История суда присяжных на протяжении последних тридцати лет — это история законодательного сужения компетенции этого суда, развития практик манипулирования присяжными и давления на них, саботажа со стороны «правоохранительных органов» и профессиональных судей.

В настоящее время суд присяжных — рудимент 90-х, который представляет интерес скорее с исторической точки зрения — как иллюстрация упущенных возможностей демократизации государственной и общественной жизни в стране. Впрочем, когда-нибудь этот опыт может снова пригодиться.

Рассказ о судьбе суда присяжных в России надо предварить рядом общих замечаний. Идеального суда человечество не изобрело — все его формы имеют как достоинства, так и недостатки. Недостатки профессионального суда лучше всех описал англичанин, писатель и христианский деятель Гилберт Честертон (1874–1936), которого в своих лекциях цитирует бывший судья Сергей Пашин.

Честертону выпало быть присяжным в одном из процессов, и свой опыт он суммировал следующим образом:

Участие «людей с улицы» в судебных процессах может обеспечиваться в двух основных формах: 1) суда присяжных, в котором присяжные выносят вердикт о виновности/невиновности отдельно от профессионального судьи, ведущего процесс, и 2) суда шеффенов, которые выносят приговоры (а часто и решения в сфере гражданского правосудия) вместе с профессиональным судьей — председателем коллегии, решая при этом не только вопрос о виновности, но и о мере наказания.

Суд присяжных в современной России обязан своим появлением тому импульсу демократизации всех форм государственной деятельности, который принесла короткая эпоха перестройки и который по инерции действовал еще в первые годы ельцинского правления. Таким образом, датой рождения (или скорее возрождения, так как суд присяжных впервые был введен в России реформами Александра II) следует признать 90-е годы, хотя фактически до 2001 года, когда был принят действующий Уголовно-процессуальный кодекс, суд присяжных был доступен лишь в девяти регионах РФ, а его расцвет пришелся на начало — середину нулевых годов.

От «кивал» к коллегиям присяжных

В СССР во всех процессах, наряду с профессиональными судьями, участвовали народные заседатели, для которых эта повинность считалась так называемой общественной нагрузкой и которых делегировали для этой цели «трудовые коллективы» под контролем (более или менее бдительным) партийных и профсоюзных организаций. У реформаторов эпохи перестройки к народным заседателям были справедливые претензии в плане отсутствия самостоятельности и активности с их стороны — в СССР их называли «кивалами».

Между тем судьи рассказывали (в частности, встречаясь с присяжными в рамках нашего «клуба»), что не только в отдельных случаях голоса двух заседателей, прямо не противоречившие закону, могли перевесить голос судьи, но их мнение существенно влияло также на вид и размер применяемого наказания.

Именно замена «кивал» полноценными коллегиями присяжных лежала в основе предложения о введении суда присяжных, которое впервые высказал еще на Съезде народных депутатов СССР философ и публицист Федор Бурлацкий. В 1990 году он добился введения в Основы уголовно-процессуального законодательства СССР и союзных республик статьи, где говорилось, что дела об особо тяжких преступлениях может рассматривать суд присяжных или расширенная коллегия народных заседателей (обсуждался вопрос, не увеличить ли число народных заседателей с двух хотя бы до четырех или восьми).

Демократический Верховный совет РСФСР первого созыва пошел в этом смысле гораздо дальше. Комитет по законодательству во главе с Сергеем Шахраем создал подкомитет по судебной реформе во главе с адвокатом и защитником советских диссидентов Борисом Золотухиным. Была разработана Концепция судебной реформы, которую на рассмотрение Верховного совета внес президент Ельцин, и 24 октября 1991 года она была утверждена специальным постановлением. Согласно этой концепции, суд присяжных предполагалось ввести по всем делам о преступлениях, за которые грозило наказание свыше года лишения свободы.

Это была одна из характерных утопий перестройки в русле концепции «демократии без предпосылок», которую предполагалось сконструировать с нуля, взяв за образцы в первую очередь зарубежные аналоги (например, в США, где продолжает действовать, и весьма успешно, суд присяжных, российские эксперты направлялись по линии Государственно-правового управления осваивать «передовой опыт»).

