Неопределенность прав собственности — одно из принципиальных свойств сегодняшней российской бизнес-среды. С началом спецоперации и введения всевозможных западных ограничений российский бизнес оказался между молотом — зарубежными санкциями и наковальней — внутренней экономической турбулентностью, умноженной на произвол силовиков. На фоне уже существующих угроз появилась и новая — национализация частных активов. Когда-то «дело ЮКОСа» или «дело «Башнефти», перешедшей из АФК «Система» под контроль «Роснефти», казались изолированными случаями. Сейчас национализация может превратиться в своего рода конвейер передела собственности с определяющим участием государства.

Око за око

К первому месяцу спецоперации, видимо, опираясь на ожидание быстрой победы в Украине, российские власти оказались не готовы к широкому спектру ограничений, заморозке активов государственных компаний и отключению банковского сектора России от международной финансовой инфраструктуры. Это одно из напрашивающихся объяснений того, почему экстренные меры по ответу России на западные санкции были сформулированы только к середине 2022 года, когда российские власти создали юридическую базу для изъятия крупнейших компаний, имевших иностранных акционеров.

После создания такой базы указом президента под внешний контроль был передан проект Sakhalin 2 — он достался «Газпрому», по всей видимости, как компенсация за арестованные в Европе активы этой госкомпании. Зеркальным ответом на изъятие активов «Роснефти» в ЕС стала передача под ее контроль другого нефтяного проекта — Sakhalin 1, что тоже было оформлено президентским указом в октябре 2022 года.

Череда национализации была продолжена в апреле 2023 года, перекинувшись с нефтяной отрасли на энергетику: Unipro и Fortum попали под контроль топ-менеджеров, которых эксперты связали с «Роснефтью». И, пожалуй, самая обсуждаемая в общественном пространстве история изъятия иностранных активов произошла летом 2023 года: коснулась она молочного гиганта Danone. Российские заводы компании отошли племяннику Рамзана Кадырова и сыну бывшего сенатора от Татарстана Вагиза Мингазова. Получение семьей Кадыровых молочного холдинга с иностранным участием можно было считать сигналом для европейского бизнеса — так Кремль может поступить с любыми зависшими в России иностранными компаниями. Но это и сигнал представителям российской элиты — лояльность вознаграждается.

Лишь один случай несколько выбивается из общей логики: национализация пивоваренной компании «Балтика» и передача ее от группы Carlsberg Таймуразу Боллоеву, который ранее руководил этим активом в 2000-х. Принцип талиона (око за око) в случае

с Боллоевым не сработал — под западные санкции он не попал, активов за пределами России не терял, но заводы «Балтики» под свой контроль получил. Можно связать это с политическим весом Боллоева, который считается старым знакомым Путина по Санкт-Петербургу еще с 1990-х, входит в ближнее окружение братьев Ковальчуков и ранее даже занимал должность главы госкорпорации «Олимпстрой». Намеки на скрытое соглашение между Carlsberg и Боллоевым можно отбросить, поскольку иностранная компания уже отозвала лицензионные соглашения на производимые российскими заводами бренды иностранных напитков.

Летом в распоряжении «Файнэншл таймс» появилась информация о том, что российские власти готовятся к национализации компаний с иностранными собственниками из недружественных России стран. Такие активы могли бы стать трофеями для следующей элитной российской группы, ожидающей компенсации за свою лояльность или изъятые на Западе активы. Поскольку описанный механизм изъятия активов опирается исключительно на указы президента, то можно уверенно говорить о ручном распределении иностранных предприятий. Согласно неформальному графику национализации, указы об изъятии иностранных активов подписывались каждый квартал, перерыв делался на зимние месяцы. Этой осенью нового указа президента еще не было.

