Ценности и стиль Горбачева — это «шестидесятничество» на новом историческом витке. Демократизацию советского общества не удалось довести до какого-то логического конца ни при Хрущеве, ни четверть века спустя. Что-то в российской ментальности неизменно отторгает демократические реформы — на разных поворотах исторического процесса.

«Шестидесятничество» — это не только ХХ съезд и культурная эмансипация, это еще и «романтический коммунизм», обернувшийся «хрущевскими гонениями» на религию. И Горбачев, ставший секретарем ЦК, кандидатом в члены Политбюро, затем его членом и, наконец, генсеком, поначалу придерживался традиционной атеистической линии партии. Накануне своего прихода к власти, в декабре 1984-го, он призывал участников всесоюзной конференции идеологических работников «усилить атеистическую работу», преодолеть наконец «многовековые пережитки, предрассудки». В том же ключе выдержано постановление ЦК КПСС «О противодействии зарубежной клерикальной пропаганде в связи с 1000-летием введения христианства на Руси», принятое в сентябре 1985 года, когда Горбачев уже был генсеком. Оно резко критикует христианство как религиозно-идеалистическое мировоззрение, оправдывавшее социальную несправедливость».

В первые годы перестройки о либерализации государственно-конфессиональных отношений речи не было. Когда тогдашний управделами Московской патриархии митрополит Алексий (Ридигер, будущий патриарх Алексий II) дерзнул в самом конце 1985 года написать письмо генсеку об изменении репрессивного законодательства о культах, то быстро поплатился своим постом и отправился в «ссылку» в Ленинград (в качестве митрополита Ленинградского и Новгородского. — Ред.). В записке отдела пропаганды ЦК «О письме митрополита Алексия» подчеркивалось: «Не следует предоставлять религиозным объединениям дополнительные возможности влияния на население».

28 сентября 1986 года в «Правде» вышла передовица «Воспитывать убежденных атеистов», объектом критики в которой стали неназванные «отдельные писатели». Газета (то есть фактически ЦК) утверждала, что писатели «порой «кокетничают» с боженькой, объективно способствуя оживлению богоискательских идей», а религия объявлялась «ложной от начала и до конца системой взглядов на мир». В том же году вышел фундаментальный труд профессора Николая Гордиенко «Крещение Руси: факты против легенд и мифов». Всего же в рамках подготовки к 1000-летнему юбилею Русской церкви в СССР издали сотни антицерковных книг и брошюр миллионными тиражами. Активизировался и 4-й отдел Пятого управления КГБ СССР, контролировавший религиозные организации.

Процесс пошел

Накануне 1000-летия Крещения Руси, в 1987-м, парадигма стала меняться. Ключевой фигурой этого процесса был антипод Лигачева в идеологическом отделе ЦК Александр Яковлев. В 1958–1959 гг. он стал одним из первых советских студентов, стажировавшихся в Колумбийском университете в Нью-Йорке. «Меня всегда приводили в смятение разрушенные церкви, склады и овчарни в храмах, — пишет Яковлев в своих мемуарах. — По дороге из Москвы в родной Ярославль, по которой я проезжал сотни раз, стояли десятки порушенных памятников как немые свидетели преступлений режима». В начале 70-х он сумел добиться отказа властей от сноса ярославского храма Ризоположения в Крестах, а в 1987-м выступил с неординарной инициативой передачи РПЦ Толгского монастыря на Волге. Инициативу прикрыли «социальным» флером: тогда РПЦ была обязана сама заботиться о своих пенсионерах и инвалидах, священники не получали госпенсий. Толгский монастырь должен был стать приютом для одиноких клириков, нуждающихся в уходе. До сих пор в РПЦ такого приюта не создано…

Помимо Толгского монастыря осенью 1987-го, накануне визита Горбачева в Вашингтон, открыли Оптину пустынь — символическое для русской культуры место, до предела изуродованное при советской власти. В те же дни вышла программная книга Горбачева «Перестройка и новое мышление», в которой были и такие слова: «Мы — европейцы. С Европой Древнюю Русь объединило христианство». Накануне 1000-летия с семьей Горбачевых сблизился иерарх, имевший репутацию самого интеллигентного и утонченного в РПЦ, — глава Издательского отдела патриархии митрополит Питирим (Нечаев). К тому времени он уже переступил 60-летний рубеж, был награжден советскими медалями и почетными грамотами КГБ СССР, где числился под агентурным псевдонимом «Аббат». «Мое сотрудничество с семьей Горбачевых, — вспоминал Питирим, — началось с того, что мы с Раисой Максимовной создали Фонд культуры. А с самим Михаилом Сергеевичем я встретился уже на политической основе… Горбачев говорил, что я перестроился раньше, чем он».

