Как мудро заметила главный русский литературный критик Галина Юзефович, «власть книг не читает». Склонен согласиться — к началу 2000-х годов власть и правда книгами интересоваться во всех смыслах, кроме денег, по преимуществу перестала. Книжный бизнес — просто бизнес. К тому же почти незаметный — на фоне многих прочих. Ну что такое миллиард долларов в российской экономике? Доля промилле. Не нефть, не газ, не никель, не зерно, не удобрения, практически ноль валюты, даже наоборот.

Отмена в 2001 году обязательного лицензирования издательской деятельности была воспринята издателями как фиксация очевидного положения дел, связанного не столько со свободой слова (ее тогда вроде бы с лихвой хватало, и было понятно, что касается она не только СМИ, но и публикации книг), сколько с деловым оборотом: механизм лицензирования государство просто не использовало. За ненадобностью. Ни у каких издательств не отнимали лицензий.

В том числе и потому, что ничего специфически «книжного» или «издательского» они нарушить не могли: закона об издательской деятельности в России не было. Да и зачем? Хватало законодательства, которое в числе прочего регулировало и издательскую деятельность. В первую очередь — закон об авторском праве, который в середине нулевых стал частью Гражданского кодекса РФ.

Какой путь прошла российская индустрия в XXI веке?

• Пик производства был пройден в 2008–2009 годах, во время нефтяного кризиса. Тогда российские издатели печатали примерно 125 тыс. разных книг тиражом 738 млн экз. Средний тираж составлял почти 6 тыс. экз.
• В 2023 году в России вышло 96 тыс. книг тиражом 335 млн экз., меньше, чем 80 лет назад в СССР. И средний тираж — менее 3,5 тыс. экз.

Изменилась и структура тиражей.

• На пике производства в 2008 году 11% названий книг в общем ассортименте вышли тиражом более 10 тыс. экз.
• В прошлом году таких тиражей осталось всего 4%.

Зато значительно вырос выпуск мелких тиражей — менее полутысячи экземпляров.

• Шестнадцать лет назад такие книги занимали всего треть,
• в прошлом году — уже половину общего издательского портфеля.

За это время книжная индустрия серьезно сократилась и в целом стала мелкотиражной, а значит, и менее доходной. Главная причина этого — естественное сокращение места книги в жизни современного человека, у которого — спасибо интернету, приведшему с собой социальные сети и онлайновые развлечения — появилось больше удобных способов потратить свое свободное время. С другой стороны, повальная компьютеризация, широкополосный доступ и постепенно формирующаяся привычка платить за онлайновый контент помогли вырасти нише электронных и аудиокниг, которая теперь составляет около 10–15% российского книжного рынка.

На фоне сокращения доли бестселлеров, которые в более или менее нормальной издательской экономике обеспечивают основной доход, возобновление тиражей и поддержание остального, не столько доходного ассортимента, в российской индустрии произошла олигополизация двух самых доходных частей рынка.

Рынок учебников, главным покупателем которых и так было государство, в результате и де-факто перестал быть рынком: на нем осталось, в сущности, только издательство «Просвещение», несколько лет назад перешедшее — после приватизации и непродолжительного олигархического контроля (для установления большей управляемости, видимо) — под контроль госкорпораций. Тоько на него приходится примерно треть всех тиражей книг, печатающихся в России, и около 15% рынка в рублях. Доходность учебников, может быть, не самая высокая, зато поток денег регулярный и гарантированный.

Переход рынка учебников под полный контроль государства проходил не без приключений: учебники, приобретение которых для школ государство (пока, во всяком случае) не может не финансировать, слишком аппетитный кусок. У частного бизнеса, пытавшегося воспрепятствовать практически полному его оттеснению от учебников, впрочем, ничего и не могло получиться.

Если книгоиздание лицензирования не требует, то рекомендации Министерства просвещения для выпуска этих учебников просто необходимы.

Ниша массовой — художественной и научно-популярной литературы — не такая аппетитная, как ниша учебников, но сравнимая с нею по тиражам. В этой нише неизбежна конкуренция хотя бы между авторами, и она более чувствительна к сокращению количества бестселлеров.

Он сумел, очевидно, не без согласия государства, купить издательства, которые еще пятнадцать лет назад были конкурентами его издательства «Эксмо». Сейчас в его книжной империи не только

• «Эксмо-АСТ»,
• «Азбука-Аттикус»,
• «Манн, Иванов и Фербер» и еще несколько издательств помельче,
• но и единственная в России сеть книжных магазинов федерального масштаба («Читай-город»).
• А также несколько крупнейших в стране типографий — они присоединились к книжной империи Новикова в 2021 году, как раз по завершении пандемии и перед началом *** (СВО).

Нишевая монополия «Эксмо» приводит не только к снижению качества изданий (результат предсказуемый), но в специфических российских условиях это фактор высокого политического риска, поскольку дает в руки государства новый и более удобный инструмент для идеологического контроля, чем построенная за два десятилетия цензура. Постойте, скажете вы, цензура же запрещена? Конечно! Однако в России ведь не только военные операции гибридные, но и построенный властью цензурный механизм.

В том числе (и не в последнюю очередь) в сфере свободы слова. Строительство механизма цензурных ограничений никогда не оформлялось как введение цензуры, но как запрет чего-то, что фактически к ней приводило. Государство не запрещало себя критиковать, но запретило «оскорблять» представителей власти. Государство не запрещало ругать полицию, но запретило возбуждать «ненависть к социальной группе». Государство не запрещало заниматься историей Второй мировой войны, но запретило «сравнивать» Третий рейх и Советский Союз. Государство не запретило обсуждать наркополитику, но запретило «рекламу наркотиков».

