Что такое миропорядок

Слово «порядок» играет с русским человеком злую шутку, особенно если он проходил срочную службу в советской армии.

• Порядок в нашем представлении — это когда все кровати в казарме одинаково ровно застелены, а трава во дворе покрашена в зеленый цвет к приезду начальства.
• Порядок в нашей культуре связан с армейской дисциплиной, предполагающей максимально возможную унификацию и полный контроль вышестоящими нижестоящих в рамках четкой иерархии и субординации.
• Порядок — это про правильное устройство чего-либо, включая отношения между людьми, которое предполагает наличие устава и следование ему.

Английское слово order (переводимое на русский язык как «порядок») имеет массу значений, несколько из которых связаны с устройством отношений между людьми. Здесь важен в первую очередь «особый способ», в соответствии с которым могут быть выстроены предметы, события или некое состояние, в том числе в межчеловеческом взаимодействии. Всякий порядок при этом представляется лишь плодом нашего ума, а не неким заданным извне и обязательным к неукоснительному соблюдению уставом. Порядок может быть нарушен, пересмотрен или уточнен, в этом нет ничего страшного. Наоборот, чем значительнее гибкость порядка, чем он более подвержен корректировкам по мере столкновения с действительностью, тем больше шансов на его устойчивость и долговечность.

Международный порядок (international order) представляет собой некий набор паттернов (моделей) поведения, создающих структуру отношений акторов на мировой арене. Этими акторами с начала Нового времени преимущественно выступают суверенные территориальные государства-нации, по отношению друг к другу находящиеся в специфическом состоянии международной анархии. Международная анархия обусловлена независимостью каждого актора, не подчиненного никакой внешней власти и опирающегося на свою собственную во взаимодействии с себе подобными.

Однако даже в условиях этой специфической анархии в течение продолжительного времени международного общения между государствами формируется и постоянно развивается взаимно принятый набор норм, правил и институтов. Эти нормы, правила и институты как раз и задают параметры международного порядка. Даже не будучи подчиненными общей власти и закону, государства добровольно помещают свои действия в известные рамки. Это делает их политику чуть более рациональной и предсказуемой, что не позволяет в полной мере избежать взаимного непонимания и конфликтов. Однако конфликтогенность в условиях международного порядка несколько понижается.

Цель международного порядка в конечном счете сводится к поддержанию мира, но эта цель достижима лишь отчасти. Локальные конфликты низкой степени интенсивности в условиях международной анархии практически неизбежны и не так опасны, если не нарушают общего статус-кво. Однако крупные и тем более глобальные конфликты высокой степени интенсивности (такие как Первая и Вторая мировые войны) обычно свидетельствуют о провале прежнего международного порядка, на смену которому приходит новый. Нормы, правила и институты переживают вызовы и меняются в соответствии с результатами очередного большого кризиса.

Как это(не) работает

Первый пример международного порядка обычно принято связывать с Вестфальским миром — на самом деле целой серией мирных договоров, заключенных участниками большой международной конференции в Мюнстере и Оснабрюке в 1648 году по итогам Тридцатилетней войны. Европа в целом и особенно немецкие земли и Чехия понесли колоссальные людские и материальные потери в ходе этого затяжного конфликта, охватившего практически весь европейский континент и даже вышедшего за его пределы. Однако именно Вестфальская система стала тем первым международным порядком в Европе, базовые принципы которого пусть и в измененном виде сохраняются в основе современного миропорядка. Попробуем проследить эволюцию международного порядка на конкретных примерах.

В основу Вестфальской системы международных отношений были заложены три важнейших института, сохраняющих актуальность по сей день. Это —

• дипломатия,
• баланс власти,
• суверенитет.

К началу XVIII века все страны Европы, в том числе Россия, были включены в сеть постоянных взаимных дипломатических представительств. Обмен послами стал общепринятой нормой, неприкосновенность дипломатов — правилом, а сама дипломатия как средство легального взаимодействия между правительствами разных стран оказалась одним из краеугольных институтов сложившегося в результате международного порядка. Веками выверенные дипломатический этикет и протокол задают рамки взаимодействия между странами.

Во-вторых, power в социальном смысле этого слова переводится на русский именно как «власть» (в отличие от силы в батарейках). Наконец, в отличие от силы, «власть» более широкое и комплексное понятие.

Безусловно, власть предполагает наличие силы и принуждения. Однако главная характеристика государственной власти заключается в лояльности и преданности ей миллионов граждан и в случае международных конфликтов их добровольной готовности сражаться за нее, в том числе ценой своей жизни.

Ведущий теоретик международных отношений Ганс Моргентау не случайно утверждал, что

Неизбежность применения государством силы в случае нарушения его границ и ее фактическое применение на самом деле не тождественны друг другу.

