ПЕРВЫЙ МАРКЕР эпохи СВО — «театральное дело-2» — условная кувалда, занесенная над головами наугад выхваченных из толпы заложников — в устрашение всем.

Режиссера Евгению Беркович и драматурга Светлану Петрийчук задержали 4 мая. Меру пресечения продлевали дважды. К 9 ноября, сроку очередного суда, они проведут в СИЗО почти полгода.

За что?

За театральный спектакль, за пьесу, за стихи. За социальные сети. Каждый из мотивов отдельно абсурден, вместе они свидетельствуют о клиническом состоянии режима.

Почему Петрийчук, 43 лет, и Беркович, 38 лет, абсолютно мирных профессий, оказались в заключении? Потому что лживое, как средневековые процессы ведьм, «театральное дело-2» обозначает степень угрозы. Если драматурга и режиссера можно посадить за пьесу, если можно вытащить обвинение из ящика руководящего стола, если не надо доказывать и собирать улики — а вместо этого просто продлевать заключение, то все происходящее вокруг Петрийчук и Беркович не что иное, как «Ужо вам!», обращенное к театральной и, шире, — либеральной среде.

Статья 205.2 УК РФ «Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма» предъявлена на основании постановки спектакля «Финист Ясный Сокол». Эта статья в данном контексте — как раз и есть апология терроризма по отношению к беззащитным гражданам.

Пьеса драматурга Светланы Петрийчук написана около пяти лет назад, основана на реальных ситуациях. В основе — документальный материал: истории женщин, которые познакомились в интернете и заочно вышли замуж за мужчин, оказавшихся впоследствии «представителями радикального ислама».

Режиссер молода, но уже работала с «Гоголь-центром», Большим театром, МТЮЗом, ставила в Петербурге, Перми, Красноярске, Екатеринбурге. В 2018 году Беркович создала собственный независимый театральный проект «Дочери СОСО»; там и выпущен спектакль «Финист Ясный Сокол». Пока шла работа над спектаклем, консультировалась с исламским духовенством и российскими правоохранителями, монтировала протоколы допросов с инструкциями для новообращенных мусульманок; пыталась извлечь глубинные смысловые корни происходящего.

Спектакль прямо противоположен обвинению: он про несчастных русских дур с жаждой большой любви, одурманенных исламскими манипуляторами. Финист — сказочный герой русского фольклора — на экране женского компа обращается в восточного принца из «Тысячи и одной ночи». Действие идет в зале суда; судят женщин, у которых хватило ума выбрать «Ясного Сокола» среди боевиков-исламистов и тем сломать свою жизнь, хлебнуть настоящего горя. Авторы сострадают своим героиням: теперь это преступление.

Даже муфтии отмечали в спектакле ценность «профилактики ошибок».

Выбор жертвы не случаен. Женя Беркович — активный участник фем-повестки, строитель публичной биографии, автор стихов, ставших широко известными. Но если публичность в историческом вчера была игрой в острые эмоции, то в историческом сегодня она делает человека мишенью. Особенно если это публичность несогласия. Когда началась СВО, Беркович, в отличие от многих ФБ-оппонентов, никуда не уехала, во всеуслышание заявив, что ее выбор — оставаться в России. Она не раз выкладывала антивоенные посты. Но главное, она начала писать талантливые антивоенные стихи, почти белые, попадавшие во все болевые точки времени, стихи-новеллы, стихи — трагическое кино. Она стояла в антивоенном пикете и сидела в спецприемнике «для административно арестованных» в Сахарово. И хотя помимо протестных действий за ней вполне официальная линия заслуг (была постановщиком одной из финальных церемоний «Золотой маски», а затем, в 2022 году, была ею отмечена), это лишь укрупнило выбор цели. «Антивоенное» — значит наказуемое.

