический раскол мира, скорее всего, приведет к замедлению технического прогресса на многих наиболее важных направлениях, что также неизбежно скажется негативным образом и на многих процессах глобализации.

В более общем плане стоит заметить, что глобализационные процессы могут быть замедлены или даже обращены вспять, если мир вступит в эпоху жесткого протекционизма на фоне продолжающегося кризиса ВТО, эгоистичных решений в финансовой сфере со стороны ведущих экономик мира и превращения односторонних санкций в стандартный инструмент внешней политики. Было бы недальновидным недооценивать риски в условиях, когда геополитические соображения все чаще перевешивают рациональные экономические интересы, а государственные лидеры нередко оказываются заложниками флуктуаций текущей политической конъюнктуры и вынуждены идти на поводу у популистов.

Однако, как я уже отметил, сейчас не существует убедительных подтверждений начала распада мировой экономики на изолированные друг от друга региональные блоки: динамика базовых показателей торговли, инвестиций и информационных потоков показывает, что тенденция к глобализации на данный момент не сменилась на тенденцию к регионализации.

Новый глобализационный цикл

Важный вопрос — как минимизировать негативные последствия глобализации для разных обществ и как максимизировать те новые возможности, которые она представляет. Бессмысленно бунтовать против закона всемирного тяготения и пытаться взлететь, бросившись в пропасть с обрыва, но закон тяготения вполне можно поставить себе на службу. Именно так мы и поступаем в каждый день повседневной жизни: любой сделанный нами шаг сопровождается переносом центра тяжести в горизонтальной плоскости при минимальных затратах энергии.

Естественно, у глобализации как объективного исторического процесса есть не только универсальные измерения, но и субъективные, частные особенности. Например, справедливо ли будет утверждать, что глобализация неразрывно связана с американской или даже с более широко трактуемой западной гегемонией в международных делах? Исторически предыдущий цикл глобализации конца прошлого — начала нынешнего столетия действительно формировался в условиях «однополярного момента» в мировой политике, а многие импульсы глобализации изначально распространялись из «западного ядра» к «незападной периферии».

Однако Соединенные Штаты, постепенно утрачивая позиции безусловного международного гегемона, вполне способны оказаться в рядах антиглобалистов, к числу которых вполне можно отнести, в частности, администрацию Дональда Трампа, а по некоторым параметра — и наследовавшую ей администрацию Джо Байдена. Более того, антиглобализм оказался в той или иной степени присущ руководству большинства стран Запада, все чаще обращавшихся к протекционизму, к ограничению внешних миграций, к попыткам репатриировать на свою территорию когда-то выведенные за границу производственные мощности.

В то же время руководство Китая в лице председателя КНР Си Цзиньпина все чаще позиционировало себя в роли защитника свободы торговли, свободного трансграничного перетока инвестиций и других проявлений глобализации. Вспомним хотя бы знаменитое выступление китайского лидера в Давосе в январе 2017 года, после которого Си Цзиньпина мировая пресса даже окрестила «царем глобализации». В каких-то случаях главными двигателями глобализации вообще выступали не великие державы, а малые или средние страны — например, Сингапур, Новая Зеландия или Нидерланды. И это не случайно — располагая очень ограниченными внутренними рынками, малые и средние страны не в состоянии делать главную ставку на повышение внутреннего спроса,

Общее правило — сторонниками глобализации чаще всего выступают те страны (или те групповые интересы внутри отдельных стран), которые в наибольшей степени выигрывают от повышения уровня взаимосвязанности и взаимозависимости отдельных государств и народов. Соответственно, в роли противников глобализации оказываются те страны (или групповые интересы), которым по тем или иным причинам не удалось органично вписаться в процессы глобализации. Разумеется, для политических лидеров всегда крайне соблазнительно переложить ответственность за внутренние проблемы на факторы внешней среды, в том числе и на глобализационные процессы.

В каждом отдельном случае внутри отдельных государств важен баланс между сторонниками и противниками отдельных измерений глобализации. Сегодня во многих странах, находящихся на излете своего могущества или испытывающих серьезные внутренние проблемы, этот баланс смещается в сторону антиглобалистов — притом что большинство обществ остаются расколотыми по этому важнейшему вопросу их дальнейшего развития. Тем не менее остановить глобализацию в принципе невозможно. Издержки глобализации не перевесят ее достижений, подобно тому, как несомненные многочисленные негативные последствия урбанизации не остановили этот процесс двумя веками раньше.

Можно долго спорить о том, каким окажется следующий глобализационный цикл и как именно он будет развиваться. Но в любом случае давление общих проблем (изменения климата, угрозы биоразнообразию, дефицит продовольствия, энергии, воды и минерального сырья) с течением времени будет только усиливаться. В то же время развитие новых технологий будет генерировать новые возможности для трансграничной деятельности во многих сферах — от образования и работы до развлечений и социального взаимодействия. Таким образом, проявится то сочетание потребностей и возможностей, которое должно так или иначе вывести человечество на новый уровень глобального управления. В общих интересах сделать этот переход по возможности более плавным и менее болезненным.