В декабре 1934 года лауреат Нобелевской премии академик Иван Павлов направил письмо в СНК СССР:

Письмо «народным комиссарам», написанное в Ленинграде, академик Павлов послал 21 декабря. За 20 дней до этого, 1 декабря, в Ленинграде был убит Киров. И первого же декабря президиум ЦИК СССР принял постановление, согласно которому следственным органам предписывалось вести дела обвиняемых в подготовке террористических актов в ускоренном порядке, в десятидневный срок, с немедленным исполнением приговора. Обвинительное заключение вручалось за день до суда. Присутствие адвоката, открытость процесса и право на обжалование приговора не допускались.

1934-й… точка отсчета. Потом были «другие годы».

Двадцать лет спустя в Праге прозвучал финальный аккорд катастрофы.

Лавина террора тронулась в ноябре 1952 года, когда начался суд над «группой Рудольфа Сланского» — генсека КПЧ. Кульминация наступила в 1954-м: Мария Швермова, стоявшая у истоков создания КПЧ, была приговорена к пожизненному заключению, шестеро ее соратников из высшего партруководства получили в общей сложности 113 лет тюрьмы.

Три года спустя после казни руководителей компартии (дело Сланского и его окружения) в Праге 1 мая 1955-го торжественно открыли памятник… Сталину, который нависал над Влтавой вплоть до 1962 года. Чехословацкие коммунисты не спешили расставаться с прошлым даже после ХХ съезда КПСС, даже после первых дуновений советской оттепели. Глубина их верности идеалам, видимо, не уступала размерам памятника «отцу всех народов» — самого большого за пределами СССР: вес 14000 тонн, длина 22, ширина 12 и высота — 15 метров.

И это после того, что произошло с благополучной культурной жизнерадостной («что ни чех, то музыкант») нацией в течение неполного послевоенного десятилетия…

Политические процессы в Чехо­словакии были почти точной копией судеб­ных расправ 30-х годов в нашей стране. Масштабы, конечно, другие, но в целом… Те же картины произвола, всесилия палачей и какой-то фатальной обреченности жертв.

«Путь диверсий и бандитизма»

Возможно, это были прощальные слова Алексея Чепички. Бывший министр юстиции, министр национальной обороны Чехословакии, зять Готвальда, обладавший когда-то фактически неограниченной властью, скончался на исходе 80-х годов прошлого века в доме престарелых в предместье Праги. Закат его жизни был освещен страхом — страхом перед человеком, с которым он встретился лишь однажды.

…Чехословакия сдалась своему «лучшему другу и освободителю» последней. Уже «отлучили» Югославию (с нее все началось), уже были «обезврежены банды гнусных предателей, титовских и англоамериканских шпионов» в Венгрии, Болгарии, Албании, Румынии, Польше. Процесс над «группой Сланского» в конце 1952 года стал завершающей операцией сталинских «хирургов» по стерилизации стран Восточной Европы. Операцией беспрецедентно жестокой — 11 смертных приговоров через повешение.

Подкрадывались исподволь. В феврале 1948 года в Прагу прибыл заместитель министра иностранных дел СССР, бывший посол в Чехословакии Валериан Зорин. Сталинский эмиссар привез высочайшее пожелание Кремля, чтобы коммунисты Чехословакии воспользовались разразившимся тогда правительственным кризисом для захвата власти. Во избежание неожиданностей предлагалось призвать на помощь Советскую армию. От последнего предложения Готвальд отбился: «…Компартия справится собственными силами».

Горькая ирония: то, от чего отказался «знаменосец мира» Сталин, осуществил спустя 20 лет «миротворец» Брежнев, направив танки на подавление Пражской весны. Впрочем, это уже другая история. Хотя почему другая? История все та же — наша.

Отказ от «доброго совета» Сталин Готвальду не простит и при первом же удобном случае выскажет свое недовольство в самом резком тоне. Президент Чехословакии будет постоянно чувствовать на себе это леденящее дыхание, а летом 1952 года, когда в его квартире обнаружат подслушивающее устройство, он поймет, что впал в такую немилость, из которой исхода нет.

