I

Инициаторы пропагандистской атаки на Институт философии РАН, которая с перерывами продолжается уже не первый год, подвели наконец идеологическую базу под свои требования «реформировать ИФ», то есть сменить руководство института, а может, и вовсе ликвидировать его (тут они между собой еще не договорились; чего же они добиваются — деинституализации или дефилософизации?). Участники недавней пресс-конференции в ТАСС объявили, что борьба с ИФ РАН — это борьба между «славянофилами» и «западниками», отведя роль «славянофилов», конечно же, себе, а «западников» — работникам ИФ РАН. А затем в телеграме последовало разъяснение, что это борьба «Великой русской философии» с «Просвещением», которое пришло к нам с Запада и, следовательно, как все западное, якобы смертельно вредно для русской культуры.

Думается, это очень важное заявление, поднимающее проблему на новую теоретическую высоту. Действительно, дело ведь не в увольнении Черняева (в конце концов, это внутренний инцидент ИФ РАН), дело даже не в поведении отдельных бывших работников института (я, между прочим, тоже не в восторге от проамериканских неолибералов, но где их нет — и в других академических институтах, и в вузах! (см. сноску 1). Дело в столкновении идей, я бы даже сказал, парадигм или «традиций». Если самозваные новые «славянофилы» (к настоящим славянофилам, по-моему, большинство из них никакого отношения не имеют) победят, и в столице нашей Родины, боюсь, возникнет Институт Анти-Просвещения, который еще — как мечтается погромщ… пардон, реформаторам — будет снабжать рекомендациями власть, то судьба нашей Родины будет, увы, незавидной.

Это становится особенно ясным, если только мы вспомним, что за вдовой Зиновьева стоит господин Дугин с молодыми «птенцами его гнезда». А Дугин многократно уже «радовал» общественность «глубокомысленными» заявлениями о том, что всем нужно отрастить бороды, уехать в деревни, отказаться от науки и техники и тогда… Россия станет великой и все западные державы будут перед ней трепетать!

Чтоб не быть голословным, приведу его собственные слова. 6 октября 2022 года Дугин написал в своем ТГ, что «ничем западным пользоваться нельзя… это главный императив в технике, материальном измерении жизни, в области вооружений и технологий… в области идей». 16 декабря того же года он описал там же свою «идеальную Россию будущего»:

19 июня 2023 года он порадовал участников Петербургского экономического форума утверждением: «Мы отказываемся признавать гравитацию, потому что это англосаксонское изобретение». Высказывания Дугина о бородах и о хороводах стали мемами. И если вы думаете, что он просто, как говорит молодежь, «стебается», то глубоко ошибаетесь. Он предельно серьезен — загляните в его книжки! Его молодые последователи тоже воспринимают это всерьез. И такие вот люди стремятся занять (и занимают) должности профессоров, руководителей научных центров, а теперь и академических институтов…

На мой взгляд, обосновывать «борьбу за великую русскую философию» дугинским Анти-Просвещением крайне странно. Тот же Дугин неоднократно заявлял, что никакой русской философии, по его мнению, не существует. «Русской философии не существует, и возможность ее возникновения блокирована дисгармоничным сочетанием европейского модерна с архаическими пластами русского народного мировосприятия», — пишет Дугин в книге со знаковым названием «Мартин Хайдеггер и возможность русской философии». Как вы понимаете, книга вышла уже после явления в русской истории Хомякова, Соловьева, Леонтьева, Булгакова, Флоренского, Бердяева, Лосева. Но все они для Дугина никто («коты» — презрительно обзывает он их в другой книге). «Умный немец Мартин Хайдеггер научит «отсталых русских» «правильной философии» — через своего ученика, первого (во всех смыслах!) русского философа, блестящего и несравненного Александра Гельевича!» — таков ведь краткий смысл его высказываний, не правда ли?

И этот человек упрекает релокантов из ИФ РАН в русофобии?

Действительно, высшие авторитеты для Дугина — сплошь западные мыслители, к тому же еще и оккультисты, принадлежащие к традиции западных ультраправых и «новых правых» — Эвола, Вирт, Ален де Бенуа. Когда-то он и сатаниста Кроули восхвалял…

И, знаете, как говорили в старой Одессе, Дугин таки прав в том, что «Великая русская философия» (произношу эти слова без иронии) никак несовместима с Анти-Просвещением Дугина и его «верных адептов»!