Тем не менее в государственно-правовом управлении Президента РФ (ГПУ) был создан отдел судебной реформы, который возглавил горячий сторонник суда присяжных Сергей Пашин. Он подготовил распоряжение президента Ельцина, которое тот подписал 22 сентября 1992 года (№ 530-РП) и которым «заинтересованным ведомствам» предписывалось подготовить законопроект о суде присяжных и определить, в каких регионах он будет вводиться «поэтапно».

Чисто бюрократически поручение было дано ГПУ, но фактически главным заинтересованным ведомством было судебное во главе с Верховным судом РСФСР и его председателем Вячеславом Лебедевым, который еще при советской власти прошел все ступени судейской карьеры, был назначен на свой пост в 1989 году и продолжает занимать его на протяжении всех этих лет. Должности председателей республиканских, краевых и областных, а также районных судов занимали в основном судьи с аналогичной биографией — вопрос о замене кадров в судебной системе в какой бы то ни было форме не ставился (это едва ли и было возможно).

Судейское сообщество вплоть до конца ельцинского периода принимало, во всяком случае внешне, концепцию правового государства и демократические правила игры: эксперты-демократы, выдвинувшиеся в юридической науке и в адвокатуре, частично назначенные во вновь образованные Конституционный и Высший арбитражный суды (они были созданы в 1991 и 1992 годах), имели возможность широко обсуждать с судейским сообществом в том числе проблемы становления суда присяжных на многочисленных конференциях и семинарах, в частности в рамках Московского клуба юристов.

С принятием поправок в Конституцию РСФСР, а затем Конституции РФ 1993 года право обвиняемых на рассмотрение их дел судом присяжных было закреплено на высшем законодательном уровне. Закон РФ от 16 июля 1993 года дополнил УПК РСФСР разделом X «Производство в суде присяжных». Вопреки первоначальным намерениям, его подсудность была ограничена категорией дел, рассматриваемых областными и приравненным к ним судами, однако первоначально этот критерий обеспечивал достаточно широкий круг уголовных дел — при условии, что подсудимый (или один из подсудимых-соучастников) ходатайствовал о рассмотрении дела судом присяжных.

Судейское сообщество суд присяжных в то время не отвергало, но и одобрение его было сдержанным, с рядом оговорок, касавшихся прежде всего организации процессов. В большинстве судов краевого и областного уровня, в самом деле, не было «инфраструктуры», в частности залов, оборудованных для проведения процессов с присяжными, хотя, возможно, судьи и преувеличивали эти сложности. В конечном итоге «поэтапно», как бы в экспериментальном порядке (притом что Пашин категорически отвергал слово «эксперимент») суд присяжных после проведения обучающих ролевых игр стал действовать в тех регионах, где председатели судов лучше других встречали его идею: Иваново, Московская область, Рязань, Саратов, Ставропольский край (с 1 ноября 1993 года), Ростов, Ульяновск, Краснодарский край и Алтайский край (с 1 января 1994 года).

Рост оправдательных приговоров и недовольства «правоохранителей»

В 1994 году суд с участием присяжных рассмотрел 173 дела в отношении 241 человека. В дальнейшем доля дел, которые рассматривались судом присяжных, все время нарастала, и в 1999 году было рассмотрено 422 дела в отношении 867 лиц. Доля оправдательных приговоров в 1994 году составила 18,2%, в 1997-м — 23%, затем она стабилизировалась в районе 16%, но в любом случае была на порядок выше аналогичного показателя в процессах без присяжных.

На этом этапе росло и число подсудимых, которые ходатайствовали о суде присяжных. В 1994 году их было 20% от тех, кто имел на это право, в 1996 году — 37%, в 1997-м — 43%, в 1999-м — 44%. Однако если в 1994 году Верховный суд отменил 20% оправдательных приговоров, вынесенных на основании вердиктов присяжных, то в 1997 году процент отмен составил 26,5%, в 1998-м — 37%, в 1999-м — 50%. Одновременно стали появляться сообщения о том, что представители органов обвинения и даже судьи (видимо, с подачи следователей и прокуроров) в ходе подготовки к рассмотрению «не советуют» подсудимым настаивать на суде присяжных, угрожая, в случае вынесения обвинительного вердикта, максимальными санкциями в пределах соответствующих статей УК.