В интервью журналу «Панинтер» в 1997 году Раиса Максимовна сказала, что «лично участвовала в возвращении церкви многих соборов, церковных украшений и живописи, в передаче этого всего православным верующим.

Мы впервые отпраздновали в годы перестройки великий праздник 1000-летия Крещения Руси. Я его воспринимала тогда еще и как личный праздник».

1000-летие: «Прорыв плотины»

Перелом наступил 29 апреля 1988 года, когда, открывая празднование 1000-летия Крещения Руси, Горбачев принял в Кремле патриарха Пимена и постоянных членов Синода РПЦ. Митрополит Питирим вспоминал, что это событие было подобно «прорыву плотины». В Западной Украине назревало возрождение Украинской греко-католической церкви (УГКЦ), загнанной Сталиным в подполье, — и на встрече в Кремле обсуждалось открытие новых приходов в западных регионах, передача РПЦ части Киево-Печерской лавры и создание новой семинарии в Украине.

В конце мая — начале июня Москву посетил Рональд Рейган, который передал Горбачеву список диссидентов, в том числе религиозных, лишенных свободы в СССР. Президент США предложил амнистировать их всех, а также легализовать УГКЦ, с которой КГБ продолжал бороться в Галичине. Диссидентов освободили, но вопрос легализации греко-католиков растянулся еще на полтора года — в ЦК чувствовали, что выход из подполья этой церкви, символизирующей украинскую национальную идентичность, сделает более хрупкой имперскую конструкцию СССР. 10 июня кардиналы Казароли и Виллебрандс, возглавившие ватиканскую делегацию на юбилее Крещения Руси, встретились в гостинице «Советская» с подпольными епископами УГКЦ Филимоном Курчабой и Павлом Васыликом. Уже 13 июня Казароли обсуждал с Горбачевым идею первого в истории визита советского лидера в Ватикан, который состоялся в 1989 году. Плодами того визита стали легализация УГКЦ и установление дипотношений СССР и Святого престола.

Великое возвращение

Религиозные диссиденты начали возвращаться из ссылок и лагерей еще в 1987-м, весьма оживив церковно-политическую жизнь. Осенью прибыл из якутской ссылки и основал движение «Церковь и перестройка» священник Глеб Якунин, лишенный свободы в 1979 году за создание Комитета защиты прав верующих в СССР.

Став народным депутатом России, о. Глеб разрабатывал либеральный закон «О свободе вероисповеданий», добивался передачи верующим (а не патриархии!) храмов и защищал общины, которые уходили из РПЦ в Русскую зарубежную церковь (РПЦЗ).

Из алтайской ссылки вернулась Зоя Крахмальникова — писательница, осужденная за выпуск в «тамиздате» христианского альманаха «Надежда». Итогам советского церковного эксперимента посвящено ее исследование «Горькие плоды сладкого плена», обличающее Московскую патриархию.

Из политзоны Пермь-36 вернулся Александр Огородников — создатель подпольного семинара христианской молодежи, который посещал, в частности, нынешний топ-чиновник РПЦ и апологет СВО Александр Щипков. Огородников выпускал самиздатский журнал «Община», но осудили его за «тунеядство». Якунин, Крахмальникова и Огородников пошли после освобождения разными путями, оказавшись даже в разных церковных юрисдикциях, но все они обязаны своей свободой Горбачеву.

Из подполья выходили целые конфессии — в конце горбачевского правления были зарегистрированы в СССР общины свидетелей Иеговы (в 2017 г. признаны в РФ экстремистскими и ликвидированы) и кришнаитов.

