Журналы — толстые ежемесячные и тонкие еженедельные вместе с газетами — становились рупором демократически ориентированной интеллигенции и инструментом изменения мышления огромной страны. Мало кто мог подумать, что начнет меняться и неповоротливая партийная печать, работавшая с оглядкой на расклад в секретариате и Политбюро ЦК КПСС. И вдруг — прорыв в самом сердце партийных медиа, журнале «Коммунист». Мы расскажем о некоторых подробностях того, как «Коммунист» неожиданно стал для интеллигенции если не в один ряд с «Огоньком», «Московскими новостями», «Новым миром», «Знаменем», «Октябрем», то где-то совсем рядом. А в сюжетах, связанных с экономикой, напрямую участвовал в политической борьбе.

Его главным редактором в 1986 году был назначен, явно при участии Михаила Горбачева, Иван Фролов, человек, который в самые глухие годы застоя умудрился сделать пригодным для чтения журнал «Вопросы философии». Впоследствии Горби перекинет Фролова на другой участок — переделывать «Правду». Главный идеологический орган страны вдруг на глазах стал радикально меняться — именно это и было нужно Горбачеву: чтобы партийная масса и ее руководство, привыкшие вычитывать в «Коммунисте» идеологические директивы, поняли, что теперь критическое мышление — и есть новая директива. Не случайно Михаил Сергеевич всерьез относился к кадровой политике журнала и помогал в этом его редакторату.

Перелом

Отто Лацис — известинец, в свое время отправившийся работать в Прагу в международный коммунистических журнал «Проблемы мира и социализма», комфортабельный вольер для партийных интеллектуалов. Его отозвали оттуда в 24 часа после обнаружения крамольной рукописи антисталинской книги «Перелом», которую пытался размножить и начать распространять Лен Карпинский, в прошлом комсомольский вожак и успешный журналист, впоследствии исключенный из партии и изгнанный отовсюду. В «Известия» Отто Рудольфовичу вернуться не позволили, зато после того, как его спас от исключения из партии лично глава Комитета партийного контроля Арвид Пельше, «спрятали» на 11 застойных лет в Институт экономики мировой социалистической системы АН СССР.

В 1986 году Отто Лацису позвонил Иван Фролов. Задача Ивана Тимофеевича была более чем ответственной — перестройка главного теоретического журнала ЦК КПСС «Коммунист», который в течение десяти последних лет редактировал убежденный сталинист Ричард Косолапов, человек, близкий к главному цековскому «орговику» Константину Черненко.

Фролов пригласил Лациса на должность политического обозревателя, которая находилась в «номенклатуре», то есть в ведении секретариата ЦК: назначение должно было быть одобрено всеми секретарями Центрального комитета. 11-летняя «академическая ссылка» Отто Рудольфовича закончилась, хотя и не сразу — ему припомнили то самое давнее партийное взыскание, и Ивану Тимофеевичу для оформления нового важнейшего сотрудника — члена редколлегии — потребовалась помощь самого Генерального секретаря. В результате Фролов уж заодно настоял на том, чтобы Лацис занял позицию первого зама главного редактора: он в нем нуждался так же, как Горбачев в главном партийном либерале Александре Яковлеве.

Одной из знаковых публикаций фроловского периода стала статья академика Татьяны Заславской, основателя экономической социологии. В скором времени ей предстояло вместе в Борисом Грушиным основать Всесоюзный центр общественного мнения, ВЦИОМ, будущий «Левада-центр» (который теперь объявлен «иноагентом»). Была подготовлена к печати статья Заславской «Человеческий фактор развития экономики и социальная справедливость». Вот как об этом вспоминала сама Татьяна Ивановна: «Небольшая деталь: один из моих аспирантов, живший в Барнауле, услышал, что в «Коммунисте» №13 (это был 1986 год) опубликована моя статья, и пошел купить этот номер. Но куда он ни обращался, везде 12-й и 14-й номера были, а 13-го не было. Когда же он спросил киоскера, в чем дело (может, номер не поступил или поступил в меньшем числе экземпляров?), тот ответил: «Я и сам не пойму, в чем дело. Число журналов обычное, но все почему-то спрашивают 13-й номер. Наверное, там что-то нужное людям»… Действительно, это был идеологический прорыв, я почувствовала это вот из чего. Статья уже была отредактирована, обсуждена на редколлегии, и главному редактору оставалось подписать ее в печать. Он пригласил меня к себе, чтобы прояснить несколько вопросов, возникших на редколлегии. При этом выяснилось, что слово «группа» (одно из ключевых понятий социологии, часто использовавшееся в статье) было понято в духе 30–50-х годов — как «групповщина». Антипартийная группа или какая-то еще…

Между тем в статье говорилось, что группы играют важную социальную роль. Пришлось сделать специальное примечание. Видимо, многое из того, что в то время уже широко обсуждалось, в «Коммунисте» появлялось впервые. Для партработников и идеологов все это было внове, чем, видимо, можно объяснить и разноречивость откликов».