Но тогда, в феврале 1948 года, Готвальд держался, хотя и на него, и на генсека КПЧ Сланского давили крепко, считая, что сами чехословацкие коммунисты с ситуацией не справятся. И если уж не целую армию, то хотя бы советников госбезопасности из СССР следует пригласить непременно.

Слом произошел осенью 49-го. Третьего сентября Матьяш Ракоши, руководитель Венгерской партии трудящихся, предупредил Готвальда: в Чехословакии в высших эшелонах власти действуют шпионы. Ракоши передал председателю КПЧ список из 60 фамилий чехословацких государственных и партийных деятелей, всплывших в ходе расследования дела главы МИД Венгрии Ласло Райка. Его обвинили в шпионаже в пользу США и Югославии, а также в подготовке заговора с целью свержения коммунистического строя. Казнен 16 октября 1949 года.

Особое внимание, сигнализировали Праге из Москвы, следует обратить на чехословацких коммунистов, оказавшихся в годы Второй мировой войны на Западе. Прага услышала. Осенью 1949 года по инициативе руководства КПЧ было создано спецподразделение службы госбезопасности для «выявления врагов внутри партии».

17 сентября из Праги в Москву ушла шифрограмма:

Помощь была оказана незамедлительно: «отработав» дело Райка, сталинские «хирурги» прибыли из Будапешта, обогащенные не только домашними «заготовками», но и необходимыми между­народными навыками. Незадолго до этой роковой просьбы Сланский заявил: «Дальнейший путь к социализму будет сопровождаться обострением классовой борьбы против остатков капитализма. Ушедшая в подполье реакция еще теснее сплотилась с внешними врагами и, прислуживая им, идет по пути диверсий, шпионажа и бандитизма».

Мог ли генеральный секретарь КПЧ предположить тогда, что всего через два года костоломы в следственных кабинетах пражской тюрьмы Рузине «попросят» и его разоружиться перед партией и, ничего не тая, рассказать, как он сам шел по этому «пути диверсий, шпионажа и бандитизма».

«Рассмотрение дел приостановить»

У процесса над коммунистами был кровавый пролог. С 31 мая по 8 июня 1950 года в Праге прошел суд над активистами Национал-социалистической партии Чехословакии (не имела никакого отношения к НСДАП), «главарями вредительского заговора против республики». Итог — четыре смертных приговора. Впервые в истории Чехословакии за убеждения казнили женщину.

Был в биографии Милады Гораковой эпизод, который «власть тьмы» простить ей не могла: 10 марта 1948 года, узнав о таинственной гибели министра иностранных дел республики Яна Масарика (официальная версия — выбросился из окна), она сдала мандат и сложила с себя полномочия депутата парламента.

В начале 2000-х уже нынешнего столетия эксперты-криминалисты, изучавшие причины загадочной смерти министра, пришли к выводу, что Масарик был убит. Оттолкнувшись от экспертного заключения и свидетельских показаний, чешские следователи предположили, что министра убили агенты МГБ СССР. Но эта версия не нашла подтверждения. На запрос Праги представить документы по «делу Масарика» Генпрокуратура РФ ответила отказом: «Архивные материалы, к которым проявлен интерес, до сих пор являются государственной тайной».

…На суде Милада Горакова, прошедшая через нацистские концлагеря, держалась спокойно и мужественно, спокойно и мужественно выслушала судебный вердикт.

Чешский историк Карел Каплан назвал судилище над Гораковой «грандиозным спектаклем». Это был первый процесс, подготовленный непосредственно «советскими консультантами», управлявшими машиной репрессий по «классическому» сценарию: вызубренные жертвами «признания» вины, пропагандистская кампания, гнев широких народных масс…

Расчищая путь к светлому будущему, «карающий меч» трудового народа не щадил никого: монахов и генералов, участников антифашистского Сопротивления и крестьян-единоличников, ученых и деятелей культуры. С октября 1948-го по декабрь 1952-го суд вынес 233 смертных приговора. Дошло до того, что министерство юстиции рекомендовало временно остановить рассмотрение дел, «потому что приговоры к высшей мере могли бы достичь высокой степени концентрации на коротком временном отрезке». «Чужие» были повержены. Пришла очередь своих.

«Что вы так печетесь об этом еврейском дерьме?»