Око государево

Одновременно с громкими скандалами вокруг изъятия у иностранцев российских активов происходили не менее интересные процессы и со стратегическими предприятиями, которые принадлежат российским собственникам. Нам удалось идентифицировать 23 случая скрытой национализации (начиная с 2021 года), которые происходили по другому сценарию, не привлекая внимания широкой общественности. За конфискацией предприятий по этой схеме стояла Генеральная прокуратура, которая выходила с судебными исками об обращении частных активов в доход государства.

Важно, что изымаемые Генпрокуратурой активы были просто экспроприированы, то есть выплата компенсации и потенциальный возврат прежним собственникам даже не подразумевались. Более того, в некоторых случаях ранее полученные дивиденды от изымаемого актива были определены как необоснованный доход и повисли многомиллионным долгом на прежнем собственнике.

Можно утверждать, что на начальном этапе национализации в 2021–2022 годах Генеральную прокуратуру интересовали только портовые активы. Изъятые предприятия братьев Магомедовых (Дальневосточное морское пароходство, Новороссийский морской торговый порт) последовали за изъятием петербургского порта «Бронка», контроль над которым не смогла уберечь даже семья бывшего главы ФСО Евгения Мурова.

Конец 2022 года ознаменовался интересом Генеральной прокуратуры к менее значимым портовым активам — Калининградскому морскому торговому порту, который в два шага, с завидной для суда скоростью, перешел под контроль государства. Опробовав на портовой инфраструктуре технику национализации, прокуроры занялись другими отраслями: энергетикой, сельским хозяйством, рыбной промышленностью, химией, строительством, ВПК, добычей природных ресурсов… Только за первую половину 2023 года изъятия активов прошли по 18 судебным искам.

Переход под контроль государства стратегических активов предполагал использование ограниченного спектра формальных юридических инструментов, которыми обладала Генеральная прокуратура. Для каждого актива выбиралась своя стратегия, предполагающая комбинацию разного рода юридических оснований изъятия. Можно утверждать, что политическое решение принималось по каждому из активов, а представители Генпрокуратуры — как исполнители политической воли — сами выбирала инструменты, в наибольшей степени подходившие для каждого случая.

Одним из таких аргументов в пользу изъятия было нарушение антикоррупционного законодательства бывшими или действующими политиками и государственными служащими. Например, под такой иск попал действующий депутат Государственной думы Андрей Колесник, который всю свою политическую карьеру строил как лояльный Кремлю патриот-государственник, поддерживающий Владимира Путина. Это не помогло ему сохранить половину Калининградского морского торгового порта, которым он владел и управлял, нарушая, по мнению Генпрокуратуры, антикоррупционные запреты. Через аналогичный процесс прошли принадлежавшие бывшему сенатору Магомеду Магомедову акции нескольких портов. Активы опального министра открытого правительства Михаила Абызова, позже вошедшие в периметр холдинга Андрея Мельниченко, Генеральная прокуратура также посчитала незаконно полученными и продолжает добиваться их изъятия в суде.

Не менее значимым аргументом для изъятия стратегических активов стали иски Генпрокуратуры в отношении компаний и их собственников, которые либо структурировали владение своих предприятий через иностранные или офшорные юрисдикции, либо сами имели второй паспорт. Пресловутая деофшоризация российской экономики перестала быть туманной угрозой для российского бизнеса. Теперь она приобрела четкие черты реальной угрозы, исходящей от Генеральной прокуратуры: именно о таких сюжетах 25 сентября 2023 года рассказывал генпрокурор Игорь Краснов Владимиру Путину, который при этом одобрительно кивал.

От Калининграда до Владивостока

Предприятия, которые не могли быть изъяты из-за нарушений антикоррупционного законодательства или не имевшие иностранных собственников, также поглощались государством, но по совсем уж сомнительному основанию под названием «нарушение процедуры приватизации активов». Зачастую речь шла о национализации компаний, которые были приватизированы еще в 1990-е и сменили с тех пор множество владельцев. Собственник, которому достался тот или иной стратегический актив спустя тридцать лет, по идее, должен был быть уверен, что подтвержденные права на его актив незыблемы, хотя бы по причине добросовестности правоприобретения этого предприятия. У Генеральной прокуратуры же имелась своя позиция по этому вопросу.