Не телефонный разговор

С 1986-го и до самого конца Советского Союза журнал — уже и после того, как Горбачев заберет Фролова к себе в помощники, а затем и в Политбюро ЦК, — останется одним из главных интеллектуальных рупоров перестройки. «Коммунист» обрел множество новых заинтересованных болельщиков — так много людей никогда в жизни добровольно и с интересом не стремились читать какие-либо иные образцы партийной прессы.

Первый замглавного Лацис искал ключевую фигуру — редактора отдела экономики. Точнее, как он хитро назывался, — политической экономии и экономической политики. Нужен был человек, который сочетал бы в себе редкие качества — академического ученого, редактора и одновременно журналиста. С пониманием того, что в партийном журнале есть определенные — как минимум стилистические, как максимум идейные — ограничения. И эти ограничения следует решительно ломать. Как начал их ломать сам Лацис в самой первой своей статье в «Коммунисте», где он доказывал, что надо не совершенствовать показатели государственного плана для предприятий, а отменить такие планы вообще. Статья увидела свет в аутентичном виде лишь после того, как Фролов добился назначения Лациса первым замом и отправил текст на просмотр и одобрение академику Леониду Абалкину.

Отто Лацис вспоминал:

Это — особая история. В августе 1968-го взволнованный Лен Карпинский позвонил Лацису и сообщил, что Тимур Гайдар собирается покончить с собой в знак протеста против вторжения советских войск в Чехословакию. Разумеется, скрыть факт демонстративной кончины собкора «Правды» в Белграде, который в это время находился в отпуске в Москве, для властей особой сложности не представляло. Переубедить кого-то этим актом «самосожжения» тоже было невозможно. Зато в результате Лацис, Карпинский, Гайдар встретились на гайдаровской даче в Дунино. Тогда-то Отто Рудольфович и познакомился с широколицым улыбчивым мальчиком Егором.

Самое интересное, что в Дунине три журналиста обсуждали возможность издания неподцензурного журнала. И вот то, что не получилось в результате с Тимуром Гайдаром, Лацис реализовал в содружестве с его сыном. Несмотря на то что журнал был подцензурным, именно с ним связывались надежды на интеллектуальный прорыв в понимании советской системы и поиск способов ее радикального изменения. Изнутри партии, с самого верха государственной пирамиды — как делались и делаются все модернизации в России. Как ее начал и сам Горбачев.

И текли куда надо каналы

Гайдар согласился на предложение Лациса. Первая его статья вышла в июле 1987-го — издательские циклы в партийной журнальной прессе даже для сотрудников редакции были не слишком быстрыми. Называлась она весьма академично — «Краткосрочные и долгосрочные циклы в экономике». В ней утверждалось, что методами рывков и ускорений можно добиться формального повышения показателей роста, но — в ущерб качеству. Структура и качество роста важнее впечатляющих темпов и процентов.

Егор получил уникальную возможность собрать коллектив отдела таким образом, каким ему самому хотелось. Пришел, например, Алексей Улюкаев, которого впоследствии в реформаторской среде называли «нашим самым бойким пером» — он действительно хорошо писал, после ухода Гайдара в «Правду» возглавил отдел экономики «Коммуниста», затем сотрудничал с «Московскими новостями».

Гораздо большим журналистским опытом обладал Виктор Ярошенко. В журнал он попал по приглашению Лациса, а Отто Рудольфовичу Виктора Афанасьевича рекомендовал их общий приятель Анатолий Бруштейн, основатель легендарного клуба ученых в новосибирском Академгородке «Под интегралом» и организатор скандального концерта Александра Галича в марте 1968 года. Тогда Галич спел для очень большой и очень молодой аудитории в том числе «Памяти Пастернака» и «Ошибку» («Где полегла в сорок третьем пехота… там по пороше гуляет охота»). На последних словах этой песни — «трубят егеря» — символическим образом с оружейным хлопком взорвалась лампа; «Я думал, это в вас стреляли», — сказал бард Юрий Кукин. «А я думал, это первый секретарь обкома застрелился», — отозвался Александр Аркадьевич… После этого инцидента Галичу запретили публично выступать.