14 марта 1950 года был снят с поста министра иностранных дел Чехословакии Владимир Клементис. 6 мая нью-йоркское радио (пражское хранило молчание) сообщило о тесных связях словака Клементиса с бывшим председателем корпуса уполномоченных Словацкого национального совета Густавом Гусаком. Советские товарищи помогли чехословацким друзьям «выкорчевать корни словацкого буржуазного национализма».

24 мая председатель компартии Словакии Вильям Широкий выступит на IX съезде КПС: «В 1939 году, после подписания советско-германского договора, который имел огромное значение для прогресса человечества, потому что срывал планы англо-американских империалистов, Клементис занял антисоветскую позицию, позицию классового врага.

На этих позициях он стоял и в период советско-финляндского конфликта, в момент освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии советскими войсками».

Это уже было посерьезнее, чем «буржуазно-националистический уклон».

Владимир (Владо) Клементис до войны избирался депутатом чехословацкого парламента от компартии. С 1942 года жил в эмиграции в Англии (правительство Чехословакии в изгнании во главе с Эдвардом Бенешем находилось в Лондоне). После февральского коммунистического переворота 1948 года стал министром иностранных дел правительства Клемента Готвальда. Казнен в 1952 году. После реабилитации Клементису посмертно было присвоено звание Героя ЧССР.

По сути, чехословацким следователям была отведена роль статистов в зловещей игре. «Режиссеров» пригласили со стороны. Они держали слово, данное заместителем начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР Михаилом Лихачевым сразу по прибытии в Чехословакию:

Кроме Лихачева (в 1954 году приговорен к высшей мере за участие в фабрикации уголовных дел против советских граждан, не реабилитирован) особым усердием отличался советник Владимир Боярский. В докладе комиссии ЦК КПЧ, которая в 1968 году под началом Яна Пиллера занималась реабилитацией политзаключенных, на странице 53 говорится: «При Боярском жестокость допросов достигла наивысшей степени. При личной чрезвычайной активности советников из СССР людей подвергали беспрерывным допросам, которые сопровождались жестокими избиениями. Подследственных пытали голодом, мучили жаждой…»

Ярмила Тауссигова, которая в конце 40-х по линии партийного контроля собирала компромат на сотрудников чехословацкой госбезопасности, хорошо знала Владимира Боярского (впрочем, «знакомство» не спасло ее от лагерей). Впоследствии она свидетельствовала: «Я сказала ему, что разделяю точку зрения Сланского: у нас не может быть того, что было в Венгрии. Тогда он напомнил о раскрытых шпионах и спросил: кто является нашим главным врагом? «Западные империалисты», — ответила я. «Ошибаетесь, —сказал Боярский. —Нашим главным врагом является международный сионизм и его шпионские организации». А упомянутый выше товарищ Лихачев, по свидетельству чехословацкого следователя, однажды заявил: «Мне плевать, откуда вы их (сведения) извлекли. И безразлично, достоверны ли они. Я готов в них поверить, а уж как я ими распоряжусь — мое дело. Непонятно, отчего вы так печетесь об этом еврейском дерьме».

Боярский добился согласия Готвальда на создание в структуре чехословацкой госбезопасности специального антисионистского отдела. На эту версию — версию еврейского буржуазного заговора — без устали работали все «советские советники». Забегая вперед, скажем — работали не впустую. Спустя годы Ярмила Тауссигова напишет в показаниях для комиссии Яна Пиллера: «Только после ареста и впоследствии на суде мне стало ясно, что Боярский играл со мной в кошки-мышки для достижения сверхцели — раскрытия в Чехословакии шпионско-заговорщического центра, которому по масштабам не было бы равных в странах народной демократии».

Владимир Боярский вернется в Прагу в январе 1970 года — «консультировать» чехословацких коллег. На смену Пражской весне пришла «нормализация», обернувшаяся преследованием инакомыслящих и грандиозными чистками в компартии («неблагонадежных» даже не исключали, а попросту вычеркивали из рядов).