II

Под «Великой русской философией» (это цитата из заявлений зиновьево-дугинцев), надо полагать, они понимают традицию русского религиозного идеализма. Как известно, она берет начало в раннем славянофильстве (философии А.С. Хомякова, братьев Аксаковых, И.В. Киреевского, Ю.Ф. Самарина), достигает своего расцвета в классическом русском идеализме В.С. Соловьева и его последователей, а затем, через «почвенников» (Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, Ф.М. Достоевский) идет к идеализму Серебряного века и русскому зарубежью (С.Н. Булгаков, Л.П. Карсавин, А.Ф. Лосев, русские евразийцы, представители неопатристического синтеза и т.д.).

Примерно так понимают «русскую философию» многие ее исследователи, отличая ее от «западных школ» на «русской почве».

Правда, по моему скромному мнению, к русской философии вполне можно отнести и русских материалистов, в учениях которых тоже отражаются интенции русского национального характера — и не менее ярко, чем у идеалистов. Не случайно ведь любимый мною Эвальд Ильенков (кстати, работавший некогда в ИФ АН СССР, хотя господин Дугин и заявляет в СМИ, что в советские времена ИФ исключительно «обслуживал советско-бюрократическую верхушку»2) так много времени и сил уделял реабилитации детей-инвалидов. Но оставлю свое мнение при себе. Итак, великая русская философия — это русский религиозно-философский идеализм XIX — начала XX в. Противостоял ли он Просвещению? Материалистическим и атеистическим моментам в западном Просвещении — безусловно, да, но Просвещению в целом как апологии науки и образования — никоим образом. Могу сказать больше, этот идеализм просто был порожден русским Просвещением.

Учредителем и утвердителем русского Просвещения был, конечно, Петр Первый. Нельзя сказать, что московские цари до Петра ничего не делали для того, чтобы в России развивались науки, образование, возникли такие элементы западной модернистской культуры, как регулярная армия, промышленность, школы, книгопечатание. Вероятно, многие будут удивлены, если я скажу, что одну из первых модернизаций Русь пережила при Иване Грозном. Господин Дугин очень почитает царя Иоанна, называет своих псевдоевразийцев «опричниками», но, к сожалению, в Иоанне ему нравится только то, что у нормального человека вызовет нравственное отторжение — пытки и казни инакомыслящих, погромы и убийства политических оппонентов (Дугин и про Сталина говорил, что больше всего ценит у него «репрессии против всех, виноватых и безвинных»). Однако Грозный, в отличие от Дугина, призывал не в деревни вернуться хороводы водить, а наоборот — строить пушки (по тем временам новейшее «западное оружие»), реорганизовать ополчение в регулярное войско на западный манер, создавать стрелецкие полки, то есть вооруженные новым тогда, огнестрельным — тоже западным! — оружием, открывать школы и обучать детей священников. При Грозном в России появились первые типографии. При его дворе — о ужас! — были «иностранные специалисты» (служилые иноземцы).

Были у Грозного в Московии и последователи. Царь Алексей Михайлович открыл, например, первый в Великороссии университет средневекового типа — Славяно-греко-латинскую академию, где начал свою учебу Ломоносов. Но все же, конечно, никто не может отобрать у Петра лавры главного русского просветителя. Петр преобразил страну за несколько десятилетий. Можно критиковать его реформы за их издержки, но если бы не Петр, не было бы у нас университета современного типа (а ведь развитие философии всегда связано с университетом), Академии наук, светской живописи, симфонической музыки, романтической поэзии и литературы. То есть не было бы Пушкина, Чайковского, Репина, Достоевского. И не было бы русской религиозно-идеалистической философии…

Конечно, тут мне могут возразить, что именно славянофилы выступили как критики Петра и его реформ. И значит, дескать, они и были первыми противниками Просвещения, а поскольку они — родоначальники русского идеализма, то и выходит, что сторонники «Великой русской философии» должны быть против Просвещения. А отсюда уже рукой подать до призывов водить хороводы и перевести конституцию на церковнославянский (еще одно эксцентричное предложение Александра Гельевича).

