Прорыв плотины

Среди новых фронтов, которые один за другим открывала перестройка, с начала 1991 года на первый план вышли национальные проблемы и взаимоотношения центра с союзными республиками. Как показывал советский опыт, сохранять в форме единого государства необъятное пространство, включавшее помимо России не только такие разнородные территории, как Прибалтика, Кавказ и Средняя Азия, но и, по существу, разные цивилизации, можно было, или продолжая сталинскую репрессивную политику, либо по-брежневски отдавая на откуп местным князьям целые республики и области, закрывая глаза на установленные в них феодальные порядки и коррупционные режимы. Горбачева не устраивало ни то, ни другое. Оставался курс на политическую реформу.

Общий процесс демократизации общественной жизни рано или поздно должен был затронуть основы, на которых было построено федеративное государство. На каком-то этапе декларативная модель советского федерализма должна была столкнуться с заложенным в ней изначально коренным противоречием между формально декларируемыми принципами и реальной практикой. Здание Советского Союза, покоившееся на двух опорах — утопии большевистского проекта и принуждении как основном способе его реализации, оказалось обреченным после того, как перестройка лишила его и того, и другого.

В разных регионах страны активизировались разнородные оппозиционные силы, намеренные воспользоваться ослаблением диктата центральной власти и обещаниями «радикальных перемен», доносившимися из Москвы и транслируемыми на всю страну по телевидению. Дополнительным стимулом для них неожиданно стали и прорывы во внешней политике, провозгласившей в соответствии с принципами нового политического мышления «право на выбор» народами своих социальных систем и политических моделей, что привело в 1989 году к лавине «бархатных революций» в странах Восточной Европы.

Именно в этом году, стараясь не отстать от своих соседей, политические лидеры и парламенты прибалтийских республик, воодушевленные принятым Верховным Советом СССР решением об аннулировании пакта Молотова–Риббентропа, открыто провозгласили своей целью полную независимость и выход из СССР. Принципиальный отказ Горбачева использовать силу для вмешательства в процессы смены власти в странах Восточной Европы не мог не поощрить республиканских политиков к тому, чтобы постараться использовать окно возможностей, неожиданно открывшееся в Кремле.

До тех пор, пока очаги сепаратистских настроений или обострившихся межнациональных конфликтов были рассеяны по периферии союзного государства, даже фронда прибалтов не могла поставить под угрозу устойчивость Союза в целом. Действовала колоссальная историческая инерция российского имперского государства и привитые советской властью рефлексы послушания: центральное «светило» союзной «галактики» — Россия — продолжала играть роль исторического ядра и политического центра Союза. Однако после того, как руководство России, возглавив «парад суверенитетов», призвало остальные республики последовать за ней, угроза распада СССР, еще недавно выглядевшая немыслимой, превратилась в актуальную проблему.

После своего избрания в мае 1990 года на пост председателя российского парламента Борис Ельцин добился принятия Декларации о суверенитете Российской Федерации в рамках Советского Союза. За этим последовала принятая в нарушение Конституции СССР резолюция, провозглашавшая верховенство республиканских законов над федеральными. Пример Российской Федерации вдохновил на принятие деклараций о суверенитете и некоторые другие республики.

К началу 1991 года противоречия приняли открытую форму, когда сторонники жесткого курса в окружении Горбачева предприняли силовые акции по наведению «конституционного порядка» в Вильнюсе и Риге.

Вызвав возмущение общественного мнения не только в балтийских республиках, но и в Москве и не принеся желаемого результата, эти акции закончились политическим фиаско и резко ослабили позиции Горбачева, подарив желаемые козыри радикальной оппозиции, возглавляемой Ельциным (он совершил демонстративный «вояж солидарности» в Прибалтику).

Самому же Горбачеву пришлось отмежевываться от действий собственных спецслужб и их руководителей и оправдываться перед своими западными партнерами.

Два месяца спустя вильнюсский сценарий мог повториться в Москве. Когда 300-тысячная демонстрация сторонников Ельцина вышла на улицы столицы в знак протеста против требования депутатов-коммунистов отправить председателя российского парламента в отставку, глава МВД Борис Пуго и министр обороны Дмитрий Язов направили в город войска. Кровопролития чудом удалось избежать.

Стратегия спасения

Горбачев сделал выбор в пользу поиска политического варианта вывода страны из опасного тупика. Выработанная им стратегия, направленная на спасение единого государства, предполагала два этапа.

Первым стала организация 17 марта Всесоюзного референдума по вопросу о сохранении СССР как «обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности».

