Конституция, принятая в декабре 1993 года, состоит из двух частей.

Первая часть — главы 1 и 2, основы конституционного строя и права и свободы человека и гражданина — неизменяемая, ее не может пересмотреть парламент: это можно сделать, только приняв новую Конституцию.

Вторая часть — главы 3, 4, 5, 6, 7, 8 — может быть пересмотрены парламентом (для этого нужно не менее двух третей голосов депутатов Госдумы и не менее трех четвертей голосов сенаторов в Совете Федерации, а затем — одобрение не менее двух третей региональных законодательных собраний). Что и было сделано — сперва в 2008-м, а потом в 2020 годах, после чего Конституция пришла к нынешнему состоянию.

Если посмотреть на две «неизменяемые» главы Конституции, то они во многом превращены в фикцию.

Несмотря на прямое действие Конституции, соответствующие нормы или не выполняются, или игнорируются, или со всех сторон обставлены законами, усложняющими, а то и делающими практически невозможной реализацию конституционных прав. При этом судебная власть, как правило, наказывает не тех, кто нарушает права граждан, а тех, кто пытается этими правами воспользоваться.

Что же касается «изменяемой» части Конституции, то она в 2020 году была деформирована с целью максимального укрепления самодержавия.

Проблемы с Конституцией, собственно, начинаются уже с первой статьи первой главы: «Основы конституционного строя». Где говорится, что Российская Федерация — «демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления».

Огромное количество законов, принятых за минувшие годы (часть при президенте Борисе Ельцине, часть при президенте Владимире Путине), существенно ограничили механизмы народовластия (точный перевод слова «демократия») и федерализма.

Во многих случаях выборы заменены назначениями, для участия в выборах требуется преодолеть порой почти неприступные барьеры, избранные на свои должности лица могут быть, фактически произвольно, отстранены решениями «сверху», легализованы многочисленные формы вмешательства федеральной власти в деятельность власти региональной и ограничения ее самостоятельности (точно так же легализованы многочисленные формы вмешательства региональной власти в деятельность местного самоуправления), чего в федеративном государстве быть не может.

Что касается правового государства, то говорить о нем можно лишь в насмешку: принцип «все равны перед законом» заменен принципом «друзьям — все, врагам — закон». Драконовские сроки за участие в мирных акциях протеста или высказывание мнения, отличного от официального, соседствуют со штрафами за погромы по мотивам национальной вражды и условными наказаниями за кражу миллиардов.

Ничуть не лучше обстоит дело и со статьей 6, где говорится, что гражданство России является «единым и равным, независимо от оснований приобретения» и что «гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства или права изменить его».

Принятые в этой сфере законы уже легализовали (соответствующие нормы вступили в силу в октябре 2023 года) лишение «приобретенного» гражданства за те или иные правонарушения.

А на подходе — реализация предложения главы Следственного комитета России Александра Бастрыкина лишать гражданства натурализованных мигрантов, если они уклоняются от участив в СВО, как будто бы и нет указанных конституционных норм.

И вполне понятно, что ни одна из пяти фракций Госдумы, соревнующихся в «антимигрантских» инициативах, не обратится по этому вопросу в Конституционный суд. Если же и обратится — нет ни малейшего сомнения, что Конституционный суд не усмотрит никаких отклонений.

Статья 7 говорит о социальном государстве, политика которого направлена на «создание условий, обеспечивающих достойную жизнь». Но это на словах, а на деле — принимаются законы, лишающие индексации пенсий работающих пенсионеров, «замораживающие» индексацию пенсий, повышающие пенсионный возраст, а в государственном бюджете социальные расходы уверенно проигрывают «оборонным» и «силовым».

Самостоятельность местного самоуправления, гарантированная статьей 12 Конституции, и отделение органов МСУ от системы государственной власти остаются декларацией — на фоне законов, подчиняющих МСУ органам государственной власти, дающих ей право снимать «муниципалов» даже с выборной должности и вносить представления о лишении мандатов муниципальных депутатов за ошибки в декларациях.