Власть держится на вере людей в первое, но само применение силы часто демонстрирует ее очевидные пределы, особенно на международной арене. Поэтому войны нередко ведут к утрате или существенному сокращению власти начавших их государств. При этом особенно опасно, когда война лежит в основании того или иного государства, это приводит к его чрезмерно агрессивному поведению на международной арене и может закончиться полным крахом такого государства.

В основе баланса власти лежит понимание неизбежности неприемлемого ущерба, который рискует получить любой, кто вторгнется в пределы границ другого государства и начнет против него войну. Довольно часто русское великодержавие позволяет нам игнорировать так называемые «малые страны», не принимая в расчет их роль на международной арене. Однако особенность международной политики в условиях анархии состоит ровно в том, что каждое государство независимо от своих размеров обладает всей полнотой власти в своих границах и способно балансировать власть соседей в совместном свободном полете. Малые государства способны вступать в выгодные для себя союзы с более сильными державами и при этом не терять своей независимости. Они могут располагать важным ресурсом в виде высокомотивированного и преданного своей стране гражданского общества, готового к мобилизации ради сохранения своего национального дома. Еще масса других обстоятельств, связанных с географией и экономической ролью той или иной страны, делают ее неуязвимой даже в случае невеликих размеров.

Отличным примером в этом ряду может служить признанный в качестве суверенного государства по Вестфальскому миру Швейцарский союз, воины которого обладали репутацией самых умелых и свирепых в Европе. Принцип всеобщего вооружения народа позволяет в одночасье поставить под ружье всю Швейцарию, крайне изрезанный горами ландшафт которой чрезвычайно труден для завоевания. Эта страна известна тем, что в ее банках хранили деньги самые богатые люди мира, включая наиболее одиозных диктаторов и их окружение. Только этих факторов хватило, чтобы

История соседних со Швейцарией «великих держав» показывает, насколько вредной затеей может быть война с точки зрения сохранения и приумножения государственной власти.

Франция оказалась едва ли не главным игроком, определившим исход Тридцатилетней войны. Присоединившись к коалиции протестантских стран, католическая династия Бурбонов определила исход долгого и изнурительного противостояния в Европе. Руководствуясь придуманным Максимильеном Сюлли принципом raison d’etat, французская королевская семья предпочла лояльности Римскому престолу секулярный государственный интерес, состоявший в стремлении ослабить претендовавших на европейскую гегемонию и прямо угрожавших границам Франции немецких и испанских Габсбургов. Сама Франция вышла из Тридцатилетней войны главным претендентом на гегемонию в Европе, однако через некоторое время ее потеряла. Буквально на следующий год после заключения Вестфальского мира французы начали новую войну с Испанией, которая закончилась для них удачно и разожгла аппетиты на будущее. Однако уже через полвека поражения в двух больших войнах — за испанское наследство (1701–1714) и Семилетней (1756–1763) — подорвали и фактически положили конец гегемонии Франции, еще какое-то время сохранявшейся в виде всеобщего следования парижской моде и подражания Версальскому дворцу другими деспотами Европы. Несмотря на кратковременный успех, Наполеоновские войны (1799–1815) поставили на стремлении к политической гегемонии жирную точку.

Еще примерно полвека спустя сама Франция подверглась агрессии со стороны соседней вновь образовавшейся «великой державы».

Франко-прусская война (1870–1871) стала последним шагом на пути объединения германских земель под властью Берлина. Новая федеративная Германская империя во главе с Вильгельмом I была провозглашена в январе 1871 года прямо в занятом немецкими войсками Версальском дворце под Парижем. Этой завершившей создание нового крупного государства войне предшествовали еще два успешных для Пруссии конфликта — с Данией (1864) и Австрией (1866). Новая империя с самого начала была пропитана милитаризмом и, имея в багаже сразу несколько успешных войн на европейском континенте, начала гонку вооружений, впервые за долгие десятилетия показавшую относительную слабость тогдашнего мирового гегемона — Великобритании. Подрыв британской гегемонии в ее военном соревновании с Германией во многом привел к Первой мировой войне.

Для усмирения прусского военного духа в следующем столетии потребовалось две мировых войны.

Первая мировая война закончилась позорным поражением для Германии и утратой гегемонии Великобританией. При этом бряцание Гитлера оружием в конце 1930-х воспринималось на Британских островах как проявление его слабости. Сломать существующий порядок силой оружия выглядело заведомо провальной идеей. Об этом в своем анализе мирового баланса власти написал Эдвард Карр. Его посвященная теории международных отношений книга «Двадцатилетний кризис. 1919–1939» отправилась в печать в середине августа 1939-го, чтобы увидеть свет в новой реальности в сентябре того же года. Потребовалось шесть лет кровопролитной войны и миллионы жертв, чтобы в разбомбленном Берлине убедились в верности этого прогноза.

Вторая мировая война завершилась в 1945 году установлением гегемонии США, которой в течение последующих 45 лет исторически безуспешно противостоял СССР.

