1995–1996 годы — время стремительного ухудшения здоровья президента Бориса Ельцина. В июле 1995-го у него случается первый инфаркт — менее чем за полгода до парламентских и за год до президентских выборов. В октябре — второй. После февраля 1996 года — еще два инфаркта. Июнь — еще один инфаркт. А после второго тура выборов и до ноября — подготовка к операции и сама операция. Все это время Виктор Степанович Черномырдин, которого все в его окружении и политическом классе называют ЧВС, постоянно в центре внимания. Знаменитые переговоры премьера с террористом Басаевым в прямом телеэфире и спасение заложников в июне 1995-го сделали его яркой и вполне самостоятельной политической фигурой. Президент вынужденно перепоручает ЧВС свои функции. В декабре 1995 года Черномырдин едет вместо Ельцина на подписание Дейтонских соглашений (Соглашения о прекращении огня, разделении враждующих сторон и обособлении территорий, положившие конец гражданской войне в Республике Босния и Герцеговина 1992–1995 гг. — Ред.). А в послеоперацио­нный период президента заменяет его на саммите «Семерки» в Лионе (саммит 1996 года; операция на сердце была сделана Ельцину 5 ноября 1996 года. — Ред.).

Повышенная активность ЧВС в эти периоды объяснялась просто: он должен был продемонстрировать, что ничего экстраординарного не происходит, власть нигде «не проседает», трудится в обычном режиме. Таков был план ближайшего окружения Ельцина, согласованный с самим президентом.

Вот что рассказывает Валентин Юмашев, в то время советник президента, а с 1997-го глава его администрации: «В связи с состоянием здоровья Ельцина складывалась ситуация, когда Черномырдину следовало проявлять политическую активность: нужно было подменять президента на международных переговорах, нужно было больше силовиками заниматься, чем обычно он это делал. И тогда к ЧВС сразу после выборов приставили одного из членов аналитической группы (группа, ответственная за работу с кандидатом в президенты Борисом Ельциным, ее возглавлял Анатолий Чубайс. — Ред.). Чтобы тот, понимая, что должна быть повышенная политическая, медийная активность, помогал Черномырдину в этой работе. Это была идея Чубайса — тот переговорил об этом с Ельциным. ЧВС было важно дать сигнал Ельцину — почему он согласился: что это была вовсе не его инициатива перевести на себя часть президентских полномочий и регулярно светиться на телеэкране. Черномырдин хотел быть максимально прозрачным для Ельцина, для всей президентской команды».

Таким человеком из аналитической группы стал Сергей Зверев. Из рассказа Зверева: «Мне с ним было комфортно общаться. Я не из академической среды, я работал на заводе. Я таких хозяйственников видел. И уважал — прекрасно понимал, что это такое. Они видели мои с ЧВС отношения. Видели, что у меня с ним есть человеческий контакт. С Колесниковым (Сергей Колесников, спичрайтер премьера. — Ред.) мы смотрели его тексты. Самое главное, надо было придумывать информационные поводы, сопрягать их с кремлевской повесткой. Чтобы Кремль не особенно возбуждался по этому поводу. Тут была грань. С одной стороны, он должен был быть, но с другой стороны, он и не должен был быть… Если бы он «гармошку свою раздвинул», то прилетело бы из Кремля. Это была вот такая тонкая кружевная работа…»

В том, что Ельцин все-таки решился на операцию, которая позволила продлить его политическую и физическую жизнь, было и важное участие ЧВС. «Я с ним долго разговаривал, — вспоминал Черномырдин, который аналогичную операцию перенес в 1988 году. — Убеждал. Он ведь сначала и слышать ни о какой операции не хотел, ни в какую! Врачам не особенно доверял, обижался на них. Мы с ним разговаривали тогда часами. Часами! Я ему все, как было, по жизни рассказывал — как это, что потом. И честно сказал — если бы не доктора… Борис Николаевич слушал внимательно. Одно дело — рекомендации, другое — живой человек, который сам через это прошел».

Когда Ельцин объявляет о своей операции и начинает к ней готовиться, фигура ЧВС приобретает особое значение. Президент, недееспособный накануне операции, в ее ходе и на определенное время после по закону, а по факту до выздоровления, передает свою власть второму лицу в государстве — Черномырдину.