Статья 13, признающая идеологическое многообразие и запрещающая государственную идеологию, постоянно подвергается атакам (о чем — ниже). Но в ней же записано равенство общественных объединений перед законом и запрет на создание вооруженных формирований. Обсуждать всерьез, что «Единая Россия» и другие партии (особенно оппозиция) равны перед законом, невозможно. Что касается запрета на создание вооруженных формирований, то достаточно вспомнить «казус Пригожина», чьей частной военной компании якобы де-юре и вовсе не существовало.

Статья 14 о светском государстве, запрете установления какой-либо религии в качестве государственной или обязательной, отделении религиозных объединений от государства и их равенстве перед законом на практике превращена в фикцию — православие де-факто имеет статус государственной религии, РПЦ слилась в прочнейшей «симфонии» с государством, получая льготы, имущество и привилегии и взамен всячески поддерживая действующую власть и ее политику.

Наконец, статья 15 о признании международного права и международных договоров частью российской правовой системы и приоритете международных норм в случае противоречий.

Формально в эту статью никаких изменений внесено не было — и не могло быть. Но в 2020 году в рамках «поправок Путина» были внесены изменения в статью 79 Конституции — где записали, что «решения межгосударственных органов, принятые на основании положений международных договоров Российской Федерации в их истолковании, противоречащем Конституции Российской Федерации, не подлежат исполнению в Российской Федерации».

Это фактически означает возможность неисполнения Российской Федерацией ратифицированных ею международных договоров,

Между тем статья 15 — это одна из основ конституционного строя, и, согласно статье 16, никакие другие положения Конституции не могут противоречить этим основам.

Но Конституционный суд, как известно, никаких проблем с этой и другими «поправками-2020» не усмотрел.

Теперь — о второй главе Конституции: «Права и свободы человека и гражданина».

Ушедший летом 2023 года мой учитель и друг Виктор Леонидович Шейнис говорил, что вторая глава — лучшее, чего удалось добиться тем из демократов, которые, как и он, участвовали в разработке Конституции летом и осенью 1993 года.

Эта глава начинается со статьи 17, где сказано, что «в Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией». И статьи 18 — о том, что права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими, «определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием».

О том, что в Конституцию в 2020 году заложили возможность фактически игнорировать «общепризнанные принципы и нормы международного права», уже сказано. После этого Россия (юридически решение было принято в феврале 2023 года, практически же — сразу после поправок в Конституцию) отказалась от соблюдения международных договоров Совета Европы, в том числе — от выполнения Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (и приложений к ней), от Европейской конвенции о пресечении терроризма, от Европейской хартии местного самоуправления и Европейской социальной хартии, а также прекратила исполнять решения Европейского суда по правам человека. По сути, это означало изоляцию от немалой части международного права.

Что же касается статьи 18, то имеет место совершенно системный дефект.

Несмотря на то что Конституция имеет прямое действие, механизм реализации конституционных прав и свобод, перечисленных в главе 2, устанавливается федеральными законами.

И эти законы — по очень многим важным вопросам — сформулированы так, что не обеспечивают гражданам максимум возможностей для реализации конституционных прав, а, напротив, — максимально усложняют и затрудняют эту реализацию.

При этом исполнительная власть — как показывает практика — создает препятствия в реализации целого ряда конституционных прав, а правосудие, вместо того чтобы обеспечивать права и свободы, во многих случаях узаконивает ограничение конституционных прав и свобод и наказывает, как уже сказано, не тех, кто нарушает эти права и свободы, а тех, кто пытается этими правами и свободами воспользоваться.

Три самых наглядных примера — право на свободу выражения мнений (статья 29), право на свободу мирных собраний (статья 31) и право на участие в управлении делами государства (статья 32).

Право на свободу мысли и слова и свободное выражение мнений и убеждений, гарантированное статьей 29, в 2014 году было очевидно ограничено введением в Уголовный кодекс статьи 148 о наказании за «оскорбление религиозных чувств», то есть — за то, что в принципе не поддается объективной оценке или измерению.

А если обращаться к христианским канонам, то есть известнейшее изречение из послания апостола Павла — о том, что «Бог поругаем не бывает».

