В 2016 году банкир Сергей Пугачев получил два года тюрьмы — к такому сроку Высокий суд Лондона приговорил экс-сенатора, основателя Межпромбанка. Россиянину вменялось неуважение к суду: дача ложных показаний, «полное пренебрежение к распоряжениям суда», сокрытие сведений о своих активах — всего 12 эпизодов. Пугачев в тюрьму не попал — выехал из страны (также в нарушение распоряжения суда). Но срок получил максимальный из возможных.

А вот история из России конца 2023-го. Прокуратура присылает в Головинский суд Москвы апелляционное представление. В нем указано, что, хоть суд первой инстанции и назначил подсудимому то, что просила прокуратура, теперь она передумала, а судья мог бы и сам догадаться, что обвиняемый заслуживает большего, чем скромный штраф. Дали бы сразу года три! Ну и что, что гособвинитель не просил, — нужно уметь читать мысли.

Оскорбительно? Безусловно. Но представление принимают и направляют в вышестоящую инстанцию для рассмотрения (а не возбуждают производство о неуважении к суду). Речь о деле Олега Орлова — правозащитника снова хотят посадить, заместитель Головинского межрайонного прокурора Ступкин потребовал для него реальный срок. Несмотря на то что месяцем раньше его коллега прокурор Кильдишева в прениях просила приговор в виде штрафа — его и получил правозащитник.

Казус беспрецедентный, но пока комментаторы рассуждают о сложных отношениях внутри самой прокуратуры, стоит подумать, в какую экзотическую позу прокурорский выверт ставит Мосгорсуд. В самом деле: соберется коллегия, будут всерьез слушать, что людям в мантиях пора бы уже научиться читать мысли прокуроров, что второй инстанции придется рассмотреть отягчающие обстоятельства, которых не было ни в речи гособвинителя, ни даже в уголовном деле, состряпанном следователем Савченко, что суд должен взять на себя функцию инквизиции — и самостоятельно искать и находить доказательства орловской «ереси». И могут посадить в итоге — отчего ж нет. Могут. Хотя в «нормальном мире» вопросы у суда могли бы возникнуть к самому Ступкину.

В российском законодательстве есть статья о неуважении к суду. Но она весьма узкая: прямое оскорбление участников судебного разбирательства, судьи или присяжного заседателя. Это уголовка, есть и административная ответственность — штраф. За год дел по этим статьям набирается чуть больше сотни. Самое громкое — дело против Навального, возбужденное «по совокупности», — за десяток замечаний, вынесенных ему судьей Акимовой.

Из всего массива дел вы с трудом найдете несколько, где за неуважение к суду привлекли к ответственности сторону обвинения. Оно у нас, напомню, государственное.

За что штрафуют обычных граждан? Вот примеры из реальных дел:

• сторона арбитражного процесса не явилась в суд, судье предъявили документы без пояснений и расчетов (усложнив его работу),
• сторона составила свои пояснения без нумерации страниц и приложений, заявила суду три отвода подряд (затягивает процесс!).
• А вот, наконец, и штраф прокурору — 500 р. за смех в зале.

Да, смех суды не любят, за него часто грозят удалением с заседаний. В том же процессе над Орловым публике запрещали еще и улыбаться. Недавно выяснилось, что аплодисменты тоже под запретом — за них из суда над Скочиленко удалили публику, прервав прения.

В английском суде статья о неуважении к правосудию применяется нередко. Вон Дерипаску весной чуть по ней не посадили. Английский суд — основа государственности. Его оскорбление оскорбляет державу. Но и российский тоже, причем не только в конституционном смысле. Фемида (с трогательной честностью на здании Верховного суда ее, как известно, изобразили с незавязанными глазами) стала опорой режима, штампуя репрессивные приговоры и становясь на сторону госорганов, чьи решения граждане пытаются обжаловать. Но хребет государства и подпорка режима — разные вещи.

Это следует из статистики Судебного департамента при Верховном суде РФ. Всего за год было осуждено около 614725 человек, оправдательные приговоры получили порядка 2060 подсудимых.

Означает ли это непогрешимость прокуроров? Их блестящий уровень? Нет, хотя рекорд зарегистрировать, конечно, можно. Это, увы, означает, что суд уже превратился в нотариат следствия, утратив свою независимость. По крайней мере, суд уголовный. На чем я основываюсь? Да на качестве дел! Вы посмотрите, что они несут в суд.

Возьмем дело Беркович и Петрийчук. Идет даже не процесс по существу, а всего лишь заседание по определению меры пресечения на время следствия. То есть юридически арестованные невиновны. Следователь настаивает на обратном, всякий раз притаскивая в суд экспертизу «деструктолога Силантьева», утверждающую виновность женщин. Минюст (не адвокаты!) давно составил бумагу, в которой указано: документ Силантьева антинаучен. И экспертизы такой нет в природе, и науки деструктологии нет. Но следствие все равно ходит в суд с Силантьевым под мышкой, а суд штампует продление ареста. У следователя есть второй аргумент: ему надо допросить свидетелей, пока обвиняемые за решеткой. За полгода так и не успел. Ни одного. Суд не считает это затягиванием дела и неуважением к Фемиде. Суд продлевает арест.

Зачем он это делает? По звонку? Или по убеждению? Оба варианта равно далеки от правильного, потому что верно было бы судить по закону. «Честно и добросовестно исполнять свои обязанности, осуществлять правосудие, подчиняясь только закону, быть беспристрастным и справедливым» — это из присяги судьи. Так не оскорбляет ли суд поведение самих судей, имеющее крайне мало отношения к этим прекрасным словам?