Иногда истории с изъятием превращались в совсем уж специфические казусы. Компания АО «КЦТЛ» в Петербурге — одна из немногих стивидоров (структур, занимающихся погрузкой и разгрузкой), работающих в местном порту. В частные руки компания перешла после приватизации в 1994 году. Разгосударствление компании проходило через администрацию города Санкт-Петербурга, которую в тот момент возглавляла команда Анатолия Собчака, одним из замов мэра в ней был нынешний президент Владимир Путин. Значительная часть акций компании «КЦТЛ» в 1990-е попала в руки семьи Александра Абросимова, который до недавнего времени занимал должность санкт-петербургского бизнес-омбудсмена. Ни близость к власти, ни официальная государственная должность, обязывающая спасать бизнес, не уберегли Абросимова от иска Генеральной прокуратуры, которая посчитала незаконной приватизацию предприятия. Спустя почти тридцать лет после того, как чиновники санкт-петербургской мэрии продали компанию, предприятие вернулось обратно государству, которое, скорее всего, выставит его повторно на торги.

В результате страх кампании чисток по образцу сталинской эпохи стал повергать в дрожь даже видавших виды бизнесменов. Поэтому для снижения устрашающего эффекта национализации важным стало то, что большинство предприятий государство забирало без использования уголовного преследования, а значит, в медиа не появлялись новости об обысках, арестах, допросах: информационный след оставался едва видимым. А некоторые кейсы, такие как, например, изъятие завода американской нефтесервисной компании «Шлюмберже» в Стерлитамаке, вообще оставались вне информационного поля.

По всей видимости,

Вопрос о новой волне национализации активов в России, заданный Путину 12 сентября ведущим панели на ВЭФ-2023 во Владивостоке, был не очень приятен президенту. Разумеется, иностранным инвесторам даже из стран Ближнего Востока, Латинской Америки, из Индии и Китая не доставило бы радости услышать, что при перемене политического ветра они тоже рискуют в одночасье потерять все свои активы. Поэтому словесное описание экспроприации предприятий должно было стать максимально нейтральным и обтекаемым, особенно в устах президента: «Никакой деприватизации не намечается, никакой деприватизации не будет. Вот это я вам могу точно сказать. То, что прокуратура активно работает по отдельным направлениям, по отдельным как бы компаниям, — ну, правоохранительные органы имеют право оценивать то, что происходит в экономике, в конкретных случаях».

Комментарий Путина на Восточном экономическом форуме о недопустимости новой волны национализации произвел несколько отрезвляющий эффект на всех, в первую очередь на прокуроров. После этого Генпрокуратура отозвала очередной иск об изъятии в доход государства компании — производителя цемента «Хайдельберг Цемент Рус». Новых исков ведомство не подавало уже несколько месяцев, хотя как раз спустя короткое время после форума генпрокурор Краснов докладывал главе государства об успехах деофшоризации… Итак,

Среди пострадавших — пестрая линейка российских предпринимателей: действующие чиновники, депутаты-лоялисты, сбежавшие за границу сенаторы, пенсионеры ФСБ, рыбопромышленники, производители бумаги и люди, отдавшие всю свою жизнь химической промышленности. От Калининграда до Владивостока прокатилась эта первая масштабная волна национализации. Экономической рациональности в ней нет, зато есть демонстрируемая системой готовность ужесточить не только политические репрессии, но и экспроприировать частную собственность — тогда, когда это покажется важным Кремлю. Авторитарная суть политической системы диктует и соответствующие шаги в области экономики. Гарантий сохранения права собственности нет ни у кого — что, собственно, государство и продемонстрировало бизнесу, несмотря на снижающие устрашающий эффект слова президента.

* Внесен Минюстом в реестр «иноагентов».