Тем не менее немало людей были по этой статье осуждены, а критика тех или иных религиозных представлений, абсолютно нормальная в нормальном обществе, в России резко сократилась — под угрозой привлечения за «оскорбление чувств».

Затем, в 2020 году, свобода мысли и слова получила еще один удар — с включением в Конституцию новой статьи 67.1, входившей в пакет «поправок Путина».

Указанная статья говорит об «обеспечении защиты исторической правды» и запрете на «умаление значения подвига народа при защите Отечества».

Однако перечисленное — сугубо субъективные понятия, смысл которых меняется как со временем, так и со сменой власти в стране (чему мы много раз были свидетелями).

В результате граждане, имеющие иное мнение по поводу исторических событий России, чем декларируемое текущей властью, а также о правомерности действий тех или иных исторических персонажей, могут быть объявлены врагами, подлежащими тому или иному наказанию.

Пример тому — введенный в июле 2021 года федеральным законом запрет «публичного отождествления целей, решений и действий руководства СССР, командования и военнослужащих СССР с целями, решениями и действиями руководства нацистской Германии, командования и военнослужащих нацистской Германии и европейских стран Оси в ходе Второй мировой войны, а также отрицания решающей роли советского народа в разгроме нацистской Германии и гуманитарной миссии СССР при освобождении стран Европы» и введенное в апреле 2022 года (причем Госдума голосовала единогласно) дополнение Кодекса об административных правонарушениях статьей 13.48 об ответственности за нарушение этой статьи.

По сути, эти нормы запрещают свободное высказывание мнений об истории Второй мировой войны, которые были и остаются разными — у историков, писателей, политиков, журналистов.

Как теперь обсуждать печально известный пакт Молотова–Риббентропа, секретные протоколы к нему и его последствия? Исключительно в позитивном ключе? Сделав вид, что не существует других оценок? И где тут положения статьи 29 Конституции?

И наконец, самым серьезнейшим образом право на свободу мысли и слова было ограничено (если не сведено к фикции) небезызвестными законами о наказании за «дискредитацию Вооруженных сил» и «фейки об армии», принятыми в марте 2022 года.

По сути, эти законы криминализуют инакомыслие и карают граждан за несогласие с позицией власти по вопросам, связанным со специальной военной операцией. Эта позиция объявляется заведомо верной и не подлежащей сомнению, а все, что с ней не совпадает (или ей противоречит), объявляется заведомо ложным и подлежащим наказанию при публичном высказывании.

Тысячи человек уже подвергнуты наказанию за «дискредитацию», более сотни или осуждены, или ждут суда по статье о «фейках», а Конституционный суд России не видит в этом ничего, расходящегося с Конституцией.

Заявляя, что действия тех, кто подвергнут наказанию за «дискредитацию», посягают на правопорядок, общественный порядок и безопасность и иные охраняемые Конституцией РФ ценности, «даже если внешне такие действия имеют признаки реализации конституционных прав» (выделено мной. — Б. В.).

Между тем общество не обязано поддерживать решения государства: это нельзя вменять ему в обязанность, возводя в конституционный принцип. Напротив, если общество полагает решения и действия государства неверными, государство обязано к этому прислушаться и изменить политику. И это прямо следует из основ конституционного строя, где написано, что народ, а не государство и не его должностные лица, является единственным источником власти.

Теперь — о статье 31, гарантирующей право на свободу мирных собраний.

На протяжении почти двадцати лет (с момента принятия в 2004 году федерального закона о собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях) как федеральное, так и региональные законодательства вместо того, чтобы помочь гражданам реализовать право на свободу собраний, максимально усложняют это право.

Ключевой момент — закрепленное в указанном федеральном законе фактическое превращение уведомительного порядка проведения публичных акций (предполагающего, что уведомление нужно лишь для того, чтобы власть создала условия для нормального проведения акции) в разрешительный, который больше похож на запретительный.

Исполнительная власть может предложить организаторам публичной акции провести ее или в другом месте, или в другое время, и от этого предложения невозможно отказаться: в случае отказа акция объявляется «несогласованной», а значит, незаконной и чреватой разгоном и задержаниями. Наличие этого положения в законе де-факто означает, что любые разногласия, возникающие между органами власти и организаторами публичной акции относительно места и времени ее проведения, будут решаться (и решаются) в пользу первых.

