Юрий Щекочихин. Фото: архив
Тем, кто знал Юрия Щекочихина, трудно в это поверить. В памяти близких, друзей и коллег он навсегда остался молодым человеком, сохранившим какую-то почти детскую, удивительную и беззаветную веру в то, что и каждый человек, и общество, и даже человечество в целом могут стать лучше.
Этой верой он умел заражать других, в том числе и совершенно незнакомых людей, читателей или зрителей, избирателей или президентов. За 53 года он успел стать легендой и депутатом парламентов двух стран, СССР и России, в обоих — в оппозиции (в Межрегиональной депутатской группе и в партии «Яблоко»), переименовать город Ворошиловград в Луганск, написать несколько пьес и киносценариев и десятки статей и очерков, многие из которых оказали реальное воздействие на жизнь, решили судьбы конкретных людей и повлияли в чем-то на судьбу страны… Открыл первую в советской прессе «горячую линию» для трудных подростков в «Алом парусе» «Комсомолки» и первую в российской печати — для стукачей…
Он был потрясающим товарищем, и узы дружбы ценил превыше всех иных. Для друзей он был — Щекоч. Незадолго до гибели он задумал необычный проект — отправить по морю корабль с детьми воюющих отцов, чтобы подростки нашли важные слова и сумели сделать так, чтобы в мире никогда не было бы войн, затеянных взрослыми. Такой международный «Алый парус»… Сегодня друзья и коллеги вспоминают своего Щекоча.
О Горбачеве
«Как вы относитесь к Горбачеву?» — этот вопрос мне задают постоянно, чаще всего даже не слушая ответа.
Как? А что отвечать?
Ведь каждому необходим свой, только ему подходящий ответ. Тому, кто ненавидел с самого начала его неожиданный взлет, и тому, кто поверил в него, а потом разочаровался, тому, кто вошел в политику с улицы, и тому, кто как на улице жил, так на улице и остался.
«Нет, ты никогда не жил при настоящем социализме. Горбачев — это не социализм», — помню, как вступил со мной в спор президент Португалии и председатель Социнтерна Марио Соареш, когда в Лиссабоне я вел с ним долгую беседу.
«Как мне хочется увидеть перестройку, которую начал Горбачев! — с восторгом говорила мне американская бабушка, соседка по самолетному рейсу из Чикаго в Копенгаген; правда, тут же добавила: — Но до Москвы так далеко, и потому я решила посмотреть на перестройку в Копенгагене».
Вспоминаю почему-то реакцию Запада. Может быть, потому, что до Горбачева меня туда и не пускали. Запрещали пьесы. Не печатали книги. Правда, денег — что тогда, что теперь — не стало больше. Может быть, моя судьба не совсем исключение. Но когда меня спрашивают, как я отношусь к Горбачеву, я отвечаю: «Еще не вечер, посмотрим, что будет дальше…»
Хотя сам себе, когда один и никого нет близко, могу ответить: наши дети, мои сыновья, в том числе, живут сегодня в ином информационном пространстве и, надеюсь, уже не поверят в подвиг Павлика Морозова.
Фото: из архива Фонда ЮЩ
Юрий Щекочихин. Из книги «Горбачев в жизни».
Тот самый «Алый парус»
Время, совместно и плотно проведенное с Щекочом (мы в газете — ах, да, это была «Комсомолка», — только так его звали, когда он отсутствовал), насчитывало всего года четыре, но вместило в себя кучу любопытнейших лиц, разговоров и поступков.
Когда надо мной очень уже низко навис призыв в СА (Советская армия сокращенно), и это угрожало «Алому парусу», редактор школьного отдела Инна Павловна Руденко, царство ей небесное, задала мне прямой вопрос: «У тебя есть на примете парень, который тебя может заменить?» И я сказал: «Есть, и вы его знаете. Он ведет полосу «Сверстник» в «Московском комсомольце» и все уже умеет».
Вот эти снимки как раз изображают его у телефона в ужасно прокуренной комнате редакции.
Фото: из архива Фонда ЮЩ
С ноября 1972 года Щекоч заступил на пост капитана «АП», а я вынужден был время от времени заступать на пост часового при продовольственном складе в учебной части СА. Он пришел в «Комсомолку» уже со своей кровной журналистской темой — второй частью пословицы, которую редко произносят полностью: старость — не радость, да и молодость — гадость. Он свято верил, что подростков можно спасти от многих опасностей возраста для чего-то хорошего. Ему это иногда удавалось, и поэтому он жил как классический субъективный идеалист, в том числе и в думские годы.
10 лет работал Юра в «Комсомолке», а в 80-м, когда главным редактором прислали в газету представителя так называемой русской партии Валерия Ганичева и многим ярким журналистам пришлось туго, Щекоча позвали в «Литературку», где любили и поощряли всякие расследования. И в «Литературке» он расцвел до широкой известности, даже популярности.
Сколько было выпито, сколько гитар забыто по разным пристанищам, сколько спето им под три аккорда таких песен, о которых мало кто знал. И стихов он наизусть знал столько, сколько не знали, наверное, даже члены гумилевского Цеха поэтов…
А начинаешь вспоминать Щекоча, и лезет в голову всякая чепуха вроде его манеры потрошить пачку с сигаретами, ломать спички и сразу совать в рот только что отрезанный от батона кусок колбасы. И его неизменное объятие со словами: «Слушай, старичок…»
Алексей Ивкин
Письма в АП
На каждый выпуск «Алого паруса» приходило пять-шесть тысяч откликов. Помню, девушка из отдела писем посреди редакционного коридора бросила на пол мешок с письмами и возмущалась: «Как же я ненавижу ваш отдел, вы пишете, а мне потом мешки таскать! Вот иностранный отдел, это приличные люди, два письма в неделю»
Неля Логинова
Значок
Уже 22 года, как нет на свете Юрки.
