В 1993 году мне довелось в составе довольно большой группы россиян посетить Совет Европы в Страсбурге и присутствовать там на обширной дискуссии, посвященной проблематике прав человека. После ее окончания двое моих сверстников — предприниматель и депутат одной из региональных легислатур — обменялись мнениями об этой дискуссии. Оба они весьма пренебрежительно охарактеризовали содержание этой дискуссии как «говорильню», не имеющую, по их мнению, отношения к реальности. После чего вместе отправились на шопинг на другой берег Рейна, в немецкий Кель. Этот на первый взгляд мелкий эпизод не только наглядно характеризует то место, которое занимали права человека в представлениях нового российского политического класса, но и наглядно иллюстрирует последующий упадок дискурса о правах человека в России в последующие три десятилетия.

В самом деле, в период перестройки права человека, казалось бы, стали одним из ключевых слов, обозначивших масштабные перемены в жизни Советского Союза. В предшествующие два десятилетия правозащитная проблематика была ареной борьбы между диссидентским движением, опиравшимся на международные документы (Всеобщая декларация 1948 года и Хельсинкский акт 1975 года), и советским официозом, который употреблял сам этот термин почти исключительно в формате «так называемые права человека».

Правозащитная проблематика в СССР была периферийной, и спрос на права человека предъявляли главным образом представители различных этнических и религиозных меньшинств, подвергавшихся дискриминации со стороны государства. И лишь в конце 1980-х руководство Советского Союза во главе с Горбачевым взяло курс на смену парадигмы. Права человека были не просто провозглашены приоритетом государственной политики, но стали основой для принятия важнейших решений, изменивших политический ландшафт страны.

• Право на получение информации позволило гражданам узнать правду не только о страницах прошлого, но и о многочисленных текущих проблемах страны, и о злоупотреблениях властей.
• Право на свободу передвижения открыло границы страны для миллионов граждан, а заодно снизило барьеры на их перемещение внутри страны.
• Право на вероисповедание обеспечило гражданам открытый доступ к практикам и ритуалам различных религиозных конфессий.

Казалось бы, всего за несколько лет гражданские и политические права оказались в центре происходивших перемен. Тем более удивительным кажется пренебрежение ими уже вскоре после распада СССР, отразившееся, в частности, в диалоге с моими страсбургскими собеседниками, и низкая востребованность прав человека в России в последующие три десятилетия. В чем же причины такого поворота?

На первый взгляд дарованные «сверху» права ценятся меньше, нежели завоеванные в борьбе. В то время как распространение гражданских и политических прав в странах Западной Европы после Второй мировой войны стало итогом длительной и драматической борьбы граждан за их расширение, в Советском Союзе времен перестройки провозглашение прав человека в качестве приоритета стало возможным благодаря усилиям представителей элит. Но гораздо важнее другое:

и его последующего разрушения: это была прежде всего борьба против цензуры в СМИ, разрешений на выезд за границу и советского атеизма, нежели за обеспечение соответствующих прав человека как таковых. Уже позднее, в контексте сближения России со странами Запада, провозглашение приоритета прав человека воспринималось отечественной общественностью как атрибут, необходимый для вхождения в международное «высшее общество». В ходе той же дискуссии в Совете Европы россияне получали четкие сигналы: принятие законодательных актов о правах человека является необходимым условием для вступления страны в эту международную организацию.

Иными словами, права человека выглядели скорее как требование Запада по отношению к России, нежели выступали внутренней потребностью российского политического класса, да и многих граждан страны. Да, в ходе перестройки в СССР и позднее в ряде постсоветских государств началось формирование активного правозащитного сообщества, которое было представлено такими организациями, как «Мемориал» (признан Минюстом «иноагентом» и ликвидирован. — Ред.). Однако их усилий для продвижения правозащитной повестки дня оказалось явно недостаточно.

Противоречия между декларациями прав человека в России и их воплощением в жизнь нашли свое отражение в тексте конституции страны, принятой на референдуме в декабре 1993 года. С одной стороны, ее вторая глава включает обширный список из 48 статей, которые подробно описывают различные права человека. С другой стороны, хотя конституция и провозглашает, что «права человека и гражданина являются непосредственно действующими» (статья 18), но непосредственных механизмов их реализации текст конституции не содержит, ограничившись отсылками к текущему законодательству. Вместе с тем «гарантом прав и свобод человека и гражданина» конституция провозгласила президента России (статья 80), который «определяет основные направления внутренней и внешней политики государства». Иначе говоря, логика дарованных «сверху» прав человека оказалась закреплена в Основном законе страны, который был поддержан многими правозащитниками. Неудивительно, что президенты страны — сперва Ельцин, а затем Путин — использовали свой статус гаранта прав человека по собственному усмотрению, в зависимости как от своих личных приоритетов и представлений, так и от текущей политической конъюнктуры. Более того, статья 55 конституции предусматривает возможность ограничений прав человека «в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства» — то есть практически по любому удобному для руководства страны поводу. Неудивительно, что при таком подходе права человека в России превратились со временем если не совсем в «говорильню», то в набор благих пожеланий, слабо соотносившихся с политической практикой страны.

