Даже тот, кто никогда не перелистывал страницы исторического романа Чарльза Диккенса о Великой французской революции «Повесть о двух городах», наверняка помнит эту ставшую уже хрестоматийной цитату. Она вновь и вновь возвращается в общественный дискурс — всякий раз, когда мир проходит через очередной острый кризис.

Человеку свойственно драматизировать переживаемый им здесь и сейчас крутой поворот истории. С близкой дистанции любой такой поворот выглядит особенно впечатляющим, совершенно уникальным, по определению беспрецедентным и, без сомнения, судьбоносным. Но стремление к драматизму в человеческой природе уравновешивается не менее присущей ей пластичностью и адаптивностью. Когда дистанция времени увеличивается, когда расширяющееся историческое пространство заполняется новыми захватывающими дух событиями, когда постепенно тускнеют и выцветают впечатления и воспоминания очевидцев, нередко выясняется, что свидетели и участники очередной исторической драмы несколько поторопились со своими категоричными заключениями, и за редеющими клочьями цветного тумана обновления все более отчетливо проступают знакомые черно-белые контуры вечной преемственности.

«Воронья слободка» загорелась в двенадцать часов вечера

Станет ли исключением из этого общего правила наше время? Сегодня мы постоянно слышим разговоры о катаклизме, о кризисе, о революции, о фундаментальной перестройке старого мироустройства. С экранов телевизоров и смартфонов, со страниц академических журналов и газетных таблоидов нам неустанно твердят, что мир уже никогда не будет прежним, а вот каким он будет, да и будет ли он вообще — пока предсказать решительно невозможно.

Но, положа руку на сердце, кто возьмется утверждать, что он никогда не слышал подобных заверений и раньше? Конечно, слышал, и не один раз. Они звучали в момент распада Советского Союза в конце 1991 года. После террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне в сентябре 2001 года. В начале глобального финансового кризиса 2008–2009 годов. Во времена «арабской весны» 2010–2012 годов и пандемии коронавируса 2020–2021 годов. Разве тогда не было веских причин полагать, что точка невозврата уже пройдена и что мир вступает в совершенно новую эпоху? И тем не менее год проходил за годом, ранее немыслимое постепенно превращалось в часть привычного повседневного, на горизонте возникали новые и новые проблемы, на фоне которых недавние потрясения постепенно теряли былой драматизм и полагавшуюся им по статусу судьбоносность.

Наверное, очень многим — осознанно или неосознанно — хотелось бы надеяться, что и на этот раз как-нибудь пронесет. Мрачные пророки грядущих великих потрясений уже столько раз ошибались, что общественное доверие к ним основательно подорвано. Вероятно, этим и можно объяснить то олимпийское спокойствие, с которым подавляющая часть человечества наблюдает за вооруженными конфликтами, актами терроризма, глобальным потеплением, пришествием искусственного интеллекта и многими другими тревожными явлениями и тенденциями нашего времени.

Но все же нынешнее неблагополучие в мире сильно отличается от всего того, чему мы были свидетелями на протяжении последних 30–40 лет. Прежде всего, комплексностью происходящих катаклизмов. Раньше кризисные явления фундаментально затрагивали лишь какой-то один регион планеты (распад СССР или пробуждение арабского мира) или меняли одно, пусть и очень важное, измерение нашей жизни (подъем международного терроризма, дестабилизация финансовой системы или пандемия COVID19).

Существующая система международных отношений в целом успешно амортизировала возникающие шоки, меняясь в частностях, но сохраняясь в целом.

Сейчас есть основания говорить о множественных сбоях, охватывающих самые различные сферы безопасности и развития на глобальном и региональном уровнях — от крупного военного конфликта в центре Европы до ускоряющегося глобального потепления и от технологической «расстыковки» США и Китая до хронического кризиса государственности в самых разных регионах мира. В бессмертном «Золотом теленке» Ильфа и Петрова большая коммунальная квартира, известная как «Воронья слободка», была обречена, поскольку ее подожгли сразу с шести концов. Так и в нашем мире крупные возгорания зафиксированы одновременно в самых разных точках мира и в разных измерениях международной системы.

Лед тронулся, господа присяжные заседатели!

Оглядываясь в недавнее прошлое, можно констатировать, что прежние потрясения оказались относительно краткосрочными. На удивление быстрым и, как тогда казалось, относительно упорядоченным стал советский распад в 1991-м. Через три месяца после терактов в США в 2001 году международная коалиция во главе с Соединенными Штатами уже взяла Кабул, а еще через месяц талибы были практически полностью вытеснены с территории Афганистана. Острая фаза глобального финансового кризиса пришлась на осень 2008-го — весну 2009-го, а после лондонского саммита «Группы двадцати» в апреле 2009 года ситуация в мировых финансах начала постепенно выправляться. Основные события «арабской весны» разворачивались в декабре 2010-го — феврале 2012-го, то есть уложились в период чуть более года. Даже главные волны пандемии прокатились по планете менее чем за полтора года, а первые эффективные вакцины против ковида появились примерно через девять месяцев после начала пандемических явлений. Между тем

Это отличие не должно удивлять, поскольку во всех предыдущих случаях присутствовала готовность великих держав действовать сообща в противостоянии общим угрозам и вызовам. Пусть не всегда такие совместные действия оказывались успешными, но надежды на многосторонние усилия в будущем так или иначе сохранялись.