Кстати, «Золотую маску» дали «Финисту» за «Лучшую работу художника по костюмам» и «Лучшую работу драматурга». И вот диалог судьи и подсудимой в финале «Финиста Ясного Сокола»:

Пьеса материализовалась: против режиссера и драматурга поднялась вся мифология времен СВО.

Сегодня нет нужды снова разбирать экспертизу по деструктологии, ставшую формальной основой обвинения. Министерство юстиции России прислало в суд, где второй раз рассматривался вопрос о мере пресечения, ясный ответ: такой науки, как деструктология, нет, это шарлатанство, сродни гороскопам и гаданиям. А пресловутый эксперт Силантьев нарушил все, что возможно (сочинил вязкий бред, заставил подчиненных подписать бумагу, явил обществу пещерный уровень сознания).

Предельно ясно наблюдателям и публике, но не авторам процесса: основываясь на выводах лженауки, суд вернул Светлану и Евгению в тюрьму.

ВТОРОЙ МАРКЕР — зияющие бреши.

Москва за время проведения специальной военной операции перестала быть театральной столицей страны. Происходящее радикально изменило культурное пространство. В Москве больше не работает Туминас. Уехали Крымов, Карбаускис, Серебренников. Рыжаков «освобожден», Могучий отстранен, Женовач оттеснен, в Малом застой, во МХАТе — Кехман, в Камергерском — Хабенский.

…«Мне семьдесят семь лет, мне несложно представить себе, что будет дальше везде и всюду: разделение на правых и неправых, поиск внутренних врагов, поиск внешних врагов, попытки смоделировать прошлое, смириться с настоящим, переписать будущее. Все это уже было в ХХ веке», — написал Лев Додин президенту больше года назад.

Все ровно так и происходит. ТРЕТИЙ МАРКЕР — попытка обрушить петербургский Малый драматический театр/Театр Европы. История со швабрами, сметающими российский театр, уже вошла в историю. Буквальное соединение высокого и грязного, беззащитности и жестокости — того, о чем ставит свои спектакли Лев Додин, было олицетворено абсурдным актом Роспотребнадзора. Нелепый фарс вокруг ведер для уборки обернулся большими убытками. Материальными — от остановки работы, но прежде всего — моральными. Для всего сообщества. Ведь если делают попытку закрыть один из лучших российских театров, если это кому-то нужно, значит, как замечал Шекспир, чьи пьесы с успехом шли и идут на сцене МДТ, наступает «конец времен и прекращенье дней».

Суд обошелся штрафом. По итогам искусственно сконструированного скандала вокруг Данилы Козловского МДТ получил белые пятна в репертуаре: отпуск премьера до конца года «по личным обстоятельствам» означает приостановку «Гамлета», «Вишневого сада», «Коварства и любви».

В ХХ веке, о котором хорошо помнит не только Додин, был РАПП, российская ассоциация пролетарских писателей. Этой литературной инквизиции, требующей кары всему непролетарскому, мы как раз и обязаны делением художников по линии «союзник или враг». Рапповцы травили Булгакова и Алексея Толстого, Маяковского и Горького, а в тридцатых годах одни вышли в начальники, другие были расстреляны.

Клон РАППа сейчас называется ГРАД, группа расследования антироссийской деятельности, и теперь из этого самого ГРАДа бьют новые запретители. Перед ними открываются небывалые возможности. Доносы, сведение счетов, дележ бюджета. В торговле с государством за правильную идеологию нужна публичность — поэтому выбираются яркие фигуры. Не продлен контракт с Андреем Могучим. Десять лет его правления БДТ доказали: Могучий смог защитить право на лидерство. Но как раз лидеры сегодня не нужны. Директорская модель плюс художественный совет — формула гибели живого искусства — устраивает куда больше. Теперь в БДТ будет, как в «Современнике», откуда тоже убрали худрука — Виктора Рыжакова — и откуда ушла, не оборачиваясь на стыдливые административные опровержения, Лия Ахеджакова. Сейчас вместо Рыжакова — худсовет.