Теперь уже не в публичных выступлениях и на страницах печати, а в коридорах власти негромко, однако настойчиво велись разговоры о возможности отстранения Ельцина от власти и перехода его полномочий к ЧВС. Ближайшее окружение Черномырдина стало свидетелем значительного числа «заходов» — с предложением забрать власть и не отдавать ее обратно. В основном ходили к главе аппарата (Владимир Бабичев. — Ред.), но и, вероятно, к «самому» тоже. Это — реальная политическая жизнь. Ослабел человек, и сразу находятся те, кто готов помочь ему побыстрее уйти, освободить кресло. А новому — побыстрее прийти и самим первыми записаться в его команду. Надо было только постараться его убедить, что с ним страна зажила бы спокойнее — без резких рывков и непредсказуемых поворотов. Все было в его власти. Стоило только протянуть руку. Приходили и убеждали: армия — за вас, губернаторы — за вас, бизнес — за вас.

ЧВС, взяв на себя инициативу во внутренней политике, успешно заменив президента на международной арене, безусловно, ощущал себя в этой ситуации центральной фигурой политической жизни страны. Однако в этой непростой ситуации он вел себя максимально корректно и осторожно. Черномырдин прекрасно понимал, что эта активность будет замечена его недоброжелателями.

«Честно говоря, у ЧВС амбиций таких (президентских. — А. В.) не было, — рассказывает близкий к премьеру человек. — Он говорил: мне на этом посту работы невпроворот. Ничего мне не надо. Его толкали, но у него, чтобы «я хочу, я самый главный, лучше меня нет», — ничего этого не было. Подходов было, конечно, много. Особенно во время операции Ельцина. К нему вряд ли ходили. Чаще ко мне. Говорили: если ему власть передали, то назад уже не отберешь. Он ведь исполняющий обязанности президента. Указ написал следующий — и все. Но ему нравилось работать премьер-министром. Почему? Он от сохи, от завода. К нам все едут — губернаторы, банкиры, полная приемная. Здесь все кипит. А там — у президента — никого».

* * *

Ельцин отправил в отставку пятерых премьеров. Гайдара и Примакова — из политических соображений. У первого была слишком жесткая конфронтация с законодательной властью. Второй вошел в союз с Лужковым и коммунистами и реально мог идти на президентские выборы. Правительство Кириенко, не справившись с экономическим кризисом, объявило дефолт. Степашина сняли тоже из политических соображений. С причинами отставки ЧВС было сложнее. Здесь, очевидно, был целый комплекс причин.

Многие из тех, кто был глубоко погружен в события тех лет и находился совсем рядом с происходившим, убеждены, что главную роль сыграла ревность. За две недели до отставки ЧВС ездил в США, где отмечался пятилетний юбилей работы комиссии Гора–Черномырдина. Работы, которая позволила говорить о выходе отношений двух стран на новый уровень: после длительного периода чисто политических отношений стороны перешли к масштабному и разностороннему сотрудничеству в сфере экономики. Здесь Черномырдин встретился с Биллом Клинтоном и Альбертом Гором, с местными финансистами, и, судя по всему, они дали понять, что рады будут видеть его преемником Ельцина.

Одновременно немецкий партнер «Газпрома» «Рургаз» лоббировал кандидатуру ЧВС через канцлера Германии Гельмута Коля, что было вполне естественно, учитывая поддержку, которую «Газпром» оказывал некоторым немецким политикам.

Понятно, что в глубине души Черномырдин все-таки не мог не примерять на себя более высокую должность, чем премьерская. Да и Ельцин утверждал: незадолго до своей отставки Черномырдин «поверил в свою дальнейшую политическую перспективу».

«Мы с американцами наладили в то время достаточно тесные отношения, — делится своими воспоминаниями человек из близкого окружения Виктора Степановича. — У Ельцина отношения с Клинтоном. А у нас — с Гором. В США вице-президент в обычной жизни никакой роли не играет — он чистый дублер. У них президент фактически премьер-министр. А мы Гора сделали — через активную работу комиссии — фактически премьером. Клинтон часть своих полномочий сбросил на Гора. И он все это дело потянул. Когда улетали из Штатов, Гор лично мне сказал: у нас скоро выборы, я буду президентом Соединенных Штатов, и я сделаю все, чтобы Виктор Степанович стал президентом России. Перед отлетом так сказал».

После этого визита на стол президента легла «секретка» СВР — информация о том, с кем встречался и о чем говорил ЧВС. То, что уверенность Гора могла вывести Ельцина из себя, — это очень даже правдоподобно. Ну, это уж абсолютно не их, американцев, дело рассуждать о том, кто должен быть его преемником, наверняка подумал Борис Николаевич.

Ельцину принципиально важно было это его собственное, ни от кого другого не зависящее, ни от каких политических раскладов и обстоятельств, убеждение — сам решил! Важно было именно это — сам определил, кому можно доверить судьбу России. Для Ельцина проблема полноты власти стояла на первом плане.