Иеговистов советская власть ненавидела особенно люто — МГБ в 1951 году организовало спецоперацию «Север» по их принудительному переселению в Сибирь и на Дальний Восток. Парадоксально, но, несмотря на нынешние гонения, СИ формально считаются в РФ жертвами политических репрессий и даже иногда получают компенсации.

Вскоре после 1000-летия предприняли первые попытки выхода из подполья общины Истинно-православной (катакомбной) церкви, отвергавшей союз РПЦ с безбожной властью. Уже в 1989 году этот процесс слился с открытием «альтернативных» приходов РПЦЗ в СССР, число которых быстро достигло 200. Архиереи РПЦ активно использовали свои связи с местными чиновниками, чтобы строить козни «альтернативным» приходам, а действия российских властей по «поглощению» РПЦЗ уже в 2000-е годы привели к тому, что сегодня она раздробилась на мелкие церковные юрисдикции (т.н. «осколки» РПЦЗ).

«Избыточная» свобода

Взрыв гласности 1989 года застал РПЦ врасплох — иерархи, конечно, знали о преступлениях сталинизма, но не хотели «будоражить народ», а новообращенные верующие узнавали из перестроечных газет и журналов правду о гонениях на веру в СССР и о предательстве части иерархии, ради своего комфорта пошедшей на союз с гонителями и предававшей своих собратьев, более стойких в вере. Это знание расшатывало организационное единство РПЦ, увеличивая недоверие между иерархией и низовыми клириками и мирянами. Героями для неофитов становились новомученики 1920–1930-х гг., деятели церковного подполья, а не сервильные чиновники в рясах. Лишь в конце 1989 года архиереи РПЦ решились прославить первых двух мучеников советской эпохи.

В октябре 1990-го сначала Верховный Совет СССР, а потом и Съезд народных депутатов РСФСР приняли законы о религии, отменившие дискриминационное законодательство о культах 1929 года. Союзный закон был более консервативным — сохранял административные функции Совета по делам религий, отделение школы от церкви и обязательное подчинение общин религиозным центрам. Российский закон разрешал преподавание религии в школах, и главное — уравнивал все религиозные общины между собой: патриархия имела такой же юридический статус, как приход или семинария. Потенциально это открывало общинам свободу выбора церковной юрисдикции, но потенциал, заложенный в законе, реализован не был. В 1997 году его сменил ныне действующий российский закон о свободе совести, написанный в интересах Московской патриархии и еще нескольких «традиционных» конфессий.

Почему церковь оказалась не готова к новым возможностям?

Как многие другие социальные институты позднего СССР, РПЦ вовлекали в перестройку как бы извне — к середине 1980-х у нее уже не было внутренних ресурсов для того, чтобы творчески участвовать в радикальных реформах. РПЦ советского времени мало напоминала дореволюционную Российскую церковь — воссозданная Сталиным в разгар Великой Отечественной войны, она была заточена под специфические задачи внешней политики и подавления внутреннего инакомыслия, поэтому «островков свободы» в советской РПЦ не осталось. Как признавал один из немногих церковных интеллектуалов советского времени о. Александр Мень, на протяжении десятилетий верующие «были лишены элементарных источников информации, всего, что содействует религиозно-нравственному просвещению, даже своих основополагающих книг», и оказались не готовы к «новым возможностям».

Как вспоминал председатель Совета по делам религий тех лет Константин Харчев, попытки властей активизировать церковную жизнь вызывали ропот иерархии: «Оказалось, что они затрагивают материальные интересы. Так произошло после отмены предписания совершать крещения только при предъявлении паспорта. Дело в том, что священники по просьбе граждан обходили правило — но за определенную мзду… Священники крестили тайно, на дому, но за увеличенное вознаграждение. Встретило определенное сопротивление и наше решение открывать храмы… Верующих остается столько же, денег поступает столько же — а храмов становится больше. Начали размываться фонды. Доходы епископов стали падать. Я не помню ни одной просьбы от иерархов и священников открывать церкви». Поначалу патриархия отказывалась от Соловецкого монастыря — только в начале 90-х там стали возрождать монашескую жизнь.