Легализм, которым власть долгие годы прикрывала свои последовательные шаги по строительству авторитаризма, не позволял вводить цензуру напрямую. Впрочем, сомневаюсь, что она была способна ее завести: у российской бюрократии плохо получается строить институты — слишком она ленива. Но поскольку возрастающий авторитаризм власти требует все большего подчинения, молчания и подобострастия, то бюрократия, как обычно, включила привычный режим кампанейщины, демонстративных мероприятий против чего-нибудь, за которые можно отчитаться.

И с разной степенью жестокости к разным участникам регулируемого ею общественного пространства. Начали с продавцов и издателей (разнообразные запреты распространения), а потом пришли в библиотеки и к авторам. Хватит у власти времени — дойдут и до читателей.

Набор запретительных законов, правоохранительные органы с планом по раскрытию преступлений и абсолютно послушный суд — удобный механизм для контроля многочисленных участников рынка. Все это держит их в тонусе и в конечном счете заставляет практиковать самоцензуру. Цензурный комитет, или, как это называлось в советские времена, комитет по защите государственных тайн, в печати не нужны: рано или поздно все всё понимают и стараются не печатать то, чего государство не хочет.

Проблема, однако, в том, что нынешнему российскому государству мало что-то запрещать. Ему нужно, чтобы общество говорило (желательно — и думало) то, что государству нужно.

Артистам эстрады не просто нельзя «заходить не в ту дверь», им нужно извиниться и поддержать Донбасс. Телевидение давно под государственным контролем. Интернет не то чтобы под контролем, но, во всяком случае, под ежедневным присмотром Роскомнадзора.

С книгами, впрочем, всегда сложнее. Чтобы проконтролировать, их как минимум надо прочитать, чем, собственно, и занимались цензоры в царские и советские времена.

Это вроде бы не очень сложно, тем более ему в этом помогают пранкеры и прочие доносчики-доброхоты. Но и тут не без нюансов — писатель книгу напишет, издатель опубликует, тираж расползется по книжным магазинам и библиотекам — не уследишь. Со всеми писателями и издателями так не управиться, да и хочется ведь не только «неправильные» книги запрещать, но и как-то сделать так, чтобы публиковали «правильные» книги. А для этой задачи запретительные законы бесполезны, и государственно-ориентированная общественность не поможет.

Что же делать?

Способа, собственно, два.

Первый, судя по всему, уже обсуждается в Госдуме — дополнить Федеральный закон № 99-ФЗ от 4 мая 2011 г. «О лицензировании отдельных видов деятельности» книгоиздательской деятельностью, посадив издателей на короткий поводок лицензирования, обрезанный в 2001 году.

Лицензирование позволит управлять издателями максимально вольготно — как СМИ или интернет-провайдерами, вводя дополнительные, сколь угодно объемные или дурацкие требования. Ну, например, сократить долю переводов на русском языке до 1%. Или потребовать от издателей, которые укажут в своих уставных документах издание художественной литературы, обязательно публиковать книги, написанные «ветеранами СВО». Да, в общем, все что угодно можно будет потребовать: под угрозой лишения лицензии издатели будут вынуждены следовать требованиям любой степени абсурдности.

Правда, такой вариант повышения контроля — от возделывания самоцензуры до творчества с учетом идеологических установок — не слишком удобен.

Во-первых, государству придется разрулить старую проблему ведомственного «подчинения» книжной отрасли, в свое время по счастливому недоразумению доставшейся не Министерству культуры, а Министерству связи и массовых коммуникаций. Вроде бы всем понятно, что книги особого отношения ни к связи, ни к коммуникациям не имеют, однако отчитывается перед правительством о происходящем в книжной отрасли именно Министерство цифрового развития.

А во-вторых, для более плотного управления лицензированием потребуется отдельный управляющий орган, хотя бы и в ведении Министерства культуры.

Помимо лицензирования, есть и другой способ государственного решения проблемы идеологического управления отраслью. Опробованный, кстати, на школьных учебниках: передать под контроль госкорпораций империю Новикова. И название можно вернуть — в духе ностальгии по великому прошлому — Госиздат. Олег Евгеньевич, конечно, будет возражать. Но государство последнее время способно быть чрезвычайно убедительным. Судя по тому, как разворачивается передел активов в других отраслях (см. хотя бы историю с «Макфой»), это не будет слишком удивительным.

В конце концов, всем ведь будет удобно: Новиков выйдет из бизнеса, может быть, даже получит какую-то компенсацию в благодарность за создание хорошо налаженного издательского производства, а государство через Госиздат получит контроль за — три-в-одном — подготовкой, печатью и распространением подавляющей части всех выпускаемых в России книг. Останется только назначить правильного человека, мало-мальски смыслящего в книгах (Мединский или Ямпольская, например), — и проблема закрыта, а государственной идеологии обеспечена дополнительная платформа, этакий «Первый канал для сильно умных».

А для всех остальных издательств можно ввести и лицензирование. Те из издателей, которые правильно поймут новые правила игры, получат доступ к «Читай-городу» и им даже разрешат проводить свои книжные ярмарки. Иногда. Так что читатели без книг не останутся, если, конечно, сами книги или быть читателями власть не запретит. Дистанцию от легализма до аномии (от франц. anomie — беззаконие, безнормность) российское государство проходит ударными темпами.