Конечно, все трудности случаются лишь тогда, когда митинг, шествие или пикет хотят провести оппозиционные партии и движения или протестные группы, борющиеся с решениями власти: лояльные партии и активисты никаких проблем в согласованиях не испытывают.

Если же участники публичных акций, опираясь на прямое действие 31-й статьи Конституции, пытаются собраться без согласования, их разгоняют и задерживают в достаточно жесткой форме.

Надежды на правосудие, которое, согласно статье 18, должно обеспечивать реализацию конституционного права на свободу собраний, оказываются тщетными: суды практически неизменно принимают решения о наказании задержанных, основываясь исключительно на полицейских протоколах.

Все, что написано в протоколах о задержании, заведомо рассматривается как доказательства, «не доверять которым у суда нет оснований» (даже если это полностью опровергается видеозаписями или показаниями свидетелей) и «достаточные для установления вины». Что же касается доводов защиты, суды неизменно относятся к ним «критически», объявляя их «надуманными», а объяснения задержанных оценивают как «несостоятельные». Оправдаться оказывается невозможно — оправдания рассматриваются как заведомо ложные показания, продиктованные стремлением уйти от заслуженного наказания.

Конституция и закон предписывают толковать неустранимые сомнения в виновности в пользу обвиняемых, но российские суды, когда речь идет о критиках власти, толкуют эти сомнения в пользу обвинения.

Конституция и закон устанавливают, что никто не обязан доказывать свою невиновность, но российские суды требуют от критиков власти доказывать, что они не совершали противозаконных деяний.

***

Впрочем, реализация права на свободу собраний — только один пример, когда все три «ветви власти» по сути выступают против 18-й статьи Конституции.

Еще один пример — это права, гарантированные статьей 32 Конституции: право участвовать в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих представителей, право избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления, право на равный доступ к государственной службе.

Если говорить о праве избирать и быть избранным, то на протяжении последней четверти века избирательное законодательство последовательно усложнялось таким образом, чтобы затруднить для граждан реализацию пассивного избирательного права (права быть избранным).

Для начала была существенно усложнена процедура выдвижения путем сбора подписей. Был резко (до 5–10%) снижен допустимый процент «брака» при сборе подписей. В условиях, когда проверку подписей ведут встроенные в «вертикаль власти» избирательные комиссии и правоохранительные органы, это дает возможность легко «отсечь» от выборов любую неугодную партию или кандидата.

Был введен такой механизм проверки собранных подписей, что отрицательный результат этой проверки практически невозможно оспорить. При этом используется принцип «презумпции виновности»: вместо того чтобы комиссия, если она считает подписи избирателей недостоверными, доказывала это в суде, партия или кандидат должны доказывать, что подписи подлинные.

Параллельно был отменен избирательный залог — позволявший кандидатам зарегистрироваться, не представляя подписи.

Число оснований для отказа в регистрации кандидатов или отмены уже проведенной регистрации постепенно увеличилось и сейчас исчисляется десятками.

Наконец, на выборах губернаторов был введен так называемый «муниципальный фильтр», устанавливающий обязанность кандидатов в губернаторы представить подписи депутатов муниципальных образований.

На практике же — в ситуации, когда подавляющее большинство муниципальных депутатов контролируется «Единой Россией», — этот «фильтр» стал непреодолимым барьером даже для тех кандидатов от оппозиции, чья поддержка в регионах не могла подвергаться сомнению.

В результате выборы в подавляющем числе случаев выигрывают или действующие губернаторы, или временно назначенные на этот пост президентом чиновники, выдвинутые или поддержанные «Единой Россией», а их реальные оппоненты не могут даже зарегистрироваться.

Что касается других моментов избирательного законодательства, то был введен запрет на создание избирательных блоков и запрет выдвигать членов одних партий по спискам других. Тем самым партийность гражданина, по сути, стала основанием для ограничения его пассивного избирательного права.