«Экспертно-правовой совет» (некоммерческая организация, созданная правозащитниками при участии Московской Хельсинкской группы) в конце 90-х годов опросил около 2000 судей, из которых против суда присяжных высказались 46,7%, а в поддержку — 45,8% респондентов.

• Логика судей, которые выступали за суд присяжных, наряду с указанием на его реальную состязательность, основывалась на том, что судье не приходится писать длинный мотивированный приговор, а достаточно сослаться на вердикт присяжных.
• Логика противников, наряду с указанием на громоздкость и сложность этой формы процесса (что правда), основывалась, хотя чаще всего не эксплицитно, на том, что «присяжные часто оправдывают преступников». Эксплицитно судья и не может выразить такую мысль, так как юрист, что бы он про себя при этом ни думал, не может назвать преступником оправданного подсудимого. Однако представители следствия и прокуратуры уже тогда открыто высказывались в таком смысле, а судьи, по существу, солидаризировались с ними.

Эта логика, безусловно, имеет под собой основания, но, как мы уже указывали, идеальный суд не изобретен, и в зависимости от задач, которые ставят перед собой государство и гражданское общество (если его мнение учитывается) приходится мириться с перекосом или в сторону обвинения, или в сторону оправдания. Исторически надо принять во внимание, что с середины 90-х и особенно в последующие годы шел параллельный процесс усиления зависимости судей от «право­охранительных органов» и силовых структур — через механизм их назначения (включая карьерный рост) президентом,

18 декабря 2001 года был принят и с 1 июля 2002 года введен в действие новый Уголовно-процессуальный кодекс. Он действует и поныне, но с многочисленными поправками, касающимися в том числе (если не в первую очередь) суда присяжных. Суд присяжных стал действовать во всех регионах РФ, и одновременно в связи с этим институт народных заседателей был упразднен по уголовным делам с 1 января 2004 года, а по гражданским делам еще раньше — с 1 февраля 2003 года. В известной эйфории, вызванной повсеместным введением суда присяжных, демократически настроенные юристы и представители гражданского общества не придали этому факту того значения, которого он заслуживал.

Между тем доля уголовных дел, рассматриваемых с участием присяжных в областных и приравненных к ним судах (их около 100 с учетом специализированных военных), фактически стала уменьшаться. В 2006 году в таком порядке было рассмотрено 707 дел, в 2007-м — 606, в 2008-м — 536 дел (по сравнению с 432 делами в девяти судах в 1999 году). В этот период присяжные рассмотрели 14% от дел областной подсудности, или 0,05% всех уголовных дел. При этом доля оправдательных вердиктов присяжных колебалась в районе 15–20% по сравнению с десятыми долями процента у профессиональных судей.

«Дело Поддубного»

Здесь я перехожу к собственному опыту общения с бывшими присяжными, который, по сути, уникален и в большей мере касается той стороны этого суда, с которой он предстает как институт гражданского общества.

В 2005 году мне как журналисту «Новой газеты» позвонил адвокат некоего Игоря Поддубного Виктор Паршуткин, который спросил, готов ли я выслушать нескольких бывших присяжных из только что распущенной коллегии, которые рассматривали в Московском городском суде «дело Поддубного». Поддубный, как он сам рассказал мне позже, был одним из трех оптовых импортеров в Россию сигарет, которые ввозили их даже не ящиками, а вагонами. По его мнению, дело против него было «заказано» конкурентами, о чем, в самом деле, свидетельствовали некоторые особенности его расследования и рассмотрения. Поддубный и его бизнес-партнер обвинялись в создании преступного сообщества (что и предопределило подсудность Мосгорсуда и дало подсудимым возможность ходатайствовать о суде присяжных) и в контрабанде, которая выражалась в неправильной «растаможке» сигарет. К моменту, когда подсудимые предстали перед первой коллегией присяжных, они находились под стражей уже около пяти лет.