Ярошенко было уже 40 лет, он объездил весь Союз, специализировался на экологической проблематике, по своему профессиональному складу был скорее очеркистом, да еще всерьез увлекавшимся фотографией. Он окончил Энергетический институт, но ни дня не проработал по специальности. Из «Московского комсомольца» пришло письмо с просьбой распределить выпускника и автора «МК» в газету. В письме Ярошенко был охарактеризован как «нежная поэтическая натура, пишет стихи». Увидев такую характеристику, легендарный министр энергетики СССР Петр Степанович Непорожний благословил юношу: «На … (фиг), на все четыре стороны!»

С Бруштейном Ярошенко подружился во время командировки в Академгородок от журнала «Юность». Спустя годы, когда Бруштейн оказался в очередной раз в Москве и рассказал Ярошенко о фактическом перезапуске «Коммуниста», Виктор попросил его походатайствовать перед Лацисом о публикации в главном партийном журнале статьи против переброски сибирских рек — это могло бы значительно укрепить позиции экологов. А Лацис немедленно пригласил Ярошенко в штат журнала. Так Виктор перешел в «Коммунист» — с потерей зарплаты и даже квартиры, которую вот-вот ему мог выбить Олег Попцов, главный редактор «Сельской молодежи», где работал Ярошенко. Виктор Афанасьевич занял маленький кабинет на первом этаже. И стул, до него принадлежавший отправившемуся в Париж от АПН Виталию Дымарскому. Потом тот же стул перейдет Алексею Улюкаеву.

Гайдар вдохновлял Ярошенко: «Отсюда будет легче останавливать поворот рек». В широком смысле этих слов… И ведь действительно, обладая корочкой журнала «Коммунист», в больших битвах с лоббистами можно было чувствовать себя гораздо увереннее. Ярошенко мог решительно входить в здание Гидропроекта, чтобы высказать негативное отношение партийной журналистики к плану строительства 100 гидроэлектростанций, грозившему затоплением не одной Матере из «Прощания с Матерой» (1976) Валентина Распутина, а миллионам гектаров лесов, полей, поселков, деревень…

«Коммунист», пользуясь словами Пастернака, был «продуктом разных сфер». В этой идеологической коммунальной квартире, несмотря на явно реформаторский курс Фролова и его преемника Наиля Биккенина, кого только не было. Появлялись совсем чужие партийному изданию люди, но их работа в журнале лишь подтверждала тот факт, что «Коммунист» — это не стыдное место даже для вне- и антисистемных журналистов. Каковым был, например, знаменитый в те годы журналист Геннадий Жаворонков, вдруг обнаруживший себя в тесном тихом кабинете на улице Маркса-Энгельса, а не в суетной круговерти редакции «Московских новостей». Задержался он там, правда, ненадолго.

А вот несколько чужой партийному духу литературный критик Игорь Дедков, у которого что-то не сложилось с Сергеем Залыгиным и он не перешел на работу в «Новый мир», принял приглашение «Коммуниста», стал обозревателем по вопросам культуры и литературы и задержался в журнале, уже переименованном в 1990-е в «Свободную мысль», на годы.

У Дедкова был свой, вполне ясный, мотив для работы в «Коммунисте». В апреле 1987 года он записал в дневнике:

«В последние месяцы во всех устных выступлениях я поддерживаю новую, т.е. задержанную, литературную волну и вслух обсуждаю проблемы, связанные с нашим прошлым… Время решающее: или социализм будет возрожден в нашей стране, или — похоронен на долгие десятилетия и навсегда; отношение к сталинскому прошлому — это отношение к настоящему и будущему».

Чтобы утвердить Дедкова обозревателем, Биккенину пришлось обратиться к Горбачеву — как и Фролову по поводу Лациса. Генеральный секретарь вообще очень внимательно относился к «Коммунисту»: забрав к себе помощником Ивана Фролова, он сам выступил с инициативой приглашения на пост главного редактора Наиля Биккенина. А при утверждении на Политбюро сказал о нем: «Он был за перестройку еще до перестройки». Что и неудивительно: именно Биккенин вписал в текст горбачевского доклада еще в конце 1984 года слово «ускорение» и словосочетание «человеческий фактор».

Золото Туманова

От высокой теории Гайдару — редактору отдела пришлось обратиться к самой что ни на есть приземленной практике, чтобы сделать из нее теоретические выводы о том, как старая система сопротивляется новым формам хозяйствования, фактически рыночным во внерыночной системе. Сюжет был, как заметил Лацис, не то что не теоретический, даже не журнальный, скорее — газетный. И конфликтный.