Миссия Микояна

К июню 1951 года Боярский собрал и отправил в Москву материалы на Рудольфа Сланского. Но Сталин не спешил давать санкцию на арест генсека братской партии. Более того, в письме Готвальду властелин заметил, что для обвинения «нет никаких оснований». Пусть, мол, живет, но с поста руководителя КПЧ его лучше бы снять. Так и сделали. 23 июля в Кремле прошло совещание с участием Сталина, Молотова и министра национальной обороны Чехословакии Алексея Чепички.

Чепичка привез из Москвы обнадеживающую весть: Иосиф Виссарионович считает, что Сланский невиновен. В Праге это восприняли как доброе знамение и по случаю 50-летия со дня рождения вручили генсеку КПЧ высшую государственную награду — орден Белого льва. Правда, бдительный Готвальд в последнюю минуту вычеркнул из правительственного адреса упоминание о том, что юбиляр принадлежит к числу его самых верных соратников. И точно: обостренная страхом интуиция не подвела президента. Все ждали поздравлений из Москвы, но их-то как раз и не последовало. Москва молчала, и это было гробовое молчание.

Юбилей отмечали в конце июля, а 11 ноября в Прагу прибыл член президиума ЦК ВКП (б) Анастас Иванович Микоян с личным посланием Сталина, которым предписывалось арестовать Рудольфа Сланского. Чтобы не сбежал за границу.

Рудольф Сланский родился в 1901 году в семье коммерсанта. В 19 лет вступил в компартию, в 25 стал секретарем областной парторганизации в Остраве. После запрета КПЧ в 1938 году эмигрировал в Советский Союз. В 1944 году из Москвы был направлен на Украину для подготовки и переброски в Чехословакию диверсантов. После возвращения на родину в 1945-м избран генеральным секретарем КПЧ. Возглавлял «Группу пяти», созданную для наблюдения за ходом репрессий после февральского коммунистического переворота 1948 года. На этом посту лично утвердил десятки смертных приговоров. Когда по «делу о буржуазном национализме» арестовали Клементиса, Гусака и других, Сланский заявил, что «партия сорвала планы преступной банды шпионов и заговорщиков».

«Эти крысы…»

Богумил Доубек, руководивший следствием в пражской тюрьме Рузине, где допрашивали «титовских шпионов, предателей, троцкистов и сионистов», принял близко к сердцу любимую поговорку Владимира Боярского: «Лес рубят — щепки летят». Доубек повторял ее всякий раз, когда позволял себе усомниться в виновности подследственных. И все мгновенно становилось на свои места: «…В этих делах есть высшая цель». Воистину «железные дровосеки», направленные в Чехословакию ее лучшим другом, занимались «рубкой леса». Фемиду преспокойно изгнали, а в следственных кабинетах утвердили «царицу доказательств». В «ежовых рукавицах», подогнанных специально для рук рузинских следователей, ломались даже самые стойкие. Люди, сражавшиеся с фашизмом в Испании еще на дальних подступах к «большой войне», а потом и на самой этой войне, прошедшие ад нацистских лагерей, признавались в чудовищных преступлениях, которых никогда не совершали…

Партии был нужен политический процесс большого масштаба, и он начался 20 ноября 1952 года. Читая в «Правде» отчеты о пражском судилище, начинаешь проваливаться в бездну:

Дух Вышинского витал в зале суда старинной пражской тюрьмы Панкрац. Государственный обвинитель Йозеф Урвалек не стеснялся пафоса: «Почему сегодня эта банда заговорщиков, эти крысы, презираемые всеми честными людьми нашей страны, сидят на скамье подсудимых? Потому что сила идей социализма, безграничное доверие нашего народа к руководству партии и лично к товарищу Готвальду, горячая любовь к Советскому Союзу неодолимы!»

«Уважаемый товарищ! Требую для моего отца смертной казни. Только сейчас я осознал, что это существо недостойно называться человеком, потому что в нем не было ничего человеческого. Он был и остается моим закоренелым, моим самым страшным врагом», — писал прокурору сын одного из обвиняемых по «делу Сланского».

На всякий случай их записали на магнитофонную ленту, а запись предварительно прослушали на заседании президиума ЦК КПЧ.

Все шло как по маслу. Лишь однажды обвинитель перепутал последовательность вопросов, и подсудимый, как его учили, начал отвечать не на тот вопрос, что прозвучал, а на тот, который был предусмотрен сценарием. Но такая мелочь, конечно, не могла остановить триумфального шествия правосудия.