РПЦ конца 1980-х испытывала гигантский кадровый голод — для служения в тысячах вновь открывшихся храмов стали рукополагать случайных людей. Качество духовенства, и так невысокое в советские годы, упало до предела.

Новообращенные стали разочаровываться в РПЦ и искать альтернатив либо в РПЦЗ, либо в новых религиозных движениях, которые развили на советской территории беспрецедентную миссионерскую активность. Современная РПЦ не чувствует какой-либо благодарности Горбачеву за его реформы — патриарх Кирилл в прошлом году не выразил даже формального соболезнования в связи с его кончиной.

Несмотря на громкие декларации об «отделении церкви от государства», советский режим не был секулярным. Он жестко контролировал мировоззренческий выбор своих подданных и требовал догматически твердой веры в эсхатологическую мечту — в коммунизм. Советская РПЦ находилась в «симфонии» с этим режимом, своими методами распространяя его веру. К каждому юбилею Октября Синод издавал пространные послания, объяснявшие необходимость и справедливость революции и величие ее идеалов. Один из наиболее креативных иерархов советского периода — духовный отец нынешнего патриарха митрополит Никодим (Ротов) — разрабатывал особое богословие революции, утверждая, что идеалы коммунизма ближе христианству, чем западный «капиталистический» протестантизм. Философская идея перестройки состояла в замене идеократического государства «светским», мировоззренчески нейтральным. Но

Архиереи довольно быстро установили новый союз с появившимся к концу перестройки миром теневого капитала, выросшего из двух источников и двух составных частей — красного директората и ОПГ. К началу 90-х в РПЦ появляются первые легальные миллионеры (например, гендиректор завода в Софрино Евгений Пархаев), начинает строить свою бизнес-империю на базе Отдела внешних церковных связей его тогдашний глава митрополит Кирилл (Гундяев), организовавший беспошлинный ввоз в Россию «по церковной линии» сигарет и алкоголя и такой же беспошлинный вывоз нефти. В память о перестройке у РПЦ остались сотни монастырей и тысячи храмов, которые стоят почти пустыми — «мода на религию» в России прошла. Современная РПЦ опирается не столько на народную поддержку и пожертвования прихожан, сколько на субсидии из госбюджета и спонсорство связанных с Кремлем олигархов.

По словам главного редактора интернет-издания «Религиополис» Михаила Ситникова,

«Ожидать чего-то дельного от горбачевских реформ в сфере государственно-церковных отношений было наивно, — говорит Ситников. — Первым звоночком стало убийство Меня в 1990 году, а священники Глеб Якунин или Павел Адельгейм, пытавшиеся потом «десталинизировать» РПЦ, стучались уже в бетонную стену. Сегодня РПЦ практически перестала быть религиозной организацией, сосредоточившись на государственном культе смерти за Родину».

Немного прожектерства

В той ситуации, в которой оказалась Россия после 24 февраля, почти невозможно строить рациональные прогнозы «выхода из кризиса» и созидательного развития. Как полагает Михаил Ситников, «РПЦ еще долго будет верным инструментом любой из властей, а экономические, психологические и социальные последствия путинского эксперимента растянутся в России на десятилетия».

Если рассуждать «по науке», то законодательство новой России должно быть очищено от идеократических и тоталитарных атавизмов, а значит, религиозные организации смогли бы быть приравнены к общественным (некоммерческим), а их деление на местные и централизованные (а также на «традиционные» и «нетрадиционные») забыто как страшный сон. Зарегистрированные по новым правилам общественные организации смогли бы получать землю и здания в собственность, но исключение было бы сделано для объектов культурного наследия общенационального и мирового значения, чтобы избежать эксцессов, подобных передаче РПЦ рублевской «Троицы» или Рязанского кремля.

Неправильно было бы говорить «горбачевские реформы провалились» — несмотря на все, что мы пережили за эти десятилетия. «Начинания Горбачева были свернуты уже не им, это стало не его провалом, а злым умыслом тех, кто пришел после него, — говорит буддийский монах, участник маршей мира в Чечне и на Донбассе Феликс Шведовский. —