Год за годом вводились все новые и новые ограничения, касающиеся предвыборной агитации (существенно усложнившие ее выпуск), финансирования избирательной кампании, работы наблюдателей на выборах, и другие ограничения, требующие от кандидатов выполнения огромного числа бюрократических формальностей (и соответственно — затрат времени и сил). А за нарушение многих из них можно поплатиться отстранением от выборов.

Наконец, в последние два-три года были введены новые ограничения пассивного избирательного права, запретившие избираться многочисленным категориям граждан (по сути, как говорили в ранние советские времена, «лишенцам»).

Тем, кто имеет снятую или погашенную судимость (что де-юре означает, что человек полностью восстановлен в правах) за совершение тяжких преступлений, запрещено избираться еще десять лет после снятия или погашения, а за особо тяжкие — еще пятнадцать лет.

Тем, кто осужден за преступления экстремистской направленности, запрещено избираться еще пять лет после снятия или погашения судимости. Такой же запрет введен для осужденных еще по целому ряду статей УК.

В течение года нельзя избираться тем, кто получил административный штраф по статье КоАП о демонстрации нацистской символики или «символики экстремистских организаций». Заметим, что этот запрет уже несколько раз использовался для целенаправленного отстранения от выборов оппозиционных кандидатов. В том числе на машину «яблочника» Андрея Морева в Москве неизвестные наклеили символику запрещенных «навальнистов» — и в суде, несмотря на записи с камер, он не смог доказать, что не имеет к этому отношения.

Ограничения введены и для граждан, «причастных к деятельности» организаций, признанных экстремистскими и запрещенных.

При этом закону об этих ограничениях придана никак не укладывающаяся в Конституцию обратная сила.

Так, в течение пяти лет после решения суда о ликвидации или запрете деятельности такой организации не могут никуда избираться те, кто был учредителем или входил в руководство такой организации за три года до вступления в законную силу решения суда. Когда они заведомо не могли знать, что организацию в будущем запретят.

И в течение трех лет после решения суда не смогут никуда избираться те, кто был участником, членом или работником этой организации либо иным способом был «причастен» к ее деятельности за год до соответствующего судебного решения.

На основании этих норм в 2021 году были не допущены на выборы не только запрещенные «навальнисты», но и те, кого совершенно произвольно объявили к ним «причастными».

Практически во всех спорных случаях суды встают на сторону избиркомов — отказываются отменять результаты сфальсифицированных выборов, отказываются истребовать документы, отказываются оценивать доказательства фальсификаций (или оценивают их «критически»), при этом полностью доверяя показаниям членов избиркомов. Судебная практика накоплена богатейшая — и она практически одинакова.

Этим, однако, ограничение реализации конституционных прав, установленных статьей 32, не ограничивается.

В 2020 году «поправками Путина» в целый ряд статей Конституции (77, 78, 81, 95, 97, 110, 119) были внесены изменения, устанавливающие ограничения пассивного избирательного права и права на замещение государственных и муниципальных должностей, должностей государственной и муниципальной службы: на них нельзя находиться, имея иностранное гражданство или вид на жительство.

Запреты были установлены для президента, премьер-министра, членов правительства, депутатов Госдумы, сенаторов, губернаторов, судей и руководителей федеральных органов власти.

Между тем статья 6 Конституции устанавливает, что российский гражданин обладает равными правами и свободами, предусмотренными Конституцией, а статья 32 — что граждане имеют равный доступ к государственной службе.

Без внесения изменений в статью 32 установить запрет на занятие госдолжностей и других, перечисленных выше, для лиц, имеющих иностранное гражданство или вид на жительство, нельзя. А статья 32, как сказано выше, — из числа неизменяемых поправками. Получается очевидное противоречие.

Можно привести и другие примеры — когда статьи Конституции о правах и свободах граждан, относящиеся к «неизменяемым», окружаются законами, предельно затрудняющими или ограничивающими реализацию этих прав.

Это касается статьи 19 — о равенстве всех перед законом и судом и запрете дискриминации по признаку убеждений, отношению к общественным объединениям или социальным группам (все те же законы о «дискредитации» и «фейках» тому пример, как и законы о запрете пропаганды «нетрадиционных отношений»).