Старшиной этой коллегии, пришедшей с адвокатом Паршуткиным ко мне на встречу, была Людмила, по профессии библиограф, которой в 90-е годы самой приходилось заниматься бизнесом. Она и объяснила другим присяжным, если те сами этого не знали, что весь импорт в РФ «растамаживался» подобным же образом, а главными бенефициарами этой практики были таможенники, которые на суде выступали лишь как свидетели обвинения.

Рассуждая в абсолютно правовой логике недопустимости избирательного правоприменения, эти присяжные были готовы вынести оправдательный вердикт. Однако об этом стало известно обвинению и председательствующему судье, которые прибегли к тактике затягивания процесса и делали это до тех пор, пока по каким-то причинам коллегия не развалилась физически: в этом процессе было только двое запасных присяжных.

Затем по «делу Поддубного» в Мосгор­суде была набрана и приступила к его рассмотрению вторая коллегия присяжных.

Периодически я и присяжные из первой коллегии посещали судебные заседания, причем присяжные из второй коллегии, как позже выяснилось, принимали нас за родственников подсудимых. Пришли мы и на последнее заседание, на котором председательствующий судья раздал присяжным опросные листы и отправил их в совещательную комнату. По лицам присяжных нам казалось, что вердикт будет обвинительным.

Когда спустя три часа вторая коллегия вышла из совещательной комнаты с единогласным оправдательным вердиктом и эти присяжные стали расходиться, прямо в Мосгорсуде произошло стихийное братание членов первой и второй коллегий. Между тем, в отличие от второго подсудимого, Поддубный не был освобожден в зале суда — ему была инкриминирована якобы имевшая место в СИЗО драка со следователем.

Сюжет о встрече присяжных первой и второй коллегий попал в СМИ, его сопровождали рассуждения о том, что в коллегии идут «только безработные и мало­грамотные люди», которые стали с тех пор традиционными. Познакомившись со многими бывшими присяжными, я могу утверждать, что это совершенно не соответствовало действительности.

По факту встречи присяжных двух коллегий по «делу Поддубного» проводилась доследственная проверка, но состава преступления обнаружено не было, так как встреча произошла уже после того, как присяжные второй коллегии сложили свои судейские полномочия. Тем не менее на этом основании вердикт был отменен, а дело было передано на рассмотрение третьей коллегии присяжных.

Однако и третья коллегия вынесла оправдательный вердикт в 2007 году.

«Клуб присяжных»

Ранее, в 1997 году, при поддержке председателя Верховного суда РФ Вячеслава Лебедева и председателя Высшего арбитражного суда Вениамина Яковлева мы совместно с другими журналистами, работавшими в судебной тематике, учредили некоммерческую организацию — Гильдию судебных репортеров. Создание «Клуба присяжных» стало одной из ее наиболее успешных программ.

По согласованию с председателями областных и краевых судов (не все, но большинство из них шло мне навстречу) я объехал порядка двадцати этих судов, где сотрудницы, ответственные за работу с присяжными, помогали мне собрать бывших присяжных. Я отбирал в «Клуб» тех, кто наиболее интересно формулировал свои впечатления от процессов и мысли по этому поводу — собранный таким образом актив насчитывал порядка 40 бывших присяжных.

Один из первых вопросов, который я задавал пришедшим на предварительные встречи, был: почему вы пришли в суд по повестке, а не манкировали ею, как делает большинство? Наряду с традиционным «гражданским долгом», одним из наиболее часто встречавшихся ответов был такой: «Я хотел посмотреть, как это работает». На вопрос, что они лично вынесли из опыта присяжного, многие отвечали, что иначе стали смотреть на суд и вообще на государство, то есть оценивали этот опыт как своего рода школу гражданского взросления.

Эти встречи позволили прийти к заключению, что российские граждане, в том числе голосующие, условно, за ЛДПР, попадая в комнату присяжных, где им приходится искать сложное и очень ответственное решение по заранее сформулированным строгим правилам, ведут себя там чрезвычайно ответственно, порой споря так, что затем стараются избегать друг друга.