Сегодня таких надежд более не осталось, поскольку истоки кризиса лежат не в каком-то внешнем факторе, будь то международный терроризм или опасный вирус, а в отношениях самих этих великих держав друг с другом. В основе нынешнего кризиса — все более расходящиеся представления о том, что в этом мире справедливо и несправедливо, что законно и незаконно, что дозволено и недозволенно и каким вообще должен быть желаемый новый мировой порядок.

Возвращаясь к упомянутой «Вороньей слободке», стоит отметить, что, как и у классиков советской литературы, в нашем случае коммунальную квартиру подожгли не какие-то посторонние преступники, а сами же жильцы, и потому рассчитывать на их последовательные совместные усилия по тушению пожара не приходится.

Разумеется, многочисленные так и не разрешенные проблемы, связанные с прошлыми кризисами (не преодоленные последствия распада СССР, не выигранная до конца война против международного терроризма, не реформированные вовремя международные экономические и финансовые институты, не завершенные в ходе «арабской весны» процессы политической трансформации Ближнего Востока, эгоистическая и близорукая реакция многих стран на пандемию), переплетаясь друг с другом и усиливая друг друга, так или иначе создают кумулятивный эффект. Тем самым все больше осложняя проблемы глобального и регионального управления международными процессами. Таким образом, наступает момент, когда человечеству придется расплачиваться по долгам, накопленным за десятилетия благодушия и самодовольства. Наверное, было бы несправедливым распределять ответственность за такое положение дел поровну на всех игроков мировой политики, но выявление «наиболее виновных» уже не меняет сути дела.

Позволительно предположить, что на наших глазах началась цепная реакция распада международной системы, и мы являемся свидетелями чего-то значительно более масштабного, чем просто возникающие раз в несколько лет сбои отдельных механизмов мировой политики и экономики. Как известно из школьного курса физики, когда цепная реакция деления урана или плутония запущена, остановить ее более чем затруднительно, но ею можно управлять, растянув выделение энергии от миллионных долей секунды (атомная бомба) до нескольких месяцев и даже лет (атомный реактор). Так и в международных делах: после прохождения точки невозврата восстановить старую систему уже нельзя, но можно попытаться управлять ее распадом и контролировать выделяющуюся энергию.

Как именно пойдет дальше разрушение системы — примерно понятно. Мы уже наблюдаем развал сложившихся во второй половине прошлого века двусторонних и многосторонних механизмов контроля над вооружениями, кризис многих измерений международного публичного права, прогрессирующий упадок ряда важнейших институтов регионального и глобального управления от Арктического совета до ООН, эрозию практики свободы торговли. Обо всем этом уже много писали и говорили, и оптимисты отличаются от пессимистов преимущественно тем, что первые допускают упорядоченный демонтаж старой системы с параллельным строительством нового миропорядка (атомный реактор), а вторые предрекают ее неизбежное неуправляемое обрушение (атомная бомба).

Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон

А вот как пойдет формирование нового мирового порядка — пока не вполне понятно. Если измерять историю не десятилетиями, а столетиями, в ней легко найти множество примеров революционных преобразований региональных и даже глобальных систем международных отношений. Эти преобразования — как и любая революция вообще — всегда были сопряжены с очень значительными и явно избыточными издержками, но ни одно из них не ставило под вопрос существование человечества. Однако сегодняшняя ситуация в некоторых отношениях не имеет исторических прецедентов.

Раньше естественным алгоритмом разрешения системного кризиса в международной системе была большая война. Военное столкновение фиксировало новое соотношение сил и позволяло ведущим игрокам, подтвердившим в ходе войны свой статус, определить новые правила игры в международных делах. Так было при создании

• Вестфальской системы после Тридцатилетней войны (1648),
• Венской системы Европейского концерта после наполеоновских войн (1815),
• Версальской системы после Первой мировой войны (1919)
• и Ялтинско-Потсдамской системы после Второй мировой войны (1945).