ЧЕТВЕРТЫЙ МАРКЕР — в театре поселился страх. За себя и свое дело. Директора под всевидящим оком Роспотребнадзора спешно пересматривают репертуары: некоторые спектакли, поставленные годы назад, в нынешнем контексте налились такой знаковой силой, что вызывают предосудительную реакцию в зале. Театр ожидаемо стал «коллективным организатором и пропагандистом» человечности, а это, как выясняется, опасно. И новая норма — безымянность. В авторском театральном пространстве возник ноунейм — с афиш и сайтов исчезли фамилии авторов-еретиков. Теперь это основное условие продолжения жизни спектакля. Никому в сферах нет дела до того, что спектакль «такого-то» идет с грандиозным успехом, что бюджетные деньги на него истрачены и репертуару без него беда. Имена тех, кто уехал, не должны присутствовать на афишах госбюджетных учреждений. Перечень авторов спектакля «Сережа» по роману «Анна Каренина» в МХТ имени Чехова начинается с фамилии сценографа. Что особенно глупо с учетом того, что ниже собрана вся пресса, рассказывающая об успехах постановщика. Дмитрия Крымова.

ПЯТЫЙ МАРКЕР — легитимная травля. Ее не сегодня развернули телеграм-каналы. Много месяцев оскорбительные оценки и прямая ложь переходят от одних «культурных экспертов» к другим. От своего имени никому не позволено высказывать то, что высказывается от имени анонимной кликухи. Ядерное облучение социальных сетей — будничный процесс, как почистить зубы. Травят без особого разбора. Евгений Миронов или Юлия Ауг — надо отрабатывать задачи. Всех имен и сюжетов не счесть. Когда-то Булгаков написал, что власть двадцатых годов в советской печати сознательно поощряла агрессию, поощряла ненависть. Потому что общество, дышащее ненавистью, расколото и бессильно. А телеграм-каналы —электронное повторение. Там зверино ненавидят всех и вся, насилуют злобой сознание потребителя. И как советские газеты (которые советовал не читать профессор Преображенский) отражали лицо советской власти, так сегодняшняя телеграм-плесень — светлый лик заказчиков. При этом лексика авторов, уровень представлений и класс характеристик отсылают читателя в единственно соответствующее место: на помойку. Но мнения с этой помойки — барометр грядущих решений. Когда-то в спектакле Някрошюса «Дядя Ваня» за кулисами событий решающую роль обретала дворня, исподволь превращаясь в разрушительную силу. Так происходит и тут.

Деятельность чиновников напоминает мародерство под прикрытием. Если б по итогам этих кадровых движений можно было произвести настоящую реформу, стоило бы вымести всех, кто отвечает за театр и, шире, — за культуру, — березовым веником. Пока хоть что-то уцелело.

По итогам новых обстоятельств времени и места стоит пристальнее вглядеться в лицо власти как оно есть. Перечисленное выше — своего рода оптический инструмент, позволяющий подробнее рассмотреть это лицо на марше.

Первое. Власть — и это ключевой фактор изменившегося пространства —

Обвиняет, сажает, отвергает аргументы, смягчающие обстоятельства, прямые доказательства невиновности. Как в античные времена или в тридцатые годы прошлого века, уверенно надвинула маску неумолимости.

Второе. Власть больше ничуть не боится выглядеть какой угодно. Абсурдно несправедливой. Нелепой. Глупой. Для себя она ввела основной тренд — на жестокость. Она закрывает все вопросы и отменяет все ответы.

Третье. Она упорна. И чем больше брешей пробито в культуре, тем, похоже, и лучше. Культура враждебна убийству по самой своей природе. А значит, ее нечего щадить.

Время идет по спирали. И мы снова очутились на уровне столетней давности, когда власть программно ощущала людей культуры чуждыми и подозрительными элементами, а то и врагами.

А потом пришли реформаторы…