Поэтому он всегда отбрасывал варианты, в которых проглядывала сила обстоятельств (единственный случай подчинения обстоятельствам — назначение Примакова премьером после дефолта 1998 года).

Ельцину, конечно, не могло нравиться, что в США уже списали его со счетов и начинают поглядывать на его преемника, которым выбрали Виктора Степановича. Но стать триггером отставки… Юмашев, например, категорически отрицает возможность влияния донесения СВР на решение президента: «Его это абсолютно не интересовало. Что он ЧВС убрал, потому что ревновал, — полная чушь. Через пять месяцев в телеобращении говорит: честный, порядочный, преемственность. Первый раз про двухтысячный год заговорил только в связи с Черномырдиным».

У Юмашева, более других погруженного в политическую кухню и лучше других чувствовавшего своего шефа Ельцина, другая версия отставки: разгром правительства младореформаторов Немцова–Чубайса олигархами, катастрофа «правительства мечты», следствием чего стала его недее­способность. С правительством младореформаторов Ельцин связывал большие надежды. Раньше к реформатору-премьеру (Гайдару) он приставлял опытных производственников — Хижу, Черномырдина, Шумейко. А теперь опытный производственник во главе и два его энергичных зама-реформатора. Конструкция, которую Ельцин считал фактически идеальной: опытный, осторожный, мудрый, надежный премьер, основательный, взвешенный политик, избегающий поспешных решений, которого с двух сторон подпирают два молодых и энергичных реформатора. Они не дают ему закиснуть, и он не позволяет им уж чересчур быстро мчаться вперед, не разбирая дороги, не сообразуясь с жизненными реалиями. В электрической системе это как плюс и минус, что и позволяет получить движение тока.

Но эта идеальная — в теории — конструкция не сработала.

Юмашев: «Увольнение Бурбулиса или Гайдара имело вполне конкретные определенные причины. В случае с ЧВС таких причин не было. Он не был виновником «книжного» скандала (дело о выплатах реформаторам гонораров за книгу о приватизации. — А. В.), не был виновником аукциона по «Связьинвесту» (продажа на тендере телекоммуникационного гиганта в 1997 году, рассорившая правительство младореформаторов с самыми влиятельными олигархами. — А. В.). Конечно, процентные ставки по ГКО (государственным казначейским обязательствам) стали расти, и с этим что-то надо было делать. Но суть в том, что Ельцин реально утомился от полугодового скандала — конфликта власти и бизнеса вокруг «Связьинвеста». Волей-неволей, в силу серьезности и масштабности конфликта, он был в него включен, но ничего сделать не мог: Чубайс и Березовский пошли в своем противостоянии ва-банк и в конце концов все разнесли в клочья. Если бы Бориса Николаевича это не касалось, а его это все время касалось... Он должен был встречаться с этими бизнесменами — «семеркой», пытаться примирить. Сказал им, что в обиду молодых реформаторов не отдаст. Реально не отдал, но часть уволил после «книжного» скандала. А тут ведь еще министр внутренних дел Куликов ходил к президенту и говорил, что надо сажать молодых реформаторов. Чубайс приходил жаловаться на Куликова, хотя реже. Словом, это было правительство, раздираемое склоками. И все это накапливалось. Ельцин просто замучился. И, по сути, ЧВС стал жертвой всех этих конфликтов. Президент еще с января 1998-го понимал, что Черномырдина надо увольнять — из-за скандалов, из-за того, что команда реформаторов превратилась в какую-то кашу… На правительство реформаторов он поставил все свои ресурсы, а в результате в январе получает уничтоженный кабинет министров, рейтинг Немцова — его главного кандидата в президенты — стремится к нулю. Половина правительства уволена. Он просто бесился».

Словом, президенту следовало создавать другую конструкцию. Из других элементов — без ЧВС. Потому что все варианты конструкции правительства с ним были уже испробованы. Единственное решение — это принципиально поменять картинку. Вот тогда и возникла идея с назначением Сергея Кириенко премьером. Юмашев: «Ему хотелось реинкарнацию Гайдара. Молодое технологичное правительство, абсолютно отрезанное от интересов олигархов. И он его через полгода убирает и ставит на его место премьера, который станет следующим президентом. Примерно такой был план».