Речь шла о легендарном главе артели золотодобытчиков «Печора» Вадиме Туманове, который когда-то еще совсем молодым человеком сел по 58-й статье, а потом набирал сроки побегами из зоны. Ему Владимир Высоцкий посвятил свои песни «Был побег на рывок»:

Пнули труп: «Сдох, скотина!
Нету проку с него:
За поимку полтина,
А за смерть — ничего»…

и «В младенчестве нас матери пугали»:

Мы Север свой отыщем без компаса —
Угрозы матерей мы зазубрили, как завет,
И ветер дул, с костей сдувая мясо
И радуя прохладою скелет…

Артель преследовали, собирались закрыть совместными усилиями обкома партии Коми АССР и Министерства цветной металлургии СССР. К делу подключились правоохранительные органы и партийная печать: «Печору» громили в «Социалистической индустрии». Это, конечно, не «Правда», но все-таки орган ЦК. Причины объяснил сам Туманов: «Министерство в отчаянных усилиях на скромные проценты едва-едва повышает экономическую эффективность. И тут мы отличаемся разительно. Производительность труда в «Печоре» более чем втрое выше средней по отрасли… Только дискредитируя те пока еще немногочисленные предприятия, где полный, последовательный хозрасчет, зависимость доходов каждого от конечного результата, демократизм внутрипроизводственной жизни становятся нормой, чиновники могли доказать необходимость жесткого административного управления».

Эту экономическую подоплеку легко расшифровали Лацис и Гайдар. И решили заступиться за «Печору». «Коммунист» опубликовал письмо в защиту артели. Но на этом не остановил свои усилия.

…Статья об успехах артельной организации производства стояла в номере, когда в кабинете Биккенина раздался звонок телефона кремлевской АТС. Звонил Горбачев. Он выразился в том смысле, что журнал правильно поддерживает новую форму организации производства, но — «защищаете не того человека, которого надо защищать». Судя по всему, в битву против Туманова включился Егор Кузьмич Лигачев.

Статью об артели пришлось снять из номера. Лацис отдал ее в «Известия», где она и была опубликована. А сама история стала иллюстрацией к тому, какая яростная борьба шла в советском истеблишменте и на какие компромиссы шел, маневрируя между элитными кланами, Горбачев.

Экономика котлована

«Экономика нулевого цикла» — так Ярошенко и Гайдар характеризовали советскую экономическую систему в статье «Нулевой цикл», опубликованной летом 1988-го в «Коммунисте». Котлован Андрея Платонова — символ этой экономики. В него закапываются деньги и усилия. Это исторически нагруженный знак тяжелого, иногда подневольного труда, симптом гигантомании, имитация реального хозяйствования. Выкапывание ямы, как и ее закапывание, — это тоже рост ВВП, только затратный и бессмысленный.

На страницах «Коммуниста» — по-журналистски практическая битва хотя бы за рациональность в экономике. Ресурсам легче «перетечь» туда, где их проще всего освоить: «…вниз по склону, по закону наименьшего сопротивления, заполняя понижения, котлованы и каналы… — писали два молодых автора «Коммуниста». — Отраслям, для обеспечения производственной деятельности которых почти ничего не надо, кроме горючего, землеройной техники, цемента да запчастей, легче всего израсходовать средства.

Тема безрассудного расходования ресурсов имела еще одну, вполне очевидную грань — жизнь государства не по средствам. Тема, о которой никогда публично в СССР не говорили, — во всяком случае, вне стен Минфина на улице Куйбышева: бюджетный дефицит, превышение расходов над доходами.

Осенью 1988-го Гайдар и Лацис публикуют статью с простым названием, многое объясняющим,— «По карману ли траты?». В ней они простым языком объясняли природу цен, инфляции и причины дефицита товаров. И вот экономика бюджетного (а значит, и товарного) дефицита закольцовывается с экономикой «нулевого цикла» — котлована: «Что такое крупный дефицит государственного бюджета в условиях нашей экономики? Это значит, что часть выплаченных денег не будет обеспечена товарами и услугами. После того как люди потеряют надежду их отоварить, деньги осядут на сберкнижках, а затем, после заимствования их госбюджетом, будут использованы для финансирования еще одного канала или котлована (курсив мой. — А. К.)».

Вот так устроена огосударствленная экономика, где исключительно государство решает, куда направить деньги, где образуется денежный навес — накопленные деньги, на которые нечего купить, а значит, деньги пустые, не обеспеченные товарами. Так бюджетный дефицит закладывает в самом себе мину инфляции, сдерживаемую только административно. А это сдерживание ведет к тому, что из продажи исчезают даже товары повседневного спроса.