Среди тех, кто затем вошел в актив «Клуба», были и бизнесмены среднего уровня, и менеджеры крупного бизнеса, учителя, врачи и работники других профессий.

После формирования актива «Клуба» было проведено несколько общих встреч под Москвой и Санкт-Петербургом, на которые приезжали также ученые, правозащитники, гражданские активисты и судьи. Эти встречи, в частности, позволили судьям лучше понять логику присяжных при вынесении вердиктов, которая отличается от их собственной, но всегда присутствует.

Например, присяжный из Томска, по профессии врач-хирург, специально пришедший ко мне утром в гостиницу, так как накануне он был занят и не смог прийти на общую встречу, начал свой рассказ со слов: «Я счастлив, что мне удалось спасти человека». Этим человеком была молодая женщина, разошедшаяся с мужем, который постоянно ее избивал и продолжал это делать, даже когда они разошлись, и она уехала с ребенком на съемную квартиру на окраине города.

В один из майских праздников они с соседями устроили пикник в близлежащем лесу, а когда вернулись к дому, пьяный бывший муж был тут как тут, и снова напал на бывшую жену. Соседи ввязались с ним в драку, а подсудимая в состоянии умопомрачения схватила с балкона канистру с остатками горючей жидкости, облила бывшего мужа и бросила спичку. Он скончался от ожогов в больнице спустя несколько дней.

Присяжный — хирург, который служил во время войны в Афганистане и имел богатый опыт ожоговой терапии — уточнил с помощью вопросов, заданных свидетелям через судью, и объяснил товарищам по коллегии, что потерпевший умер не непосредственно от ожогов, которые сами по себе не были смертельными, а в результате того, что его в больнице просто никто не лечил. В этой логике присяжные вынесли оправдательный вердикт, который не был отменен Верховным судом.

Чрезвычайно интересные присяжные были набраны в «Клуб» из Санкт-Петербурга, где в нулевые годы прошел ряд процессов над участниками националистических банд, избивавших и убивавших «нерусских» приезжих. Одна из таких коллегий рассматривала известное дело об убийстве таджикской девочки — девятилетней Хуршеды Султоновой, зарезанной в одном из скверов города в 2004 году. Обвинение в убийстве было предъявлено лишь одному из семерых участников компании, замеченной свидетелями в сквере, остальным попавшим на скамью подсудимых было предъявлено лишь обвинение в хулиганстве.

Под руководством судьи Санкт-Петербургского городского суда, которая затем принимала участие во встречах «Клуба» и оказывала нам содействие, эта коллегия вынесла обвиняемому в убийстве оправдательный вердикт, сочтя его виновным, как и остальных подсудимых, только в хулиганстве. По мнению присяжных, доказательств вины в убийстве именно этого подростка следствием собрано не было. Впоследствии питерский журналист Евгений Вышенков, хорошо ориентирующийся в неонацистских группировках Санкт-Петербурга и проведший собственное расследование, убедительно показал, что убийство Хуршеды было совершено вообще другой группировкой, а осужденных в момент его совершения на месте преступления не было.

Еще одно питерское дело, заслуживающее нашего внимания, касалось обвинения нескольких юношей, увлекшихся исламом, в подготовке террористического акта. Это дело, которое профессиональный судья, скорее всего, в 2008 году завершил бы обвинительным приговором, на взгляд присяжных, было построено на подброшенных доказательствах и провокационных заявлениях, сделанных на скрытую камеру одним из членов группы, который не попал на скамью подсудимых. Поскольку само по себе изучение Корана не является преступлением, присяжные вынесли подсудимым оправдательный вердикт. В то время он не был отменен Верховным судом вопреки истерике, устроенной органами ФСБ.

В ходе набора присяжных с помощью сотрудников судов они, разумеется, избегали приглашать на встречи присяжных из тех процессов, в которых органы обвинения имели тот или иной «специальный интерес» — будь то «политический» или чисто коммерческий. Исключением был Санкт-Петербургский городской суд, а председатель Московского городского Ольга Егорова вообще от греха подальше отказала нам в наборе бывших присяжных.