Среди тех, кто провозгласил права человека политическим приоритетом СССР в период перестройки, преобладали «шестидесятники» — политики и интеллектуалы, чье мировоззрение сформировалось в период оттепели и для кого политическая либерализация страны служила нормативным идеалом (путь к которому оказался растянут после двух десятилетий застоя). Однако вскоре после распада СССР в России произошла смена политических поколений: на авансцену на смену «шестидесятникам» вышли «семидесятники», сформировавшиеся как личности в эпоху застоя и занявшие ключевые позиции в элите в 1990-е и начале 2000-х годов. Для них гораздо важнее оказалась не политическая, а экономическая либерализация — возможности для ведения бизнеса и обеспечение прав частной собственности. К гражданским и политическим правам многие из «семидесятников» относились выборочно — конечно, они не были сторонниками сохранения многочисленных запретов советского периода и желали путешествовать по миру и заниматься бизнесом безо всяких ограничений. Но в целом права человека воспринимались ими в лучшем случае как такое благо, которое может себе позволить лишь страна, достигшая экономического процветания, но никак не Россия, переживавшая после распада СССР комплексную и драматичную трансформацию. Некоторые из этих политиков и интеллектуалов не скрывали своей готовности пожертвовать гражданскими и политическими правами россиян во имя рыночных свобод. Со временем эти представления оказались не более чем иллюзиями, но именно они во многом определили то периферийное место, которое вновь стали занимать права человека в России, теперь уже в начале XXI века.

Справедливости ради стоит отметить, что и российские граждане после распада СССР не слишком проявляли интерес к гражданским и политическим правам. Их приоритеты, особенно на фоне длительного и глубокого экономического спада 1990-х годов, да уже и после его завершения, концентрировались на социально-экономических правах. По данным массовых опросов «Левада-центра»* (до 2003 года — ВЦИОМ), среди наиболее значимых прав человека в 1994–2005 годах россияне называли «право на бесплатное образование, медицинскую помощь, на обеспечение в старости, при болезни», а также «право на жизнь» и «право на хорошо оплачиваемую работу по специальности».

В то же время такие права и свободы, как «право на получение информации», «право избирать своих представителей в органы власти», а также «свобода вероисповедания» и «право уехать в другую страну и вернуться» получали в 2–3 раза меньшую поддержку, нежели лидеры списка. Гражданские и политические права обычные россияне, скорее всего, воспринимали как благие пожелания, имевшие отдаленное отношение к их повседневной жизни и решению текущих проблем. Взаимосвязь между избранием своих представителей в органы власти и социальными гарантиями со стороны государства, не столь однозначная даже и в развитых демократиях, оказалась совершенно неочевидной для россиян на фоне усиления авторитарных тенденций в политической жизни страны. И если для ряда обеспеченных россиян «право уехать в другую страну и вернуться» составляло часть их образа жизни, то для большинства обычных граждан России использование этого права оставалось за пределами доступности. В свою очередь,

В результате обеспечение прав человека в России столкнулось с разрывом между обильными, но весьма слабо подкрепленными практикой конституционными декларациями гражданских и политических прав и их низким приоритетом в глазах российских элит и граждан (хотя и по различным причинам). Понятно, что в таких условиях у российских политиков не оказалось значимых стимулов, чтобы права человека в стране реально соблюдались, а не оставались декларативным атрибутом внешнеполитического признания статуса России как «нормальной» страны на международной арене. Неудивительно, что в ходе конфронтации со странами Запада после февраля 2022 года, когда о легитимации России в глазах американцев и европейцев российские власти уже могли более не заботиться, весь дискурс прав человека в России оказался если не полностью отброшен за ненадобностью, то изменился почти до неузнаваемости. Да, пока еще российский официоз, в отличие от советского, не использует оборот «так называемые права человека», но значимость прав человека в стране все более стремится к столь высоко ценимым российскими властями образцам советских времен. Во многом этот упадок стал логическим исходом процессов трех с лишним постсоветских десятилетий.

*Признан Минюстом РФ «иноагентом».