К началу 1980-х сохранявшиеся формальные сателлиты Москвы в Восточной Европе зачастую в большей степени зависели от западных кредитов и рынков, чем от «старшего брата» на Востоке. Самоликвидация второго полюса биполярного мира стала делом короткого времени.

Казалось, мирное окончание холодной войны только упрочило гегемонию Соединенных Штатов в рамках внезапно ставшего однополярным мира. Однако бремя монополюса оказалось довольно тяжелым и рискованным делом.

Военный успех «Бури в пустыне» 1991 года всего десятилетие спустя сменился истерическими попытками военного вмешательства на Ближнем Востоке. Поспешные вторжения в Афганистан и Ирак на самом деле продемонстрировали миру не мощь, а лимиты власти США. Прошло еще десятилетие, и в моду вошли разговоры о закате американской гегемонии. Отступление западного альянса из нескольких стран породило необоснованные надежды на успех у разных игроков, решивших силой перекроить международный порядок на своих условиях. Это уже привело и приведет еще к целому ряду локальных конфликтов на периферии миросистемы, и с каждым новым очагом возгорания становится все более очевидным глобальный и переломный характер текущего кризиса.

Каким будет мир по итогам происходящих событий и сохранится ли он в принципе, учитывая нынешний ядерный век, сегодня сказать трудно. Однако совершенно очевидно, что одним из важнейших уроков истории, в том числе последних 30 лет, должно стать понимание тотальной нерациональности и пагубности войны как средства решения внешнеполитических задач. Война не продолжение политики другими средствами, а ее гибель.

Война не только разрушает баланс власти и держащийся на нем порядок, она же становится и главным вызовом для начавшей ее власти. Поэтому те, кто хочет сохранить и приумножить свою власть, на самом деле должны держаться подальше от такого сомнительного и опасного для себя мероприятия, как война или даже всего лишь «специальная военная операция».

Либеральный миропорядок

Современный международный порядок в западной литературе принято называть либеральным. Его окончательное формирование обычно датируется 1945 годом и связывается с возникновением и утверждением целого ряда международных институтов, касающихся развития мировой экономики. Однако лучше всего складывание либерального миропорядка может быть проиллюстрировано на примере эволюции суверенитета — одного из фундаментальных институтов, возникших в рамках Вестфальской системы международных отношений.

Суверенитет возникает в Европе раннего Нового времени, когда Реформация поставила под сомнение авторитет католической церкви. Ватикан утратил возможность политического контроля над европейскими монархами, которые получили свой суверенитет на основании принятого в 1555 году по Аугсбургскому религиозному миру между католиками и протестантами правила cujus regio, ejus religio — «чья земля, того и вера». Это правило проистекало из нормы взаимного признания друг друга монархами и князьями Священной Римской империи в качестве суверенных правителей своих земель. Вестфальские мирные соглашения подтвердили соответствующую норму и строящееся на ней правило в масштабах всей Европы и сформировали первый тип суверенитета, предполагавший абсолютную власть деспота над подвластной ему территорией.

Эта форма суверенитета нашла свое воплощение в абсолютистской Франции Людовика XIV, России Петра I и Пруссии Фридриха II. Желая славы для себя, монархи XVII–XVIII веков вели бесконечные войны за новые территории с податным населением и рекрутами для новых военных походов и территориальных приобретений.

Важная революция в подходе к суверенитету произошла в 1776 году за пределами европейского континента.

Филадельфийский суверенитет, в отличие от Вестфальского, строился на воле не королевской династии, а нации в целом. Отсюда же возникает право нации на самоопределение, включенное в мировую повестку в числе 14 либеральных пунктов Вудро Вильсона по итогам Первой мировой войны. К этому моменту международные отношения окончательно перестают быть делом самодержцев и связанных с ними военных и дипломатических элит и становятся предметом публичного обсуждения на общенациональном уровне. Мобилизация в ходе мировой войны вовлекла в международные отношения десятки миллионов людей, поэтому сохранение послевоенного мира превратилось в задачу номер один для нации в целом.

Вместе с тем Вторая мировая война продемонстрировала, что в условиях массового общества ведомые пропагандой насилия и ненависти отдельные нации могут допустить преступления против человечности. Исходя из базовой для либерального общества нормы неприкосновенности жизни, послевоенная Организация Объединенных Наций провозгласила правило соблюдения прав человека в качестве необходимого условия суверенитета той или иной страны. Дополнительным ограничением суверенитета стали нормы и правила свободного движения капитала, товаров и рабочих рук и построенные на их основе институты многостороннего регулирования в рамках МВФ, Всемирного банка, ВТО и международных организаций регионального уровня наподобие ЕС.

В связи с последним может оказаться так, что принятый в 2022 году в США «Закон о сокращении инфляции» сделает для изменения миропорядка гораздо больше, чем локальные конфликты на мировой периферии.