Главным недостатком, из-за которого уже в нулевые годы большинство граждан, получавших повестки с приглашением в присяжные, отказывались от участия в процессах, была их крайняя затянутость. Органы обвинения не перестроились на такие процессы, не проявляли уважения к присяжным, большинство из которых где-то работали и были самозанятыми, и продолжали загромождать процесс огромным количеством доказательств, подчас имеющих мало отношения к главному для присяжных вопросу о виновности подсудимых. Судьи этому никак не препятствовали и перед уходом присяжных в совещательную комнату выдавали им целые «простыни» опросных листов, непротиворечиво ответить на которые часто оказывалось невозможно. Рекордом, зафиксированным в «Клубе», было пермское дело о создании преступного сообщества, в рамках которого судили нескольких сутенеров и чуть ли не десятки проституток, — оно тянулось три с половиной года и завершилось, как и следовало ожидать, оправдательным вердиктом.

Кроме того, было выявлено, в частности, что постоянное удаление присяжных из зала при исследовании заявлений подсудимых об оказываемом на них давлении и пытках, а также пресечение судьями их соответствующих заявлений и вопросов — воспринимаются присяжными как неуважение к их мнению и часто чисто психологически влекут вынесение оправдательных вердиктов (как в первом процессе, связанном с убийством Анны Политковской).

Уже в этот период популярность суда присяжных у подсудимых пошла на спад, а граждане стали массово игнорировать повестки, из-за чего на отбор присяжных приходило недостаточно кандидатов, и процессы систематически срывались.

Мы были готовы уже на этой стадии в 2008–2012 годах сформулировать свои предложения и пытались достучаться с ними до судейского сообщества, но логика деградации института шла в другом направлении, и наши предложения никому там не были интересны. А после принятия в 2012 году законодательства об «иностранных агентах» деятельность «Клуба присяжных» пришлось и вовсе свернуть.

Наступление на присяжных

В 2009 году коллегия присяжных в Московском областном суде вынесла оправдательный вердикт в отношении Вадима Рябченкова — главы поселка Андреевка (это бывший «наукоград», непосредственно примыкающий к Зеленограду), который обвинялся в получении взятки от застройщиков. Рябченков не отрицал получения денег, однако объяснил и доказал присяжным, что застройщики, для которых Андреевка была очень лакомым куском, старались не вкладываться в инфраструктуру поселка, из-за чего его старые жители (сотрудники предприятия, когда-то делавшие обшивку для советских космических аппаратов, с семьями) испытывали затруднения с транспортом, водо- и теплоснабжением, уборкой мусора и прочими коммунальными услугами. Деньги собирались главой в специальный фонд и расходовались на эти нужды, а дело в отношении него с большой долей вероятности было «заказным».

Первая коллегия присяжных оправдала Рябченкова, а мне удалось найти в процессе работы над темой для газеты одну из присяжных — преподавательницу института, которая рассказала об оказываемом на них давлении со стороны судьи, которое первой коллегии удалось преодолеть. Однако их вердикт был отменен на том основании, что один из присяжных не сообщил о судимости кого-то из родственников, о чем его, впрочем, судья прямо и не спрашивал. Это весьма распространенный прием: судимые родственники есть у многих, не факт, что это как-то настраивает присяжных против судебной системы, а органы «оперативного сопровождения» на стадии отбора присяжных могут не располагать сведениями об этом,

После отмены вердикта глава, освобожденный в зале суда, успел переизбраться в Андреевке на следующий срок полномочий, а дело ушло на рассмотрение второй коллегии. 5 февраля 2010 года я, следя за этим делом, приехал в Мособлсуд, где после последнего слова Рябченкова присяжные должны были удалиться в совещательную комнату.

В день вердикта двое присяжных были заменены запасными — один сообщил, что его не отпустили с работы, а вторая присяжная просила отложить заседание на полчаса, но председательствующий судья не пошел ей навстречу. Когда она все же приехала, то рассказала мне в коридоре (ее полномочия присяжной уже не действовали), что ночью кто-то замотал снаружи ворота ее дома в деревне металлической цепью и запер ее на замок, из-за чего ей пришлось добираться не машиной, как обычно, а общественным транспортом. Обновленная таким образом коллегия с незначительным перевесом голосов вынесла обвинительный вердикт.