Сегодня задача относительно быстрого восстановления равновесного состояния системы традиционными инструментами крупных вооруженных конфликтов выглядит практически неразрешимой: основные игроки уже не могут позволить себе роскошь прямого военного столкновения друг с другом, а их непрямые конфликты в формате прокси-войн, гибридных войн, технологических и информационных войн (НАТО–Россия, США–Китай, коллективный Запад — Глобальный Юг) способны длиться очень долго, не выявляя конечного победителя. Последние годы показывают, что ставки для обеих сторон в таких противостояниях крайне высоки, а варианты безнаказанной эскалации — многочисленны. Зафиксировать обновленные правила игры трудно еще и потому, что правила не могут работать, не опираясь на сильные многосторонние институты и встроенные в эти институты механизмы принуждения. Между тем в мире сегодня наблюдается повсеместная институциональная усталость и отсутствие готовности инвестировать значительные ресурсы и политический капитал в создание новых институтов глобального или регионального управления.

Все это означает, что международная система вступает в продолжительную эпоху перманентной революции. Ни в 2024-м, ни в последующие несколько лет никакой «большой сделки» между великими державами, которая позволила бы перейти к выстраиванию нового миропорядка, не предвидится. Поскольку же устойчивый новый мировой порядок не возникнет, главное содержание международных процессов будет по-прежнему определяться в большей степени продолжающимся распадом старой системы, чем созданием новой. Мировые тренды в этих условиях будут отличаться нестабильностью, волатильностью и разнонаправленностью. Начальная фаза революции, как это не раз бывало в истории, будет в большей мере заключаться в разрушении старого, чем в создании нового.

В числе прочего перманентная революция международной системы станет, по всей видимости, проявляться в регионализации или даже в атомизации некогда глобальных экономических и технологических укладов, в прогрессирующей секьюритизации внешней политики и национальных приоритетов основных игроков, в продолжающемся упадке многосторонних механизмов на глобальном и региональном уровне, в повышении самостоятельной роли средних и региональных держав, препятствующих формированию новой жесткой биполярной системы. Можно спорить о том, как далеко зайдет процесс распада, но ясно, что накопленный в мире запас энергии, питающей цепную реакцию распада, очень велик.

Нет, это не Рио-де-Жанейро!

«Революционное сознание выражает себя в убеждении, что возможно новое начало», — утверждал Юрген Хабермас. Но такое убеждение далеко не всегда и не сразу трансформируется в четкое и детализированное представление о том, какой именно должна стать новая реальность. Постепенное складывание нового миропорядка, конечно же, с течением времени будет ускоряться, но оно, по всей видимости, пойдет не сверху вниз, а снизу вверх, через создание тактических ситуативных коалиций для решения отдельных насущных задач глобального или регионального управления. Причем в таких коалициях станут участвовать не только государства, но и негосударственные игроки международных отношений.

Коалиции будут складываться в условиях очевидного и постоянно растущего плюрализма ценностей и моделей национального социально-экономического развития. Вероятно, первоначально объектом регулирования станут преимущественно технические, политически нетоксичные измерения международных отношений с перспективой постепенного выхода на более сложные и политически чувствительные сферы мировой политики и экономики.

В свое время известный российский экономист и социолог Вадим Радаев много писал о значении неформальных правил и сетевых социальных связей в обществах, лишенных в силу тех или иных обстоятельств сильных и устоявшихся политических и экономических институтов. Международная система в ближайшие годы и, вероятно, даже в ближайшие десятилетия будет подобна таким обществам. Следовательно, в центре мировой политики и экономики окажется проектная деятельность, основанная на неформальных или слабо формализованных горизонтальных связях отдельных игроков — как государственных, так и негосударственных.

Особое значение для включения в такие сетевые альянсы будет иметь «кредитная история» игрока — его опыт в выполнении взятых на себя обязательств. Международная репутация будет значить больше, чем она значила раньше, поскольку достижение юридически обязывающих соглашений и договоров окажется во многих случаях исключительно сложным делом, а привычные механизмы верификации, атрибуции мониторинга договоренностей будут становиться все менее эффективными.

По мере восстановления доверия и накопления опыта успешного многостороннего взаимодействия в ситуативной проектной работе начнут складываться предпосылки для перехода к более продвинутым форматам сотрудничества между геополитическими оппонентами. Тактические альянсы будут трансформироваться в стратегические партнерства, а неформальные горизонтальные связи приобретать вид международно-правовых режимов с соответствующей институциональной поддержкой.

В микромире, помимо энергии, высвобождающейся в процессе деления (распада) ядер тяжелых элементов, существует еще и энергия, высвобождающаяся в ходе слияния (синтеза) ядер легких элементов — дейтерия и трития, а также изотопов гелия и бора. Термоядерный синтез дает больше энергии, чем ядерный распад, и при этом выделяется значительно меньше радиации. Проблема в том, что

Точно так же в международной жизни человечеству рано или поздно придется освоить не только науку управления распадом старой системы, но и еще более сложную науку управления синтезом новой. Решение этой задачи — дело не самого ближайшего будущего, тут потребуется долговременная концентрация усилий всех ответственных игроков мировой политики и экономики. Но игра, безусловно, стоит свеч.