Однако те, кто изучал русскую философию не по Дугину, а по трудам самих Хомякова, Киреевского и Аксаковых, а также их классических комментаторов вроде Флоровского или Бердяева, знают, что идеи славянофилов не укладываются в примитивную схему «западничество-антизападничество». Начну с того, что славянофилы прекрасно знали и ценили западную философскую традицию. Хомяков владел европейскими языками, читал в оригинале Шеллинга и Гегеля и весьма высоко отзывался о Гегеле. Хотя основным истоком его философии являлись писания византийских святых отцов, влияние на него немецкой философии и литературы немецкого романтизма не оспаривается никем из историков русской философии.

Об отношении Хомякова к Западу и к европейскому Просвещению хорошо говорят его слова из работы «Мнение иностранцев о России». Там он сетует на несправедливое отношение европейцев к русским и заявляет: «Трудно объяснить эти чувства в западных народах, которые развили у себя столько семян добра и подвинули так человечество по путям разумного просвещения».

Что же касается Киреевского, то он не просто штудировал немецких мыслителей и восхищался ими, он выезжал за границу, слушал лекции Гегеля и Шлейермахера в Берлине (с первым даже познакомился лично) и специально посетил Мюнхен, чтоб увидеть и услышать Шеллинга. Если бы Хомяков и Киреевский узнали, что некто, прикрываясь именем славянофилов, призывает запретить читать и изучать западных философов, а также выезжать за границу для изучения западной мысли, то они бы, конечно, тут же открестились от таких «наследничков». Я уж не говорю о том, что у великих русских православных философов-славянофилов, которые, как известно всем, были сторонниками интеллектуальной свободы, вызвало бы омерзение предложение устраивать среди ученых допросы с пристрастием на предмет патриотизма и верноподданничества (инициатива госпожи Зиновьевой, поддержанная Дугиным)… Конечно,

И, несмотря на свою нелюбовь к Петру, они признавали за ним заслугу просвещения России. Современная исследовательница Г.С. Криницкая в статье со знаковым названием «А.С. Хомяков: славянофильская концепция Просвещения» пишет: «Мы видим, что Хомяков не отрицал начисто заслуги Петра I в области просвещения, усматривая здесь «долю правды». А вот слова И.В. Киреевского: «Любовь к образованности европейской, равно как и любовь к нашей, обе совпадают в одну любовь, в одно стремление к живому, а потому и всечеловеческому и истинно христианскому просвещению».

Сторонником Просвещения был и классик русского идеализма, создатель первой системы русской религиозно-философской мысли и центрального направления в русской философии — «философии всеединства» В.С. Соловьев. Его концепция «цельного знания» предполагает, что религия, не обретшая союз с разумом — наукой и философией, остается темной, непросвещенной, неспособной удовлетворить человека. Соловьеву никогда бы не пришло в голову отвергать науку и технику, образование современного типа и, уж конечно, достижения Запада (что не значит, естественно, что он все поддерживал в современной ему западной культуре). Тот факт, что философы школы Соловьева были еще и нерядовыми специалистами в области частных наук, говорит сам за себя. С.Н. Булгаков был экономистом, Л.П. Карсавин — историком-медиевистом, о. Павел Флоренский — инженером-электротехником, искусствоведом, математиком, А.Ф. Лосев — лингвистом, философом математики, знатоком и глубоким интерпретатором специальной теории относительности Эйнштейна.

Тема связи русского идеализма и математики (и в целом — науки) очень интересна, тут вспоминается множество имен, начиная с Бугаева и кончая Паршевым. Конечно, философы-соловьевцы (и вообще — русские идеалисты) критиковали материализм, а также сциентизм и позитивизм, но отвергать Просвещение, образование, науку для них было тождественным отрицанию Ума, про который Лосев написал такие проникновенные строки:

Ум — средоточие свободы,
Сердечных таинств ясный свет.

Наибольшим обскурантом и реакционером среди русских философов прослыл К.Н. Леонтьев. В своих трудах он критиковал наивную позитивистскую веру во всесилие науки, издержки всеобщего образования и этим только и запомнился узким метафизикам-прогрессистам. Однако К.Н. Леонтьев неоднократно поддерживал стремление Соловьева создать своеобразный синтез религии и науки, вовсе не отрицал науку, если она не пытается заменить собой религию, и даже сам был причастен к занятиям медициной (а на его философии явно лежал отпечаток занятий естественными науками). Что же касается его отношения к Западу, то он, будучи твердым критиком западной буржуазности и материализма, при этом писал:

