Бумажный рубль вместо золотого

(Вместо предисловия)

На рубеже ХХ века экономический публицист Сергей Шарапов выпустил брошюру под хлестким названием «Бумажный рубль», в которой раскритиковал существовавшую тогда систему «золотого стандарта» российского рубля. Эффектное название его и подвело — кто листал книжку, не вникая в мысли автора, мог подумать, что экономист предлагает заменить золото какими-то ничем не обеспеченными бумажками, от которых российская финансовая система едва избавилась в конце XIX века.

На самом деле Шарапов пытался объяснить, как работают «фиатные деньги» и почему привлекательность валюты определяется не возможностью ее размена на золото по фиксированному курсу, а низкими кредитными рисками деловых операций.

Любые деньги — всего лишь единообразно учтенные долговые расписки, говорил Шарапов.

Рубль, взятый в долг на расходы покупателем Ивановым, обернется рублем прихода на счету продавца Петрова. И с этой точки зрения бумажки с надписью «рубль» будут «бумажками с надписью» до той секунды, пока Иванов не возьмет их в кредит у банка. И только так они станут собственно деньгами.

Допустим, могли спросить читатели, и что из этого следует?

А то, объяснял Шарапов, что «золотое содержание» денег не имеет значения, поскольку «автоматичность денежного снабжения страны… заключается в правильно организованной сети кредитных учреждений, опирающихся на центральный регулятор денежного обращения и кредита».

Как эта сеть будет работать? Очень просто, объяснял идеолог бумажного рубля. Самой сложной будет корректная оценка кредитоспособности заемщика — «ни одного рубля не должно быть выдано не на дело или в неверные руки».

Как обеспечить правильную оценку кредитных рисков? Для этого нужна целая сеть мелких банков, которые максимально приближены к клиенту и знают, что представляет собой тот или другой потенциальный заемщик.

Как только заемщики начнут расходовать полученные ими деньги, в разных руках начнут скапливаться денежные знаки, свободные от немедленного расходования, продолжал свою мысль Шарапов. И вот тут рядом должна быть касса, куда эти знаки можно отнести на вклад или текущий счет, получая за них проценты. Начнется приток вкладов, который будет настолько меньше их оттока из касс, насколько есть нужда в наличных деньгах.

И сколько нужно будет таких денежных знаков вообще? Заранее этого знать нельзя, говорил Шарапов, цифра, выражающая потребность данного района в денежных знаках, будет вечно изменяться, отражая состояние сделок.

Ну, а что послужит гарантией стабильной ценности этих денег, которые каждый банк сможет фактически создавать, исходя из собственной оценки степени платежеспособности заемщика?

И вот тут Шарапов озвучивал другую идею: постоянное равновесие денежного обращения будет удерживаться за счет ставок по кредитам — ключевой ставки.

• При застое и приливе вкладов понижается процент по вкладам и ссудам, промышленность поощряется более дешевым наймом денег, объяснял Шарапов.
• При промышленной горячке и усиленном требовании денег вкладной и ссудный процент повышаются — поощряются осторожность и спокойствие.

«Верная и умелая учетно-ссудная политика может служить великолепным регулятором денежного обращения и надежной гарантией постоянства ценности бумажных денег, хотя бы не обеспеченных никаким металлом…»

Собственно, так и работает ФРС США, могли бы мы сказать сегодня. При этом Федеральная резервная система возникла примерно в те же годы, когда Шарапов пытался объяснить, как устроены кредитные деньги.

Но в то время в России Шарапова не услышали. Правительство было занято привлечением иностранных капиталов, необходимых для первой индустриализации, и возможность размена русских рублей на полновесное золото казалась важным аргументом для европейских инвесторов, готовых финансировать проекты в России — от строительства Транссибирской магистрали до производства арматуры для водопроводов.

Но в ситуации, когда правительству понадобилось срочно увеличить расходы (в начале Первой мировой войны), сильная сторона рубля обернулась слабой — размен бумажных рублей на золото был прекращен, а финансового регулятора, способного управлять денежно-кредитной политикой, о создании которого говорил Сергей Шарапов, в стране не было, гарантией стабильности рубля были золотые запасы Госбанка. В результате

Разочарование товарища Дзержинского

В начале 1920-х годов финансовые власти СССР решили повторить опыт царского правительства и ввели в обращение «золотые червонцы», ничем не отличавшиеся от «империалов» за исключением чеканки — вместо царя Николая на новых монетах был изображен мужик-сеятель. Но что-то пошло не так.

Как писал сотрудник Историко-дипломатического управления МИД СССР Александр Донгаров в книге «Иностранный капитал в России и СССР», «…червонец «весил» золотом столько же, сколько николаевская золотая десятка, которая до революции менялась на фунт стерлингов… Но в плане покупательной способности червонец не шел ни в какое сравнение с английской валютой».