За это время его личность, если можно так сказать, изрядно легендизировали. Какие-то никому неведомые его «друзья» рассказывают и пишут про него небылицы. «Друзей» этих можно увидеть на каждом собрании, посвященном дню его рождения или дню смерти. И они все вспоминают, как однажды с ним пересеклись и что он им говорил. Ну да пусть их…
На этом снимке мы на каком-то шествии в конце 80-х прошлого века. Случайно пошли и случайно встретили фотокора Володю Богданова, который и сделал этот снимок. Больше ничего не помню, память подводит.
Фото: Владимир Богданов
Но кое-что все же помню. Я в этот день вернул Юрке его депутатский значок. У меня был тогда маленький ребенок, и Юрка облегчал мне жизнь, давая свой депутатский значок, чтобы я мог сходить в химчистку, прачечную и, естественно, в магазин, не стоя часами в очередях. В то время депутаты могли везде проходить без очереди. Он не очень любил отдавать свой значок, но я все-таки брал его, чтобы облегчить себе жизнь. Юра же никогда не пользовался своими привилегиями. Кроме служебной машины. Но она была не закреплена за ним, так что ему приходилось звонить в гараж и порой долго ждать, пока служебная «Волга» приедет.
Вот такая короткая история к фотографии.
На снимке Юра с депутатским значком.
Леонид Загальский
Под дождем
…Он жил в Переделкине, мы тоже, часто из Дома творчества, приходили в его домик, он как-то обещал нас взять с собой в Москву, шел ливень, у него была машина как у депутата. Мы стоим, никто не приезжает. Вдруг появляется машина, и водитель спрашивает: где тут дача депутата, — и пытается произнести фамилию, трудную. Мы радостно садимся в машину и подъезжаем к его даче — там стоит Юра. Оказывается, водитель десять раз проезжал мимо. Во-первых, он не мог представить, что эта кривая избушка и есть дача депутата, зампредседателя комиссии, а самое главное — вот этот человек никак не похож на морды, которые мы обычно видим по телевизору. В плащике, под зонтиком… что это и есть депутат Щекочихин! Я много раз видел это изумление, и не только у водителей.
Евгений Бунимович
Американский брат
Впервые я встретился с Юрием вскоре после того, как начал работать шефом московского бюро журнала «Тайм», летом 1988 года. Готовя текст об организованной преступности в Советском Союзе, я наткнулся на статью в «Литературной газете». Статья называлась «Лев прыгнул», написал ее журналист по фамилии Щекочихин, и она произвела в Москве большой шум.
Я связался с Юрием, и он согласился на интервью. Я был очень доволен нашей беседой, тщательно проверил все факты и отредактировал. Затем, к своему ужасу, увидел то, что вышло в журнале. Прекрасная цитата из Юрия в заключительном абзаце была приписана Михаилу Горбачеву затуманенными глазами ночного нью-йоркского дежурного, который сократил верстку. Я немедленно позвонил Юрию — объясниться, сказать, что это, наверное, самая грубая моя ошибка. В своей обычной манере Юрий начал хихикать, и мы вскоре подружились…
Юрий был не только великолепным журналистом — он обладал величайшим обаянием и чувством юмора. И редким даром собирать людей вокруг кухонного стола.
Фото из журнала «Тайм», 1991 год. Автор: Владимир Богданов
Особенно запомнился один вечер (плавно перетекший в раннее утро), летом 1989-го, когда компания, поддержанная одним-двумя литрами водки, решила выразить свое отношение к атакам ЦК КПСС против реформ в прибалтийских республиках — написать телеграмму протеста генсеку Горбачеву.
Этот смелый шаг, который я назвал «Бандой четырех», немедленно вызвал критику в партийной газете «Правда». В то время, в начале гласности, это было не смешно, но Юрий сумел выжать даже последнюю каплю черного юмора из этой ситуации, подшучивая надо мной: называл меня «пятым человеком», агентом западного империализма, который подстрекал его и его товарищей на акт гражданского неповиновения…
Джон Кохан
Щекочихин
Давно заметил: его образ с каждым годом становится все более монументальным и, конечно, все менее похожим на Юрку — живого.
По себе вижу, чем дальше — тем легче вспоминается, в том числе и то, чего никогда не было. Все больше встает перед глазами «ярких подробностей». Все меньше живых свидетелей, а ты сам — есть еще, валяй смело! Никто не поправит, а поправит — отбрешешься. Ты, мол, так помнишь, а я — так.
Удивительно наивный был человек!.. Как-то привез я из Курска случайно там купленную книжечку Руцкого — с репродукцией портрета автора на обложке. Кисти Шилова: бородатый генерал (только из Лефортова) в небрежно наброшенной на плечи шинели со Звездой Героя прямо на ней. На очередной день рождения подарил Щекочихину, имитировав от имени автора дарственную надпись, как мне казалось, смешную. Сказал: губернатор просил передать. Так Юрка хвастался перед каждым вновь пришедшим: «С-Саша все-таки х-хороший парень, зла не дер-жит…» Было страшно неловко: как будто ребенка обманул… Потом момент выбрал, спер книжечку и выкинул незаметно. Юрка потом искал, сокрушался.
Фото: Павел Гутионтов
А этот снимок — 31 декабря 2000 года. Проводить тысячелетие собрались маленькой компанией. Почему-то не веселилось. Без десяти двенадцать я взял фотоаппарат и «щелкнул» каждого за столом — по кругу. Снимки не получились; только Щекоч. Тысячелетие разметало из-за этого стола — всех, по разным континентам.
Щекочихина убили через три года.
Павел Гутионтов