Это касается статьи 23 о праве на тайну переписки и «иных сообщений» (вспомним «законы Яровой»).

Это касается статьи 27 о праве на свободный выезд и въезд в страну (вспомним запреты на выезд через неделю после отправки повестки в военкомат, независимо от того, получена ли она). И уже звучат призывы запретить въезд в страну «иноагентам» — открыто нарушающие вторую часть этой статьи.

Это касается статьи 35 о невозможности лишения имущества иначе как по решению суда (нормы Градостроительного и Жилищного кодексов о «комплексном развитии территорий» позволяют решением двух третей собственников жилья принудительно лишить имущества оставшуюся треть).

В результате мы наблюдаем ситуацию, которая может быть описана известным «право имеете, но не можете»: конституционное право на словах декларировано, а на деле им крайне трудно, если не вообще невозможно, воспользоваться.

***

Теперь — об «изменяемой» части Конституции, которая, как уже сказано, менялась дважды. В первый раз — в 2008 году, когда были увеличены, соответственно на год и два, сроки полномочий Госдумы и президента. А во второй раз — в 2020 году, когда принимались «поправки Путина».

О некоторых изменениях, сделанных тогда, уже сказано.

Что касается остальных, то более всего известно, конечно же, «обнуление» сроков правления президента Владимира Путина.

Но оно носит не общий, а частный характер — при всей его значимости и создании возможности для несменяемости верховной власти еще на полтора десятилетия.

Куда серьезнее общие, системные изменения Конституции, еще больше укрепляющие российское самодержавие.

«Поправки Путина» резко усиливают влияние президента на правительство и всю систему федеральной исполнительной власти, ослабляя правительство и парламент.

Так, президент получает право не только назначать (с согласия Госдумы) премьер-министра, но и единолично смещать его с должности (ранее такого права у него не было, он мог только отправить в отставку все правительство целиком, а теперь может отстранить одного премьера).

Не по предложению премьера (как раньше), а самостоятельно он назначает ключевых министров — ведающих «вопросами обороны, безопасности государства, внутренних дел, юстиции, иностранных дел, предотвращения чрезвычайных ситуаций и ликвидации последствий стихийных бедствий, общественной безопасности». Формально он это делает после «консультаций с Советом Федерации», но, учитывая процедуру формирования этого органа, ни на что эти консультации не влияют.

Президент получает право назначать 30 сенаторов, из которых часть — пожизненно.

Президент получает исключительное право предлагать Совету Федерации назначать и снимать руководство Конституционного суда и Верховного суда, а также назначать самостоятельно руководство иных федеральных судов.

Президент получает исключительное право назначать генерального прокурора и его заместителей (ранее он должен был представлять эти кандидатуры на утверждение Совету Федерации, теперь же он с ним только «консультируется»).

Президент получает исключительное право представлять Совету Федерации и Государственной думе кандидатуры председателя Счетной палаты, его заместителя и аудиторов (ранее это были самостоятельные функции палат парламента).

Ослабляется региональная власть — прокуроры регионов теперь назначаются президентом (ранее они назначались генпрокурором по согласованию с регионами).

Кроме этого, вводится не указанный в основах конституционного строя, более того, как представляется, прямо противоречащий им институт «единой системы публичной власти», куда входят органы местного самоуправления и органы государственной власти. Противоречащий — потому что в статьях 10, 11 и 12 Конституции установлены принципы разделения властей, их самостоятельности, а также самостоятельности органов местного самоуправления.

Помимо описанного «поправки Путина» включают смесь из повторения давно существующих (и не всегда выполняемых) норм социальных законов — об индексации пенсий и установлении минимального размера оплаты труда не ниже прожиточного минимума. И не имеющие юридического значения декларации (о сохранении «памяти предков, передавших нам идеалы и веру в Бога», о «преемственности в развитии Российского государства», об «исторически сложившемся государственном единстве», о том, что «дети являются важнейшим приоритетом государственной политики России», и так далее).

А есть и нормы с постепенно проявляющимися последствиями — как, например, норма о «защите института брака как союза мужчины и женщины». Строго говоря, здесь не написано, что брак может быть только таким, а иные формы запрещены, — но указанная формулировка открывает возможности для принятия законов, это запрещающих, а также законов, дискриминирующих граждан по признаку «нетрадиционной ориентации».