Бывший член президиума ЦК КПЧ Йозеф Франк рассказал, как, «попав в 1939 году в немецкий лагерь смерти в Бухенвальде, быстро вошел в доверие к гитлеровцам, избивал русских и французских военнопленных, составлял списки заключенных, которых фашисты потом расстреливали». После реабилитации Йозефу Франку присвоят звание Героя ЧССР посмертно, а газета «Руде право» 15 февраля 1968 года опубликует к 60-летию со дня его рождения статью под заголовком «Трагедия революционера».

Подсудимый Бедржих Райцин, бывший заместитель министра национальной обороны, признал, что «в апреле 1939 года стал агентом гестапо и организовал ряд провокаций, в результате которых были арестованы и казнены члены подпольного ЦК КПЧ». Обвинитель беспощаден: «Райцин выдал гитлеровцам также национального героя Чехословакии Юлиуса Фучика». Свидетелем по делу «предателя» Райцина выступила Густа Фучикова. Свои показания вдова закончила цитатой из «Репортажа с петлей на шее». Призыв «Люди я любил вас! Будьте бдительны!» зал встретил яростными аплодисментами, стоя.

Одиннадцать «шпагатов»

В Советском Союзе полным ходом шла кампания по выявлению «безродных космополитов», а доктор Лидия Федосеевна Тимашук готовилась получить орден Ленина «за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц». Среди них были шесть известных медиков «еврейского происхождения». В Чехословакии не хотели отставать от «большого брата» (не зря старался Владимир Ананьевич Боярский). Из обвинительного заключения: «Особенно заботливо Сланским, Геминдером и другими заговорщиками поддерживалась подрывная деятельность сионистов, этой надежной агентуры американского империализма».

На одном из допросов майор Смола скажет своему подследственному, бывшему заместителю министра иностранных дел Артуру Лондону: «Мы сумеем уничтожить вас и вашу паршивую расу! Не все, что делал Гитлер, было хорошо, но с жидами он расправлялся отлично. Жаль, что не все они попали в газовые камеры, многие улизнули. Но то, что он недоделал, завершим мы… На десять метров, вот куда мы вас загоним — вас и ваше паршивое отродье!»

Из 14 обвиняемых по «делу Сланского» 11 представляли «паршивое отродье». В «Литературной газете» их назвали «жабами у чистого родника», которые «мечтали превратить Чехословакию в космополитическую вотчину Уолл-стрит, где властвовали бы американские монополии, буржуазные националисты, сионисты со всяким сбродом, погрязшим в преступлениях».

У «судебной трагедии» в Праге — беспрецедентно жестокий финал. Задолго до приговора Готвальд обмолвился в кругу близких соратников: «Дадим одиннадцать «шпагатов» и три пожизненных». И был услышан. «Наказание обосновано глубиной измены трудовому народу, большими масштабами преступления для общества, строящего социализм, и всех народов, борющихся за мир во всем мире», — писали чехословацкие газеты.

Осужденных повесили 3 декабря 1952 года в тюрьме Панкрац. Казнить начали в 3 часа ночи, закончили в 5 часов 45 минут утра. Тела сожгли, пепел развеяли по ветру. Лишили гражданства, конфисковали имущество. Стерли, как ненужную карандашную пометку на полях.

Ровно 11 лет спустя пленум ЦК КПЧ восстановит их в партии, а Верховный суд республики реабилитирует убитых, полностью сняв с них обвинения.

Один мудрец предупреждал: «Потомки не смогут понять, почему нам снова пришлось жить в такой густой тьме, после того как однажды уже настал свет». Короток у памяти век…

* * *

Кстати, в Праге есть площадь академика Павлова. Именем великого ученого ее назвали аккурат в год смерти Сталина (все же истории не откажешь в иронии). Площадь не переименовали даже после «бархатной революции» 1989 года, когда новые городские власти восстанавливали топонимику столицы, изрядно пострадавшую во времена правления коммунистов. А вот площадей и памятников в честь палачей — Сталина и Готвальда — в Праге нет. И не будет. Истории и в справедливости не откажешь.