Если на Западе после войны цены на многие промышленные товары остались на уровне довоенных или даже снизились, то в Советской России они выросли в 2–4 раза.

Недовольство сложившейся ситуацией высказал сам Феликс Дзержинский, руководивший не только тайной полицией, но и Высшим советом народного хозяйства: «Если сравнить покупательную способность червонца у нас на рынке и иностранной валюты на заграничном рынке, то окажется, что на ту валюту, на которую наши экспортеры продают свои заготовки, они могли бы за границей купить гораздо большее количество изделий, товаров, чем на те червонцы, которые они получают в обмен на валюту… Червонцы, обмененные на валюту в Госбанке, дают советским импортерам возможность купить гораздо больше, чем на эти червонцы можно купить у нас».

В июне 1926 года на валютном рынке в СССР за два фунта стерлингов давали три червонца — притом что содержание золота в монетах было одинаковым. Просто на одну монету можно было купить много английских товаров, а на другую — мало советских.

Что же касается признания червонца мировым валютным рынком в качестве надежного средства расчетов, все получилось еще менее удачно. Официально червонец впервые был включен в котировку на Рижской бирже 10 апреля 1924 года. Кроме того, червонец котировался в Эстонии, Италии, Китае, Монголии и Иране.

В Лондоне советская валюта не котировалась. Но поскольку английским импортерам советской продукции бывали нужны червонцы для сделок, во второй половине 1923 года Госбанк СССР договорился с британским «Ллойдс банком» о продаже и покупке червонца по золотому паритету, вне зависимости от реальной покупательной способности рубля. (Довоенный золотой паритет — 1 руб. = 0,7438 г золота.) Но английские фирмы покупали червонцы только для совершения конкретных сделок.

В 1926 году червонец перестал размениваться на золото и валюту на частном валютном рынке, а в 1928 году был введен запрет на вывоз червонцев из СССР. С тех пор червонец не котировался уже нигде, а советский «денежный знак» превратился из средства сохранения ценности в средство изъятия трудовых ресурсов у населения.

Перекошенный рубль

Как работала система такого изъятия, объяснял последний премьер-министр СССР Валентин Павлов в книге «Упущен ли шанс? Финансовый ключ к рынку»:

Другими словами, правительство СССР оплачивало труд людей «денежными знаками», заведомо зная, что потратить эти деньги «по гарантированным ценам» люди не смогут — товаров в необходимом количестве промышленность просто не выпускала и не планировала выпускать.

Правительство и Государственный банк СССР вполне понимали процессы, происходящие в экономике, но исправить ее «перекошенную структуру» так и не смогли до самого распада СССР. Денежно-кредитную систему страны пришлось собирать заново, и первая же проблема, с которой столкнулись финансовые власти РФ, была зашкаливающая инфляция, в то время как экономические власти столкнулись с падением производства.

Столкновение этих проблем и породило дискуссию между двумя сторонниками противоположных взглядов на роль и задачи Центрального банка.

Центральный банк — локомотив экономики или амортизатор кризисов?

Кратко сформулировать эти две позиции можно так:

• Позиция А. Проблема экономики заключается в нехватке денег для финансирования различного рода проектов. Центральный банк может «напечатать деньги», необходимые для оплаты задач, которые перед экономикой ставит правительство. Будет денег больше — и денег хватит всем. В этой логике ЦБ — это такой паровой локомотив экономики, который, если начать забрасывать в его топку банковские билеты, потащит экономику вперед, в направлении, определенном правительством.
• Позиция Б. Центральный банк (финансовый регулятор) не локомотив экономики, и финансовому регулятору нет дела до экономического роста. Его задача — обеспечение функционирования денежно-кредитной системы.

У замечательного экономиста Сергея Журавлева было отличное определение:

Почему так? Разве Центральный банк не может сделать так, чтобы денег в экономике стало больше? Нет, это работает сложнее, объяснял Сергей Журавлев:

резюмировал Сергей Журавлев. То есть ключевой механизм действующей финансовой системы — это желание кого-то взять в долг для каких-то своих нужд, а Центральный банк решает, на каких условиях это может быть сделано.

Но что произойдет, если финансовый регулятор попробует оживить экономику, руководствуясь не оценками кредитных рисков, но действуя «в интересах правительства» и по его приказу?

На этот счет у историков экономики есть прямо-таки образцовый пример.

Рост цен вместо роста производства

В 1964 году в США правительство президента Линдона Джонсона понизило налоговые ставки — в рамках реализации проекта «Великого общества», обещанного президентом. Причем понижение произошло на фоне высоких темпов роста и низкой безработицы. Экономика ускорилась, а к 1968-му была уже явно перегрета. Американским финансовым регулятором руководил в то время опытнейший администратор и хороший экономист Уильям Мартин, возглавивший ФРС еще при президенте Гарри Трумэне, в 1951 году.