По статистике судебного департамента,

К тому же, по данным Генпрокуратуры, возбуждено 180 уголовных дел по статье о «фейках». Количество приговоров по ней в 2023 году выросло на треть, только в первом полугодии приговор вынесли 21 человеку (за весь 2022 год приговорили 14 человек). Начали выносить реальные сроки по повторной, то есть уголовной, «дискредитации» российской армии.

Говорит ли обвинительный уклон правосудия о блестящей подготовке дел такого рода следствием? Нет! В разных регионах дискредитацией считают разные вещи: где-то вас посадят за цвет штанов, а где-то разрешат постоять с плакатом. Что говорит о неустойчивости состава наказуемого деяния. О том, что правоприменители сами не понимают, за что хватать, а законодатель не прописал дефиницию в кодексах. Но тогда откуда столько обвинительных решений? Не оскорбительно ли для судьи, когда ему приходится штамповать штраф за белый лист бумаги в руках пикетчика? За «молчаливый протест»? За цветы у памятника? За украинскую песню? За «Не убий!» в проповеди? Не стыдно?

Из субъекта права суд стал исполнителем, объектом. Недавно министр юстиции Чуйченко хвалился с трибуны, что только двум «иноагентам» удалось оспорить свой статус в судах, да и то во второй инстанции решения не устояли. Значит ли это, что Минюст блестяще доказывает свою позицию? А он ее вообще порой не доказывает.

В административных делах бремя доказывания лежит на ответчике — госоргане. Но он молчит или вяло мямлит. В деле по такому иску Дмитрия Муратова* Минюст письменно сослался на девять видеодоказательств его «иноагентства». А в судебном деле оказалось всего две видеозаписи. На которых даже не было указано, кто и когда их сделал, — то есть даже то, что донесли до суда, не заморочились оформить должным образом. На вопрос, где остальное, представитель ведомства пожал плечами. И суд — съел. Нет частного определения от судьи Хайретдиновой в адрес ответчика, нет слов о неуважении к суду, хотя что это, если не оно?

А в деле Даниила Губарева* Минюст в суде в качестве доказательств «ино-агентства» заявил нахождение истца за границей. Судье Кашимовскому пришлось напомнить чиновникам, что это — конституционное право любого россиянина, а «предположения и домыслы не могут быть положены в основу решения суда». Но суд второй инстанции оказался менее принципиален и минюстовскую аргументацию проглотил, отменив справедливое решение Кашимовского (то самое — одно из двух, упомянутых министром).

А когда Верховный суд лишал лицензии СМИ сайт «Новой газеты», в основу решения судья Кириллов положил то, что редакция исполнила решение другого суда, а Минюст — нет (журналисты не промаркировали как «ИА» организацию, исключенную из этого реестра судебным решением, а Минюст его не исполнил и из реестра ее не удалил). Но вместо частного определения в адрес Минюста Кириллов вынес решение о лишении медиа лицензии.

Вернемся к делу Орлова, оно весьма показательно. Прокуратура принесла в суд первой инстанции два доказательства: экспертизу и допросы двух свидетелей, не знакомых с подсудимым. Оба допроса совпали до запятой. Но суд — съел и даже не вызвал на допрос следователя, чтоб поинтересоваться таким феноменом. Второе доказательство — экспертиза Крюковой и Тарасова, учителя математики и переводчика. Они составили лингвистическую экспертизу текста подсудимого, в которой было около 60 грамматических ошибок, здоровенные куски плагиата и строго запрещенная экспертам пленумом Верховного суда юридическая оценка действий Орлова. Можно ли допустить, что сторона, позволившая себе такие «доказательства», уважает суд? Но суд — съел.

Кстати, так делают не все. Осенью Шуйский городской суд Ивановской области исключил из уголовного дела местного блогера Сергея Веселова пять психолого-лингвистических экспертиз тех же Крюковой и Тарасова, указав на их безграмотность и неотносимость к процессу. При этом в экспертизе по Орлову специалисты увидели копипаст из заключений по Веселову.

Но он в деле остался.

Крюкова и Тарасов — эксперты-многостаночники, любимые следствием по политическим делам. Согласно официальному заключению Минюста, они не обладают компетенциями для проведения подобных исследований.

Но продолжают компилировать под нужды заказчиков психолого-лингвистические экспертизы. А следствие и прокуратура продолжают носить их в суды.

Адвокат Любовь Благушина, чья судебная практика пришлась на советские, позднесоветские и постсоветские годы, в интервью замечала, что судебная система превратилась в придаток государственной власти. По ее версии, судьи осознанно встают на сторону государственного репрессивного аппарата. Печально знаменитый судья Подопригоров (попавший в список Магнитского, а затем посадивший Кара-Мурзу*) в разговоре с ней, уже ушедшей в адвокатуру, якобы рассуждал: «Думаете, 37-й год не вернется? Непременно вернется. Мои предки таких гадов к стенке ставили и расстреливали».

Есть и другая, менее драматичная причина.

Любая девочка-машинистка лет через пять–десять наденет мантию. Квалификации минимум, исполнительности — максимум, иначе б не досидела. О какой независимости и авторитетности судей тогда идет речь?

Исполнителя перестали уважать, когда он это позволил. Когда перестал отклонять фальсифицированные доказательства, стал смиренно потреблять изготовленную следствием «паленку», не реагировать на наглость и бездарность стороны, представляющей государство, солидаризироваться с ним, а не с правом.

Правда, так он рискует стать вовсе ненужным — в нашей истории уже были периоды, когда самые кровавые приговоры исполнительная власть выносила вообще без участия судейских.

*Признаны Минюстом РФ «иноагентом».