* * *

Аргументируя отставку ЧВС, Ельцин вспоминал Гайдара: «Я до сих пор не разочаровался в Гайдаре, до сих пор уверен в точности своего тогдашнего выбора… И я уверен, что, дай мы его команде поработать еще год — и экономика рванула бы вперед, начались бы нормальные процессы в промышленности, пошли бы те самые западные инвестиции, о которых так мечтало любое наше правительство. Гайдар передал реформы в руки Черномырдину. Началась совсем другая эпоха — медленного, осторожного, достаточно противоречивого реформирования экономики… Не удалось преодолеть монополизм в экономике, спад производства, не удалось преодолеть гнилую систему взаимозачетов, способствующую коррупции и воровству. Не удалось инвестировать крупные средства в промышленность. А главное — не удалось по-настоящему улучшить жизнь людей».

Что Егор Гайдар лучше разбирался во всех тонкостях и нюансах рыночной экономики — спору нет. А что ЧВС лучше разбирался в реальной экономике, в кадровой политике, лучше умел добиваться взаимопонимания с субъектами рынка — и тут вряд ли кто будет спорить. А что важнее для успеха — тут у каждого может быть свое мнение. Гайдар понимал, что НУЖНО делать. Но Черномырдин понимал, что ВОЗМОЖНО делать (по замечанию Юмашева, Ельцин и ЧВС постоянно были вынуждены находить узкую щель между необходимостью и возможностью).

Через пять лет после ухода Ельцина с поста президента в Кремле происходило празднование его 75-летнего юбилея. Были приглашены в основном его ближайшие сотрудники, знаковые фигуры региональной элиты, а также новое поколение власти. И там он произнес слова, вызвавшие у многих недоумение:

— Вот Виктор Степанович работал со мной бок о бок шесть лет, а потом я его сдал... Сдал его! — с вызовом повторил он. — А он теперь сидит здесь! Он не обиделся, потому что понял, что я это сделал, чтобы дать дорогу молодым.

Исключено, что это было сказано ради красного словца. Не та обстановка, не тот повод — он прекрасно понимал, что подобное мероприятие на его 80-летие может не состояться, значит, это последнее — чтобы публично выступить перед прежней и нынешней политической элитой.

Много кого уволил Борис Николаевич — премьеров, министров, генералов… А вот Черномырдина — «сдал». Впрочем, Гайдара и Чубайса он тоже «сдавал», но впрямую об этом не говорил, расценивал это как-то иначе.

Загадочная реплика: «Сдал его!» Юмашев считает, что это немного театральная реплика, на публику, что было свойственно Борису Николаевичу как публичному политику, и никакого особого смысла не несет. Вспомнить Черномырдина на своем юбилее… Но ведь была, значит, какая-то заноза. Значит, что-то было в свое время недоговорено.

***

Отставка ЧВС — это формирование правильного исторического нарратива: Ельцин свалил коммунизм и должен был передать строительство новой России новому поколению. Оно заведомо лучше, чем старое, — именно ему принадлежит будущее, именно оно знает и чувствует что-то такое, что не дано понять людям советского опыта и воспитания. Тогда отставка — это своего рода начальная фаза проекта. Политтехнологический проект. Ельцин был политиком, а политика и политтехнологии — это разные вещи. С точки зрения политтехнолога, назначение Кириенко — правильный ход, здесь ясный идеологический посыл — дать дорогу новому поколению. С точки зрения политика, в сложной экономической ситуации назначать премьером неопытного, необстрелянного человека — слишком рискованная затея. Ее он попытался исправить, фактически назвав Черномырдина в августе, после дефолта и отставки правительства Кириенко, своим преемником. А потом, через семь лет, признавшись, что он его «сдал».

Ельцин сознавал значение своей миссии — закрыть страницу истории страны, связанную с социалистическим экспериментом, поставить точку в конфронтации с Западом и начать строить новое демократическое государство с рыночной экономикой. Политическая часть этой миссии удалась: с коммунистической идеологией распрощались. Но на экономическом фронте успехи были гораздо скромнее. Реформы шли седьмой год, но все никак не давали реальных ощутимых плодов (это — главный показатель правильности выбранного пути). Ельцин устал ждать. Ему как политику не хотелось уходить на такой вялой ноте. Он торопился завершить свою миссию — резким рывком освободиться от советского прошлого и успеть возвести надежный каркас нового общества на прочном фундаменте свободы, демократии и рыночной экономики. Он хотел завершить свое дело, чтобы получилась не скомканная, невнятная история — ушел, не закончив, оставив страну в разобранном состоянии и без сильного лидера, готового жестко вести реформы, — а история завершенная, логически законченная.

Думаю, главная проблема ЧВС в том, что он своим образом — советского директора, советского министра, крепкого хозяйственника — не соответствовал эпохе. Во всяком случае, не вписывался в ту историческую модель, которую хотел реализовать Борис Николаевич.

Андрей Вавра