Тема радикального популизма в Европе уже довольно давно стала политическим вечнозеленым сюжетом. Но нынешний год заметно ее «освежил». Стало ясно, что партии и лидеры, которых принято называть правыми и левыми радикалами, популистами, евроскептиками и т.п., не просто превратились в неотъемлемую часть европейской политической сцены, но их влияние не­уклонно усиливается, и они уже способны выигрывать выборы. Нельзя исключать, что в скором времени, по одному из законов диалектики, количество перейдет в качество, и именно те, кого еще недавно причисляли к антисистемной оппозиции, начнут определять облик политической системы во многих государствах Европейского союза.

Победная поступь

Для начала — набор фактов и цифр в хронологическом порядке. В ноябре 2023 года на выборах в Нидерландах впервые в истории победу одержала антимигрантская и евроскептическая Партия свободы Геерта Вилдерса. Она набрала 35 из 150 мест в палате представителей и — опять-таки впервые — после многомесячных переговоров вступила в новую правящую коалицию четырех правых партий. Сам Вилдерс благоразумно не стал претендовать на пост премьера, но теперь играет роль «делателя королей». Нынешняя коалиция считается самой правой в голландской политической истории со времен Второй мировой войны.

В июне-июле нынешнего года досрочные парламентские выборы прошли во Франции. В первом туре наибольшее число голосов (более 33%) завоевало праворадикальное Национальное объединение (НО) — бывший Национальный фронт, основанный некогда Жан-Мари Ле Пеном и унаследованный его дочерью Марин, которая ныне формально уже не является лидером партии, но фактически по-прежнему ее возглавляет. На втором месте (28% голосов) оказался антипод НО — коалиция «Новый народный фронт» (ННФ), ядро которой составляет леворадикальная партия «Непокоренная Франция» ветерана французской левой политики Жан-Люка Меланшона. Во втором туре выборов, когда вновь сработало давнее правило «все против Ле Пен», в более чем 200 округах, где в финал вышли кандидаты НО, представители остальных политических сил сняли свои кандидатуры в пользу самого сильного из противников националистов. В результате ННФ получил 159 кресел в новом составе Национального собрания, НО довольствовалось 142 (тем не менее это рекордный результат крайне правых). 168 мест досталось коалиции «Вместе» президента Эммануэля Макрона, 45 — правоцентристской партии «Республиканцы».

Несмотря на победу левых, им не удалось обеспечить себе большинство в нижней палате парламента, и Макрон после долгих переговоров и проволочек назначил новым главой правительства опытного политика-консерватора Мишеля Барнье, сумевшего заручиться поддержкой центристов и умеренных правых — при тихом согласии НО. Как бы то ни было, нынешние выборы принесли сразу несколько результатов, тревожных для сторонников традиционных политических сил:

• крайне правые и радикальные левые небывало усилились, центр, наоборот, «истончился»;
• парламент без очевидного большинства остается нестабильным, любой новый кризис может привести к следующим досрочным выборам;
• без участия тех или иных радикальных сил будет непросто провести через Национальное собрание какие-либо существенные законопроекты;
• у Марин Ле Пен, не скрывающей своих амбиций с третьей попытки попасть в президентское кресло, весьма благоприятные перспективы добиться этого на выборах главы государства в 2027 году, когда Макрон, дослуживающий второй срок, уже не сможет баллотироваться.

В сентябре пришел черед Германии. Здесь состоялись выборы в парламенты (ландтаги) трех восточных федеральных земель — Саксонии, Тюрингии и Бранденбурга. Во всех трех случаях большого успеха добилась национал-популистская партия «Альтернатива для Германии» (АдГ), набравшая около трети голосов. При этом победила она только в Тюрингии, в Саксонии ее с очень небольшим отрывом опередили христианские демократы, а в Бранденбурге — социал-демократы. Сути дела это, впрочем, почти не меняет: составить новые правящие коалиции традиционным партиям, твердо не желающим сотрудничать с АдГ, будет очень непросто. Особенно с учетом того, что на левом фланге взошла звезда Сары Вагенкнехт — бывшей представительницы посткоммунистической Левой партии, которая покинула ее, основав собственную политическую силу — «Союз Сары Вагенкнехт» (ССВ). На своих первых выборах ССВ выступил удачно, набрав во всех трех землях от 11 до 15% голосов. С АдГ вагенкнехтовцы расходятся в вопросах социально-экономической политики, но весьма близки во взглядах на иммиграцию, Евросоюз и (…) в Украине (обе партии — за скорейшее установление мира практически на любых условиях и нормализацию отношений с Россией).