Такая объединяющая всех формулировка позволила получить одобрение более чем 70% участников голосования в девяти республиках, согласившихся принять участие в референдуме, включая Россию и Украину. Однако эйфория, присутствовавшая в зале Верховного Совета при объявлении результатов голосования «всего советского народа», не должна была затушевать тот факт, что из-за отказа шести из 15 республик (республики Прибалтики, Армения, Грузия и Молдавия) в нем участвовать Советский Союз, не испытав ни военного поражения, ни внешнего вторжения, фактически оказался лишенным значительной части территории.

На втором этапе Горбачеву предстояло добиться «ратификации» концепции нового союзного государства республиканскими руководителями. Избранная формула «1+9» соответствовала числу лидеров, согласившихся собраться 23 апреля 1991 года в Ново-Огареве. Подписание нового Союзного договора давало реальный шанс на сохранение единого государства, в названии которого слово «социалистических» было заменено на «суверенных».

В переговорах приняла участие и Украина, лидер которой Леонид Кравчук так пояснил в воспоминаниях свою позицию:

В результате было подписано общее Заявление «9+1» (девять республик и Центр в лице президента СССР), которое вселяло надежду на скорую стабилизацию обстановки. По словам тогдашнего президента Казахской ССР Нурсултана Назарбаева, заявление стало «мощной базой для сохранения государства, поскольку в этих республиках сосредоточено 90% экономического потенциала страны». Торжественное подписание текста нового Союзного договора было назначено на 20 августа.

Главный довод, который Горбачев приводил в пользу договора, был такой: «Не сохраним единого государства, получим новую Югославию». При этом чрезвычайная схема спасения Союза, на которую под давлением Горбачева согласились участники этого процесса, не снимала ни принципиального антагонизма между подходами представителей разных политических сил к способу осуществления российских реформ — эволюционному и радикальному, ни отменяла логику политического и личного противостояния между Горбачевым и Ельциным.

Однако неожиданно в спор между двумя вариантами вывода страны из системного кризиса вмешались сторонники третьего — «китайского» пути, заимствованного у организаторов силового подавления оппозиционеров в Пекине в июне 1989 года на площади Тяньаньмэнь.

Преждевременный крах

Успех, достигнутый в Ново-Огареве, видимо, притупил бдительность Михаила Горбачева, и он проигнорировал тревожные сигналы, начавшие поступать к нему с разных сторон, относительно опасности попытки реванша со стороны консервативных сил, оказавшихся «за забором» новоогаревского процесса. Среди них закономерно оказались и те, кто, поняв после кризисов в Прибалтике и Москве, что больше не могут рассчитывать на него как инструмент проведения курса «сильной руки», приняли решение действовать самостоятельно в обход президента или при необходимости изолировав или сместив его с его должности.

План путчистов начал рассыпаться с первых попыток его реализации, когда 18 августа около пяти часов пополудни в Форос к М. Горбачеву прибыла депутация ГКЧП (в составе О. Шенина, О. Бакланова, В. Варенникова и В. Болдина). Президент назвал членов самозванного ГКЧП авантюристами и потребовал немедленного его роспуска. После этого они решили его «интернировать», изолировав от внешнего мира тройным кольцом оцепления с суши, военными кораблями в море и лишив средств связи и ядерной кнопки. Советский Союз на время перестал быть второй мировой ядерной державой.

Однако скоро выяснилось, что шесть лет перестройки не прошли даром. Напугать путчистам удалось только несколько республиканских вождей, которые, ожидая дальнейших новостей из Москвы, заявили о готовности так же ревностно служить ГКЧП, как до этого перестройке.

Судьба путча решилась в ночь с 20 на 21 августа, когда группа «Альфа» готовилась штурмовать Белый дом, окруженный символическим кольцом безоружных москвичей. Случайная гибель под гусеницами танка на Садовом кольце троих молодых ребят, пытавшихся его остановить, превратив их в первые символические жертвы путча, не только вызвала взрыв возмущения среди защитников Белого дома, но и внесла разброд в ряды путчистов. Получив сообщение об этом происшествии, министр обороны Язов, не советуясь ни с кем из своих коллег по ГКЧП, приказал начать вывод войск из Москвы. После этого подлинные авторы путча — В. Крючков, Д. Язов и А. Лукьянов отправились каяться в Форос, чтобы отдать себя в руки (и под защиту) интернированного ими президента. В Москву они вернулись в качестве арестованных.

Путч провалился, однако и судьбе еще не реформированного Союза, и политической репутации его президента он нанес непоправимый ущерб.