В 2013 году в Саратовском областном суде шел процесс по обвинению в организации убийства в 1998 году одного из местных преступных авторитетов. Этим организатором был якобы мэр города Энгельса (фактически — район Саратова, отделенный от него Волгой и мостом) Михаил Лысенко. Помимо неувязок в обвинении, на которых мы здесь не будем останавливаться, Лысенко судила довольно странная коллегия присяжных. На отбор 24 присяжных (с запасными) по повесткам пришло 39 человек, из них пятеро ранее уже были присяжными в других процессах, 34 были жителями Саратова (хотя в списки присяжных включаются и районы), пятеро из отобранных имели юридическое образование. Старшиной коллегии был избран некий Павел К., который на отборе представился журналистом, но настоящие саратовские журналисты выяснили, что в указанной им газете никто такого человека не знает. Этот старшина был отведен из процесса, после того как адвокат Лысенко увидел и сфотографировал его в кафе, беседующим о рассматриваемом деле с сотрудником правоохранительных органов.

Надо ли говорить, что эта коллегия вынесла бывшему мэру обвинительный вердикт? Не будем гадать, кто из весьма высокопоставленных представителей российской политической элиты мог быть заинтересован в осуждении Лысенко, но самым интересным было то, что тогдашний председатель Саратовского областного суда — человек настолько приличный, насколько это вообще могло быть возможным в судебной системе в 2013 году — вызвал сотрудниц, ответственных за работу с присяжными, и распорядился ответить на все вопросы, которые я смогу им задать у них в канцелярии.

Благодаря этому удалось понять механизм, с помощью которого отбираются присяжные для процессов, в которых у органов обвинения есть «специальный интерес». По спискам присяжных, которые формируются (тоже непрозрачным образом) с помощью системы ГАС «Выборы», часть повесток рассылается веерно и рандомно, и по ним чаще всего приходят единицы. Наряду с этим списки дают возможность сотрудникам «оперативного сопровождения» выбрать в них бывших сотрудников правоохранительных органов или зависимых от них лиц — таким кандидатам сотрудницы суда (давшие мне эти пояснения) специально звонят или даже приносят повестки лично.

Несмотря на все эти откровенные и тайные ноу-хау, освоенные сотрудниками судов и правоохранительных органов, суд присяжных все еще оставался (и остается) для них не полностью контролируемым инструментом. В связи с этим компетенция суда присяжных на протяжении этих лет неуклонно ограничивалась путем внесения поправок в Уголовно-процессуальный кодекс.

В 2008 году из компетенции присяжных были изъяты дела о терроризме, диверсиях, «экстремистской» направленности и по другим составам, подследственным органам ФСБ, а также о массовых беспорядках. По новым правилам, например, питерское дело любителей Корана было бы разрешено единоличным судьей и вряд ли с тем же результатом. Если бы не поправки 2008 года, на суде присяжных могли бы настаивать и обвиняемые по «болотному делу», возбужденному в 2012 году, которое председатель Замоскворецкого районного суда Москвы Наталия Никишина провела со значительными отступлениями от принципов состязательности и равенства сторон: требования защиты обратить внимание на действия во время мирного марша 6 мая 2012 года властей и силовиков ею просто игнорировались.

В 2013 году «в связи с введением апелляции в уголовный процесс», то есть без вразумительных обоснований, из ведения присяжных были изъяты дела о взяточничестве, преступлениях против правосудия, транспортные и половые преступления, подсудность по которым была спущена на районный уровень. Между тем взятка и другие должностные преступления — это составы, которые чаще всего используются в виде провокаций в корпоративных и иных конфликтах, где у силовых органов может появиться собственный интерес.

Тогда же, в связи с судебной реформой 2013 года, определенным казуистическим образом права на суд присяжных были лишены женщины, мужчины старше 65 лет, а также все лица, обвиняемые в совершении не оконченных преступлений. К этому разряду относятся между тем многие дела о приготовлении к совершению террористических актов и другие со «специальным» оттенком, которые все более широко возбуждаются в России ФСБ и центрами «Э».