Мартин был убежденным сторонником независимости Центрального банка (в 1951 году он стал одним из авторов Соглашения между ФРС и министерством финансов США, в рамках которого минфин отказывался от принуждения ФРС к покупкам казначейских ценных бумаг, а ФРС получала самостоятельность в проведении денежно кредитной политики в интересах макроэкономической стабилизации). И столкнувшись с «усиленным требованием денег», Мартин проголосовал за ужесточение денежной политики.

Взбешенный президент Джонсон вызвал Мартина в свою резиденцию в Техасе и сказал ему:

Мартин, кстати, отказал Джонсону в «печатании денег», но спустя два года уже новый президент, Ричард Никсон, поставил во главе ФРС «своего человека».

Этим человеком был Артур Бернс, гораздо более «звездный» экономист, чем его предшественник Мартин. Бернс был учителем нобелевского лауреата Милтона Фридмана и автором выдающихся работ по теории бизнес-циклов. В отношении кредитной политики Бернс был консерватором и ненавидел инфляцию. Но — какая ирония судьбы — Бернс, руководивший ФРС с 1970 по 1978 год, считается худшим председателем ФРС, а семидесятые годы ХХ века вошли в экономическую историю США как «Великая инфляция» — период самых высоких темпов роста цен с послевоенного 1947 года.

Что же случилось?

Ответ на этот вопрос дал исследователь Томас Дрексель из Университета Мэриленда в своей работе Estimating the Effects of Political Pressure on the Fed: A Narrative Approach with New Data, опубликованной в январе 2024 года.

Дрексель изучил архивные записи американской Президентской библиотеки о ежедневных графиках работы 13 президентов — от Франклина Рузвельта (1933 г.) до Барака Обамы (2017 г.). Документы содержат поминутную информацию обо всех мероприятиях с участием президентов, включая их встречи с 11 председателями ФРС, сменившимися за 83 года.

И почему бы президенту не поговорить лишний раз с главой Центрального банка? Разумеется, соглашался Дрексель, поговорить можно — вопрос только в том, как часто и как долго они будут это делать?

Анализ записей показал, что по времени, затраченному на общение между президентом и председателем ФРС, лидерами оказались Бернс и Никсон, часами обсуждавшие вопросы понижения учетной ставки и расширения кредита. Поначалу Бернс пытался объяснить президенту риски печатания денег, но в итоге не смог противостоять давлению Никсона и его окружения. «Невежды, крутящиеся вокруг Белого дома… почти убедили президента, что монетарная политика — не то, чем она должна быть», — записал Бернс в своем дневнике. В конце концов накануне выборов Никсона глава ФРС понизил ставку, и поток «дешевых денег» пошел в экономику.

Но вместо «роста производства» США получили «рост цен».

Почему это могло произойти — ответ на этот вопрос еще в 1972 году дал будущий нобелевский лауреат Роберт Лукас, объяснивший это тем, что политики недооценивают способности людей и компаний к прогнозированию. Когда Центробанк смягчает монетарную политику в силу ухудшения экономической активности, такая мера действительно оживляет экономику. Но при политическом вмешательстве все работает иначе.

Рост номинального спроса вызывает рост цен на товары и услуги. И если люди это предвидят, они требуют и более высоких зарплат. А фирмы вслед за растущими издержками увеличивают цены. При этом реальные издержки не меняются, поэтому фирмам нет смысла увеличивать производство. В итоге вслед за ростом номинального спроса увеличится только инфляция, а не выпуск товаров.

В краткосрочной перспективе люди могут и не осознавать, что «накачка спроса деньгами» ведет к росту инфляции. Но в долгосрочной перспективе из-за рациональности ожиданий экономических агентов подобный рост денежной массы изменит лишь уровень цен в экономике, никак не увеличив объем ее производства.

Осознание того, что Центробанк не независим в своих действиях, повышает инфляционные ожидания экономических агентов, одновременно подавляя рост их активности. Это, в свою очередь, усугубляет инфляционные последствия политически мотивированных экспансий.

Таким образом,

Независимость Центрального банка в принятии решений — не прихоть, а результат длительного опыта экономических кризисов и ошибок. А правительству следует вспомнить, что писал Сергей Шарапов 120 лет назад: «Цель финансовой политики, с одной стороны, создать наилучшую обстановку народному труду и наибольшее материальное благосостояние народу, с другой стороны, изыскать средства возможно большие при наименьших жертвах со стороны народа для исполнения государством своих целей и задач». А лучший результат деятельности Центрального банка и его «главная ставка» — это сбалансированность денежного обращения в стране.