Именно объявленные путчистами намерения восстановить единое государство путем введения чрезвычайного положения спровоцировали в первые же дни после его провала тот самый «парад суверенитетов». С официальными декларациями об этом вдогонку за прибалтийскими республиками поспешили выступить Белоруссия (25 августа), Молдова (27-го) и Украина (28-го). За ними последовали среднеазиатские республики и даже Нагорный Карабах и Крым.

Не меньший, если не больший ущерб путч нанес статусу и возможностям президента СССР продолжить свою деятельность в качестве инициатора и руководителя процесса демократического преобразования страны. Поменявшись ролями с Ельциным, Горбачев оказался де-факто политическим должником российского президента, возглавившего сопротивление путчу и обеспечившего возвращение Горбачева в Москву. А в то же время именно категорический отказ президента СССР уступить шантажу путчистов расстроил их планы и, по сути, спас Ельцина от вероятного ареста, который был ими запланирован. Так что два лидера были квиты.

Более драматичным последствием было другое. Сохранив после путча формально свою должность, Горбачев проиграл надежду на то, что принципиальные перемены в России станут результатом реформы, а не революции. Смена власти, спровоцированная путчем, оборвала его проект эволюционной реформы сверху. И вместе с этим подорвала его возможность и дальше выступать в роли главного реформатора. Путч, таким образом, отдал судьбу союзного государства в руки сторонников его скорейшего демонтажа.

Ново-Огарево-2

Несмотря на ослабление своих позиций, Горбачев, опираясь на решения чрезвычайного Съезда народных депутатов, смог уже в сентябре заново запустить новоогаревский процесс и даже убедил Ельцина подписать совместный обновленный проект Союзного договора. Получив в конце сентября поддержку этого проекта от восьми республик, Горбачев начал торопить с подписанием Союзного договора. «Мы начнем это подписание с любого, даже минимального количества республик, — говорил он в кругу помощников, — даже если их будет всего две».

Однако даже этот сценарий оказался слишком оптимистическим. Хотя на заседании Госсовета 11 октября представители 10 республик подтвердили ранее достигнутую договоренность о подписании Договора об экономическом сообществе, вопрос о подписании политического Союзного договора забуксовал.

Первым с оговорками выступил узбекский лидер Ислам Каримов, сделавший вид, что впервые слышит о новом договоре, и поинтересовался, будет ли он отличаться от того, который обсуждали до августовского путча. Вслед за ним взял слово Леонид Кравчук, который сразу вывел Украину за скобки обсуждения, заявив, что до 1 декабря — даты объявленного референдума о независимости — Верховный совет Украины принял решение не участвовать в работе над Союзным договором.

На этом этапе Ельцин, еще считавший себя соавтором проекта, подписанного им с Горбачевым, поддержал предложение Горбачева обратиться к Верховному совету Украины с предложением пересмотреть это решение. Решение судьбы Союзного договора было, таким образом, отсрочено.

Однако если в начале ноября на очередном заседании Госсовета представители всех десяти республик, подписавших Договор об экономическом сообществе, еще обсуждая концепцию союзного государства, высказывались за сохранение единых вооруженных сил и проведение согласованной внешней политики (Ельцин даже заявил, что Россия не стремится ни к созданию собственной армии, ни к открытию за рубежом собственных посольств), то уже через две недели дебаты о формуле Союза застряли на перекрестке.

На заседании 19 ноября против Горбачева, настаивавшего на едином союзном государстве, выступил Ельцин, который, вопреки собственной позиции, высказанной ранее, заявил, что настаивает на объединении (конфедерации) суверенных государств, не связанных единой Конституцией.

Горбачев решительно возражал: «Если не удержим единое государство, я вам прогнозирую беду. Я не могу и не стану брать на себя ответственность за аморфное образование… Если президент вам нужен для свадьбы, чтобы об него ноги вытирать, это не для меня. Стране нужен избранный народом руководитель, способный уравновесить ту новую степень децентрализации, на которую мы переходим».

Большинство членов Госсовета, возглавлявшегося Назарбаевым, его поддержало. Только белорусский руководитель Станислав Шушкевич, лавируя между Горбачевым и Ельциным, предложил компромисс: «Давайте начнем с конфедерации, а потом доведем ее до федерации». На этом этапе, явно не желая остаться в изоляции, Ельцин примирительно предложил: «Давайте напишем — конфедеративное государство».

На том и порешили. Согласились даже определить срок подписания договора: до конца года. Когда после окончания заседания его участники вышли к прессе, нетерпеливо ожидавшей, как будет называться будущая страна, Горбачев предоставил возможность ответить на этот вопрос Ельцину. Оставшись один на один с блицами фотографов и телекамерами, тот торжественно объявил: «Договорились, что будет Союз — демократическое конфедеративное государство». Обмениваясь мнениями с помощниками после заседания, Горбачев сказал: «Я согласен строить любой Союз — федеративный, конфедеративный, какой хотите, но строить, а не разваливать».