III

Наиболее последовательными антизападниками считают русских евразийцев 1920–1930-х гг. Их необходимо вспомнить еще и потому, что сам Дугин и множество его «учеников» и последователей именуют себя евразийцами (хотя к евразийству Трубецкого и Савицкого они имеют, по-моему, такое же отношение, какое Ольга Зиновьева — к славянофилам). В действительности, евразийцы никогда не отрицали западную науку и Просвещение. Да и как они могли это делать, если сами были учеными, принадлежавшими к международному научному сообществу (а некоторые из них, как Трубецкой и Якобсон, — учеными всеевропейски и всемирно известными). Более того, уже при возникновении евразийства Петр Савицкий в статье «Европа и Евразия» утверждает, что Россия должна стремиться развивать заимствованные с Запада науку и технику именно для борьбы с этим самым Западом.

Он насмехается там над «самобытником», который вздумал бы поставить рядом европейскую винтовку и дикарский бумеранг или европейскую физику и дикарские мифы.

Петр Николаевич пишет:

Такое ощущение, что Петр Николаевич прямо-таки предвидел появление Дугина с его призывами уйти в деревни и водить хороводы.

Н.С. Трубецкой в книге «Наследие Чингисхана» также критикует Петра Первого вовсе не за то, что он создавал Академию наук и русский университет, и вовсе не за то, что он посылал русских юношей учиться в Европу.

Но мне могут возразить, что речь у «реформаторов» ИФ РАН не о технике, а о западных социогуманитарных науках и философии (хотя я бы напомнил, что Дугин в своих высказываниях призывал отказаться именно от западной военной техники и экспериментальной, ньютоновской физики). Но евразийцы 1920-х гг. ведь никогда и не говорили о полном отрицании и западной философии, социологии, культурологии, политологии. Даже Трубецкой (наиболее последовательный антиуниверсалист, в отличие от Савицкого и тем более Карсавина) писал лишь о том, что западная культура не может претендовать на роль вершины прогресса человечества и что культура европейцев столь же относительна и ограничена, как и культура азиатов или аборигенов Австралии. А это значит, что в ней есть и моменты заблуждений, и моменты истины. И сам Трубецкой использовал в своих работах идеи французского социолога Г. Тарда и не видел в этом измену своей антизападной идеологии.

И это не говоря уже о том, что евразийцы прямо объявляли своими предшественниками представителей философии русского идеализма — славянофилов, которые, как мы говорили, также ценили западную культуру и кое в чем отталкивались от идей Гегеля и Шеллинга. Об отношениях евразийцев к Просвещению ярко свидетельствует и тот факт, что в их книгоиздательстве была выпущена брошюра С.Л. Франка о религии и науке, написанная в духе идей В.С. Соловьева.

Итак, кажется, уже более чем очевидно, что тот, кто попытается противопоставить «великую русскую философию» и европейское Просвещение, попадет впросак. Представители русской философии высоко ценили западную мысль и европейское Просвещение, изучали их, вовсе не отрицали их как «западное зло», а просто критиковали отдельные их моменты с позиции православия и стремились включить все лучшее из западной мысли в «христианское просвещение» и в русскую мысль.

Ярая борьба с Просвещением (которое не тождественно лишь европейскому Просвещению, но и не исключает его) — это просто борьба мутного оккультизма с философией как таковой (см. сноску 3), да и с академической наукой. Я еще раз повторяю: дело не в либеральных взглядах отдельных работников ИФ РАН. Дело в попытке разгромить академический институт и вместо науки насадить там псевдофилософию бород и хороводов, не имеющую отношения ни к русской философии, ни к тому же Хайдеггеру (тоже все-таки академическому философу!), ни даже к утонченному франко-египетскому мистику и востоковеду Рене Генону (Абдуль Вахиду Яхья), который весьма примитивно и политизировано прочитан нашим «главным традиционалистом».

IV

Но есть и еще один немаловажный момент. Русская философия несет в себе особый нравственный заряд, интенции которого вряд ли совместимы с высказываниями и действиями той группы само­званых «русофилов-патриотов», которые не только напали на ИФ РАН, но уже около двух лет публично, через интернет и СМИ, призывают к увольнениям, репрессиям и расправам. Русский идеализм всегда отстаивал ценности Истины, Добра, Красоты (нерасторжимость этих трех принципов и составляет суть философии всеединства), а также интеллектуальную свободу, право на свое обоснованное собственное мнение, на возвышение голоса против несправедливости, даже если она исходит от самых высоких слуг государства.