***

Такова не внушающая оптимизма панорама российского «конституционного поля», сложившегося за три десятилетия.

На нем изначально было «посеяно» то, что не могло «прорасти» иначе как самодержавием, — но потом добавились новые «ростки».

А то полезное, что было заложено, оказалось, большей частью, неработоспособным, потому что главным направлением деятельности российской власти было не заложенное в Конституции обеспечение прав граждан, а обеспечение своей бесконтрольности и несменяемости — чему права граждан только мешали.

Впрочем, дальше может быть еще хуже.

Хотя вторая глава Конституции и обставлена многими блокирующими ее законами, совсем ее игнорировать не получается. А ведь президент Владимир Путин уже не раз заявлял, что права человека — это, мол, враждебное изобретение, которое используется Западом для «разрушения нашего суверенитета».

Да и основы конституционного строя (первая глава Конституции), как уже сказано, вызывают раздражение у наиболее ретивых сторонников режима. И особенно — статья 13, которая запрещает их хрустальную мечту: установление обязательной для всех государственной идеологии.

Глава Следственного комитета Александр Бастрыкин, выступающий фронтменом этого предложения, и вторящий ему министр юстиции Константин Чуйченко, заявляющий, что запрет на государственную идеологию был в свое время навязан России «так называемыми партнерами», на самом деле далеко не первые вестники этих политических холодов.

Еще десять лет назад об этом не уставал говорить тогдашний сенатор (а до того — депутат Госдумы трех созывов) Алексей Александров.

Он сетовал, что «при Ельцине мы совершили одну из серьезнейших ошибок — в Конституции 1993 года отказались от государственной идеологии, и именно тогда на образовавшейся пустоте взамен идеологии закона и права в стране начала укореняться идеология криминала». Заявлял, что появление статьи 13 — это была «попытка избавиться от тоталитарной идеологии, но страх привел к тому, что вместе с водой выплеснули и ребенка, наложив запрет на пропаганду нравственных, идеологических и правовых ценностей». Что «при запрете государству проводить идеологию обществу угрожает хаос, оно может потерять такие ценности, как нравственность, законопослушание и тому подобное». И что устанавливать государственную идеологию должны «президент, правящая партия, которые в нормальном государстве вынуждены проводить политику в интересах всего общества».

Тогда призыв не был услышан — время было еще относительно «вегетарианское».

Хотя и было понятно, что Александров озвучивает не только свою мечту. Ведь насколько бы легче стало жить «правящей партии», если бы монополия на власть и идеологию стала конституционной нормой: чуть кто выступил с «идеологически ошибочными» мыслями — получи обвинение в «антиконституционной деятельности».

Что касается сегодняшних дней, то во многих выступлениях Владимира Путина, по сути, декларируется та же государственная идеология, которую в 1833 году для Николая Первого сформулировал министр народного просвещения граф Сергей Уваров.

А именно — «теория официальной народности», воплощенная в краткой формуле «Православие. Самодержавие. Народность». Формула, ставшая символом лютой реакции, а через семьдесят лет подхваченная черносотенцами. Суть ее в формировании покорности народа и сохранении личной власти.

Зато именно в рамках этой формулы — как это и было два века назад — лежит Большой Страх. Преследование инакомыслящих и криминализация нелояльности. То, что мы видим в России все последние годы.

А еще в последнее время (от самых разных спикеров) снова зазвучали укладывающиеся в эту же формулу, как патрон в обойму, призывы к восстановлению империи. Как наиболее подходящей российскому народу.

Двадцать лет назад о «либеральной империи» мечтал Анатолий Чубайс. Теперь говорят о совсем другой империи — консервативной.

Но смысл от этого мало меняется.

***

Могут ли после президентских выборов принять новую Конституцию?

Если ничего не изменится — вполне.

С государственной идеологией, «традиционными ценностями», империей и без такого враждебного изобретения, как права человека.

Вот только имперский путь, вымощенный страхом, — это дорога в никуда.