Социалистическая экономика превращается в черную дыру, куда, как в тот самый «котлован», проваливаются гигантские ресурсы, не дающие отдачи.

И далее: «Г. Сокольников, в начале двадцатых годов на посту народного комиссара финансов яростно боровшийся за сокращение бюджетного дефицита, за отказ от финансирования государственных расходов с помощью печатного станка предлагал повесить возле Высшего совета народного хозяйства вывеску: эмиссия — опиум для народного хозяйства. Полезно и сегодня помнить об этом всем, кто отвечает за формирование и реализацию экономической политики».

Эта фраза легендарного Сокольникова, почти весь аппарат которого был потом репрессирован Сталиным, в 1990-е годы висела в приемной министра финансов — кто бы этим министром ни был. Повесил это либеральное дацзыбао Борис Федоров. Затем по его же инициативе появилась еще одна вывеска: «Инфляция не создает рабочих мест».

Записка Горбачеву

Отчаявшись «напугать» руководство страны со страниц прессы до такой степени, чтобы оно решилось на изменения в бюджетной и денежно-кредитной политике, Гайдар и Лацис подготовили записку для Горбачева, в которой суммировали все возможные объяснения ситуации и предложили набор критически необходимых мер, среди которых было сокращение военных расходов и ограничение централизованных капиталовложений. Предлагалось ликвидировать дотации к ценам на продовольствие с одновременным пересмотром структуры розничных цен в качестве замены (пока это было возможно) их либерализации, отказаться от повышения зарплат и пенсий, если не показаны источники доходов на эти статьи расходов.

Бумагу с приложенными к ней вырезками из статей в «Коммунисте» первому лицу передали через Ивана Фролова. Горбачев обсудил тезисы записки на одном из заседаний Политбюро 16 февраля 1989 года, темой которого было «финансовое оздоровление экономики и укрепление денежного обращения». Докладывал, правда, Рыжков. И выдал странную цифру — превышение доходов над расходами за три (!) года перестройки составило 133 миллиарда рублей (формально он мог объяснить отсутствие цифры за 1988 год тем, что статистика запаздывала).

40 миллиардов избыточных денег, не покрытых предложением товаров. На 70–80 миллиардов скопилось товарных запасов, не имеющих спроса. Картина полной катастрофы! При этом у Рыжкова почему-то во всем была виновата пресса.

Горбачев на заседании Политбюро выступал многословно и пылко. Говорил об отсутствии «настоящего научного анализа». Еще бы — нужно было письмо двух экспертов-журналистов из «Коммуниста», чтобы начать хотя бы относительно честный разговор о чрезмерных неэффективных расходах, дефиците бюджета, скрытой инфляции. Это при живом-то гигантском аппарате Совмина и ЦК, Госплана, ресурсах Академии наук! «Если не включим… противозатратные рычаги, — продолжал Горбачев, — мы ничего не добьемся». Он упомянул даже чрезмерные расходы на оборону — Генеральный секретарь и без пяти минут президент СССР правильно понял смысл записки Гайдара и Лациса: «Не знаю, как другие члены Политбюро, но я считаю, что нужно сохранить капиталовложения… только там, где это работает на товары для народа и на жилье. А все остальное пусть подождет — в том числе многие стройки и заводы (курсив мой. — А. К.)».

Горбачев поручил Совмину принять меры по сокращению дефицита бюджета. Но — не изменилось ровным счетом ничего. Система оказалась сильнее ее рулевых. Отто Лацис вспоминал: «Был утвержден список второстепенных мероприятий, позволивших наскрести — скорее всего, на бумаге, — экономию на сумму 27 миллиардов рублей. Между тем председатель Госплана и член Политбюро Юрий Маслюков опубликовал в «Правде» статью, в которой утверждал, что первоначально утвержденный на 1989 год бюджет предусматривал дефицит на 127 миллиардов рублей. Так получилось, что на этот год было три только официально признанных цифры дефицита: 36 миллиардов, признанных Гостевым, 99 миллиардов, фактически показанные в его докладе… и 127 миллиардов Маслюкова. Реальной суммы дефицита никто не знал, а формальная экономия в 27 миллиардов в лучшем случае возвращала примерно на уровень тех 99 миллиардов, с которыми никак нельзя было примириться, если было желание избежать обвальной инфляции».

И Совмин, и ЦК были словно парализованы перспективой освобождения, даже частичного, цен. И теряли, теряли, теряли время. Денежный навес превращался в волну цунами, которая словно всосала в себя исчезающие с прилавков товары, застыла над страной и рано или поздно должна была обрушиться всей своей мощью на экономику.

* Признан властями РФ «иноагентом».