Конечно, среди русских философов было множество тех, кто критиковал западный либерализм, но считать, что критика либерализма и проповедь нижайшего согласия с мнениями начальства тождественны, не следует. Даже суровый Константин Леонтьев не останавливался перед тем, чтоб осуждать бесчинства и глупости министров, официальных писак, и имел дерзость оценивать политику царей! Что уж говорить о славянофилах, которые мечтали о полной свободе слова в обществе, о В.С. Соловьеве, который публично вступился за народовольцев, о «веховцах», которые были такими же принципиальными противниками абсолютной и надзаконной монархии, как и пролетарской диктатуры.

Императоры и их правительства платили русским философам соответствующе — преследованиями, запретами, арестами. Петра Чаадаева (в отличие от его более удачливого и более «гибкого» почти однофамильца) за его «Философическое письмо» отправили под домашний арест, объявили сумасшедшим и запретили печататься до конца жизни. Славянофилы постоянно сталкивались с претензиями цензуры и закрытиями их журналов, а Ю.Ф. Самарин однажды был даже посажен в тюрьму. Владимир Соловьев после своей лекции о народовольцах был вынужден уволиться из университета. Арестам и ссылкам подвергались и многие философы Серебряного века, причем и со стороны царской власти, и со стороны власти советской. Можно здесь вспомнить и печальные судьбы вернувшихся в СССР евразийцев, судьбу Савицкого, арестованного в 1945 году офицерами СМЕРШ и ни за что получившего 10 лет лагерей…

Какая примечательная разница с нашими «защитниками русской философии», которые ведут свою «борьбу с Западом» под знаменами славянофильства и евразийства, взывая к начальству, требуя от него расправиться со своими оппонентами и не скрывая (во всяком случае, некоторые из них) своего желания получить гранты, должности и высокие зарплаты (см. сноску 4). При этом мы лицезреем трогательное полнейшее согласие со всем, что делает и готова сделать власть. Александр Дугин в интервью телеканалу «Царьград» говорил:

Ну так значит, законны и преследования славянофилов, и расстрелы философов-идеалистов ХХ века и гибель евразийцев Эфрона, Мирского и Арапова…

Есть ли после этого у сих господ моральное право говорить от лица русской философии? Вопрос риторический.

Те, кто раболепствует перед начальством, те, кто призывает растоптать всех осмелившихся на свое мнение, — я убежден! — не имеют отношения к традиции Хомякова, Киреевского, Самарина, Достоевского, Соловьева, Лосева, Савицкого. Они имеют отношение к другой печальной традиции, представленной в нашей истории агентом Третьего отделения Фаддеем Булгариным или князем П.А. Ширинским-Шихматовым, который призывал запретить преподавать философию, так как «вред от нее». Из тех, кто поближе к нам во времени, я бы вспомнил академика, лауреата Сталинской премии Марка Борисовича Митина, которого прозвали «Мрак Борисович», или профессора без докторского звания Зиновия Белецкого, который во время лекций в МГУ открывал окно, указывал в сторону Кремля и говорил студентам: «Вот она — абсолютная истина!» (см. сноску 5)

Между прочим, Митин со товарищи в начале 30-х тоже был «философской молодежью» (как нынешние молодые зиновьево-дугинцы). Он тоже, нападая на своих старших коллег — А.М. Деборина и его «диалектиков», напирал на то, что молодая республика Советов противостоит буржуазному Западу, а деборинцы не осознают-де всей глубины диалектики т. Сталина, а все потому, что они — «подлые меньшевиствующие идеалисты». Вот подлинные слова Митина: «Философский участок теоретической работы оказался зараженным… троцкистским фашистским вредительством… подавляющее большинство кадров меньшевиствующего идеализма оказалось врагами, предателями».

Оцените сам стиль и скажите: не напоминает ли кого-то?

Митин и его друзья клялись, что как только партия поставит их на место директора ИФ, ректоров вузов, редакторов журналов, «сталинская философия расцветет» и затмит Бергсонов и Гуссерлей. Товарищ Сталин поверил, отправил деборинцев в лагеря, митинцы стали академиками и ректорами. И ничего, кроме унылых бюрократических докладов, не породили.

Потому что эта, вторая, печальная «традиция» в отечественной философии суха и бесплодна. Из фанатизма, злобы и карьеризма цветы подлинной философии не растут. Истина, как показал В.С. Соловьев,— «вечная сестра» добра, честности и милосердия.