Окончательное одобрение проекта Союзного договора было назначено на 25 ноября. В Ново-Огарево уже был доставлен круглый стол, обрамленный флажками различных республик. Однако вместо торжественной церемонии парафирования согласованного текста заседание началось с сенсационного заявления Ельцина о том, что «новые моменты» не позволяют России одобрить проект договора в представленном виде: «Разговоры в комитетах Верховного Совета (РСФСР) показывают, что российский парламент не готов ратифицировать концепцию единого, даже конфедеративного государства».

С предложением отложить парафирование договора Ельцина поддержал Шушкевич. Горбачев был потрясен. «Тогда мы опрокинем то, о чем уже договорились и о чем оповестили страну. То, что вы предлагаете, не просто проволочка — вы разрушаете саму основу документа». Его поддержал Назарбаев: «Мы за формулу, согласованную на прошлом заседании, то есть за конфедеративное союзное государство, а не за какое-то «облако в штанах».

Горбачев подытожил: «Если с этого заседания выйдем без парафированного текста, последствия могут быть непоправимыми. Страна находится в хаосе, а вы начинаете маневрировать. Если не одумаетесь, будет беда. В таком случае я вижу свою роль исчерпанной, но предупреждаю: то, что вы делаете, нанесет огромный ущерб стране и нашему государству.

Под нажимом Горбачева и при явно выраженном мнении большинства участников заседания, которые его поддержали, была в конце концов выработана компромиссная формулировка. В ней упомянули, что, представляя текст на рассмотрение своих парламентов, члены Госсовета исходят из того, что Союзный договор будет подписан и ратифицирован до конца текущего года.

Тем не менее всем было понятно, что ожидаемое подписание Союзного договора в очередной раз отодвигается, подобно линии горизонта, и что демократическое конфедеративное государство, не успев стать реальностью, начинает таять, как мираж в пустыне. Поздней ночью члены Госсовета разъехались из Ново-Огарева, с тем чтобы больше никогда не вернуться…

Табличка была снята ночью

Только позднее выяснилось, что избранная Ельциным и Шушкевичем линия на то, чтобы потянуть время, объяснялась желанием дождаться результатов украинского референдума о независимости и избрания Леонида Кравчука президентом республики. И то и другое должно было произойти 1 декабря. Ельцину голосование большинства украинцев на референдуме за независимость должно было подарить недостающую фигуру в игре против горбачевского проекта сохранения единого государства, поскольку российский лидер чувствовал себя неуютно в роли главного и единственного инициатора разрушения Союза.

Через неделю после избрания Кравчука украинским президентом 8 декабря три лидера славянских республик собрались в правительственной резиденции Вискули в Беловежской Пуще и, не поставив в известность Горбачева о своих намерениях, заявили о роспуске СССР.

В последующие годы многие критики президента Советского Союза и в их числе августовские путчисты — Д. Язов, В. Крючков и А. Лукьянов — осуждали Горбачева за то, что он не послал в Беловежье армию или спецназ для ареста заговорщиков. Но в эту ночь Шушкевич и его гости могли не опасаться за свою безопасность. Горбачев не намеревался прибегнуть к силе, потому что, как и на предыдущих этапах перестройки, больше всего опасался развязать политический конфликт, могущий перерасти в гражданскую войну.

В своем заявлении после беловежских событий Михаил Горбачев написал: «Судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик». Позднее, защищая свою позицию в эти дни, он напишет: «Я использовал все политические полномочия, все средства, кроме силовых. Пойти на применение силы, чтобы удержать власть, — это уже был бы не Горбачев. Да и чем это могло бы кончиться? Расколом всего — армии, милиции, гражданским конфликтом, а возможно, и гражданской войной. Этот путь был для меня закрыт».

Дождавшись решения Алма-Атинской встречи руководителей одиннадцати бывших советских республик о прекращении существования СССР, Горбачев выступил 25 декабря 1991 года по телевидению с заявлением о сложении с себя полномочий президента СССР. Согласно договоренности, достигнутой накануне между ним и Ельциным, советский флаг над куполом Кремля должен был быть спущен вечером 31 декабря 1991 года. Ровно 69 лет спустя после образования Советского Союза. Однако вопреки этой договоренности флаг СССР, развевавшийся над зданием Сената, был заменен на российский уже во время прощальной речи Горбачева.

Табличка на стене в кремлевском коридоре перед его кабинетом с надписью «Президент СССР М.С. Горбачев» была снята ночью.