Изменения в УПК привели и к автоматическому сокращению числа дел, рассматриваемых с присяжными: по данным Судебного департамента по состоянию на 31 декабря 2013 года, в судах с участием присяжных ожидали рассмотрения 833 дела, а на 31 декабря их осталось 492 (сокращение более чем на 40%).

В 2016 году был принят закон, по которому с 1 июня 2018 года суд присяжных был распространен на районный уровень, однако в его компетенцию вошли составы преступлений, совершаемых обычно «в условиях очевидности», — это чаще всего бытовые убийства и тяжкие телесные повреждения, где сложные вопросы о виновности и не возникают. Определенный смысл участие присяжных на районном уровне приобретает по «наркотическим» делам, однако в их ведение попадают лишь наиболее тяжкие составы таких преступлений. В районных судах состав коллегий по реформе 2016 года был определен в 6 присяжных, в областных и приравненных к ним судах — снижен до 8 присяжных, что облегчает формирование коллегий.

Расширение перечня статей, дела по которым может рассматривать коллегия присяжных, привело к некоторому увеличению числа подсудимых, которые ходатайствуют о суде присяжных. В 2019 году присяжные вынесли вердикты в отношении 470 человек в судах областного уровня и 625 человек в районных (городских) судах, в 2020 году — соответственно, в отношении 367 и 663 человек, в 2021 году в отношении 436 подсудимых в областных судах и 795 в районных. Наблюдался и незначительный рост доли оправдательных вердиктов коллегий присяжных — после реформы 2016 года он составляет 17–18% подсудимых, что, скорее всего, следует отнести на счет снижения качества следствия.

Что дальше?

Сегодня институт суда присяжных в России — лишь слабый отголосок того импульса общей демократизации, который донесся из 90-х годов прошлого века. Судя по статистике и отдельным исследованиям, которые все с большим трудом удается проводить, присутствие присяжных в ряде дел в областных и районных судах по-прежнему несколько сдерживает обвинительный уклон в профессиональном правосудии. Однако сегодня такие программы, как «Клуб присяжных», проводить невозможно, и никто не может сказать, насколько суд присяжных сохраняет свое значение как институт гражданского общества.

Как бы то ни было, рано или поздно проблема радикальной реформы судебной системы, которая в настоящее время в России деградировала фактически до полного отсутствия правосудия, встанет снова. Внутри системы и судейского сообщества ни импульса, ни кадров для этого уже нет. Между тем опыт суда присяжных в его лучшие годы указывает тот путь, по которому могла бы пойти такая реформа — разумеется, при существенном изменении законодательства и с пониманием тех минусов (обратных перекосов), к которым это может привести.

Постоянное превышение доли оправдательных вердиктов в суде присяжных на порядок и более по сравнению с «профессиональным судом» (возьмем это в кавычки, так как фактически и его уже нет) объясняется очень просто:

Интерес граждан к суду присяжных угас и не мог не угаснуть вследствие того объективного и субъективного противодействия, с которым этот «рудимент» сталкивался со стороны профессиональных судей и «правоохранителей»: в первую очередь в виде крайне длительных, рутинных и большей частью бессмысленных для этого института процедур, а также унизительных манипуляций, о которых все меньше пишет пресса, но рассказывает сарафанное радио.

Несомненной ошибкой был и отказ от института народных заседателей — шеффенов. Разумеется, следовало изменить порядок формирования этого института, обеспечить случайность выборки шеффенов, как теоретически это сделано в отношении присяжных, а также независимый контроль за этим на стадии формирования списков и отбора. Вместе с тем не вызывает сомнения, что в случае сохранения института «народных заседателей», который было бы в дальнейшем очень трудно полностью ликвидировать, правосудие сегодня было бы хоть сколько-то другим. Достаточно посмотреть на дела об административных «протестных» правонарушениях и на дела, связанные с выборами: в присутствии шеффенов многие судьи просто не могли бы (да и не захотели бы — не следует считать, что всем им это нравится) выносить такие решения, какие они выносят сегодня.