29 сентября на парламентские выборы пришли граждане Австрии. Здесь тоже случилось то, чего раньше не бывало: праворадикальная Австрийская партия свободы (АПС) выиграла, получив почти 29% голосов и несколько опередив правящую Народную партию. АПС — давняя часть австрийского политического ландшафта, еще в 1999 году из-за ее участия в правительстве Евросоюз вводил санкции против Австрии, но побеждать на общенациональных выборах ей до сих пор не доводилось. Лидер «свободных» Герберт Кикль в ходе избирательной кампании заявлял, что хочет быть «народным канцлером» (Volkskanzler), после чего его оппоненты указали на то, что очень похожую терминологию использовали в предвыборной кампании в 1930-е годы национал-социалисты. Канцлером Киклю пока, скорее всего, не быть: хотя Народная партия не против коалиции с АПС, но с условием, что пост главы правительства останется в ее руках. Однако влияние крайне правых на австрийскую политику, несомненно, еще более возрастет.

Ну и под конец этой политической хроники — еще несколько фактов. В Италии с осени 2022 года у власти находится коалиция трех консервативных и национал-популистских партий, которую, как и в Нидерландах, считают самой правой за 80 лет. Отличие правительства Джорджи Мелони от других европейских представителей этой части политического спектра — в последовательной поддержке Украины; впрочем, здесь решающую роль играют, очевидно, личные взгляды и симпатии самой Мелони.

В Швеции тогда же, осенью 2022-го, было сформировано правоцентристское правительство Ульфа Кристерссона, опирающееся в парламенте на поддержку «Шведских демократов» — националистической партии, в адрес которой не раз звучали обвинения в расизме.

В Словакии год назад к власти вернулся многолетний премьер Роберт Фицо, проделавший политическую эволюцию от вполне умеренного европейского социализма к национал-популизму и прокремлевским симпатиям.

Ну и, конечно, трудно пройти мимо такого политического феномена, как Виктор Орбан: уже 14 лет он правит Венгрией во главе своей национал-консервативной партии «Фидес». В этом году у Орбана впервые появился по-настоящему серьезный соперник — его бывший соратник Петер Мадьяр, ушедший в оппозицию. Партия ТИСА, которую он возглавил, хорошо выступила на июньских выборах в Европарламент, набрав почти 30% голосов («Фидес» получила около 45%), однако неясно, насколько прочным окажется этот успех. Созданная Орбаном система патерналистской управляемой («нелиберальной», по словам самого премьера) демократии на олигархическом фундаменте соединяет политическую власть и бизнес-интересы близкой к правящей партии части деловых кругов. Эта система напоминает ранний путинизм и остается достаточно крепкой.

Идейный фундамент

Что объединяет все эти силы, активно перекрашивающие политическую карту Европы в непривычные либеральному глазу цвета? Набор постулатов, пропагандируемых популистами, известен давно и хорошо.

• АНТИМИГРАНТСКАЯ ПОЛИТИКА. Практически все правые популисты (и определенная часть левых, например, «Союз Сары Вагенкнехт») выступают за резкое ужесточение иммиграционной политики в своих странах и Евросоюзе в целом. Здесь они идут в ногу со временем: начиная с миграционного кризиса-2015, когда в страны ЕС в течение года прибыло примерно полтора миллиона беженцев и мигрантов из стран Ближнего Востока и Африки, настроения европейского общества ощутимо изменились в сторону поддержки ограничительных мер. Более того, правительства, состоящие из представителей традиционных партий, отчасти переняли риторику популистов и осуществляют их программу: иммиграционная политика ужесточилась по всей Европе, от Франции до Польши и от Финляндии до Италии. Ситуацию усугубил наплыв украинских беженцев. По мере того, как боевые действия затягивались, волна сочувствия по отношению к украинцам сменилась усталостью и определенным раздражением, особенно в странах, принявших наибольшее число беженцев из Украины, — Польше, Германии, Чехии.
• ЕВРОСКЕПТИЦИЗМ. ЕС оценивается популистами как дирижистское образование, злоупотребляющее социальной инженерией и эволюционирующее в сторону наднационального федеративного государства, которому чужды интересы отдельных народов Европы, зато близки интересы космополитичной евробюрократии и определенной части бизнеса — в частности, связанного с «зеленой энергетикой» и другими экологическими проектами. Большая часть европейских популистов уже не выступает, как это было 15–20 лет назад, за демонтаж Евросоюза, но стремится к его возвращению к статусу сугубо экономического объединения, «общего рынка», а в политической области — к «Европе отечеств», максимально возможному сохранению суверенитета национальных государств. Таков, в частности, посыл образованной в этом году новой фракции Европарламента — «Патриоты за Европу», объединившей депутатов ряда националистических и популистских партий — «Фидес», АПС, НО, итальянской Лиги Маттео Сальвини, чешского движения ANO миллиардера Андрея Бабиша, нидерландской Партии свободы, испанской Vox, португальской Chega! («Хватит!») и др.

• КУЛЬТУРНЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ. Правые популистские партии в большинстве своем выступают как сторонники «традиционных ценностей» и противники прогрессизма в его нынешних проявлениях. Они считают чрезмерными многие предлагаемые либералами и левыми меры защиты прав расовых, сексуальных и иных меньшинств, осуждают массовые прогрессистские течения и движения вроде феминизма, Black Lives Matter или радикального экологического активизма, высмеивают политкорректность и отвергают мультикультурализм. В некоторых случаях («Право и справедливость» в Польше, «Фидес» в Венгрии, отчасти «Братья Италии» Джорджи Мелони и др.) с их стороны звучат заявления о необходимости защиты христианского наследия Европы, традиционной семьи и национальных культур.
• АНТИЭЛИТАРИЗМ. Исторически идейным ядром популизма является представление о конфликте между «простым человеком», или «трудящимися» (в отличие от коммунистов, популисты не делают жесткой привязки этого понятия к пролетариату, наемным работникам или иной социальной группе), и коррумпированными паразитическими элитами. К последним причисляют политический истеблишмент, международные организации, леволиберальных интеллектуалов, «мэйнстримную» прессу, а также крупные корпорации — хотя политики-популисты не чураются связей с деловыми кругами, а иногда и сами принадлежат к ним, как, например, Дональд Трамп, самый видный представитель этого течения в современном мире. Антиэлитарный драйв популистов хорошо выражает один из лозунгов предвыборных кампаний Трампа — Drain the swamp! («Осушить болото!»), относящийся к вашингтонской политической элите, которая воспринимается как «болото», нечто нездоровое, грязное и засасывающее, а потому подлежащее радикальному «осушению».

На антисистемность указывает также название партии «Альтернатива для Германии» и активная эксплуатация популистами понятия «свобода», толкуемого прежде всего как свобода от регуляций и правил, ассоциируемых с «антинародной» элитой и обслуживающими ее бюрократами и интеллектуалами.

мнениям специалистов, которых подозревают в ангажированности и стремлении навязать гражданам все новые правила и регуляции в интересах корпоративного капитала и политического истеблишмента. Особенно ярко это проявилось в годы пандемии ковида, когда электорат популистских партий заметно расширился за счет противников вакцинации и других противоэпидемических ограничений.

• ИЗОЛЯЦИОНИЗМ. Ориентация на национальное государство ведет популистов к изоляционистскому подходу во внешней политике. Образ «крепости Европа» (Festung Europa), использованный в последней предвыборной кампании Австрийской партией свободы, имеет не только антимигрантское, но и более широкое толкование — как антитезис либерально-демократического интервенционизма, идеологической направленности политики Запада на рубеже XX–XXI веков.

Европейские популисты в большинстве своем, по крайней мере внешне, не отрицают основные либеральные ценности, такие как гражданские свободы и права человека, и даже активно оперируют ими в своей риторике. Однако они не склонны приписывать этим ценностям универсальный, глобальный характер. Отсюда, в частности, умеренное и даже благосклонное отношение таких политиков, как Ле Пен, Орбан, Фицо или Кикль, к авторитарным режимам, рассматриваемым как потенциальные партнеры, прежде всего в экономической сфере. Отсюда же — пропагандируемый этими партиями и лидерами в годы (…) в Украине «пацифизм», стремление к диалогу с Кремлем и уступкам России, пусть и за счет жизненных интересов Украины. Последней в лучшем случае отводится роль слабого буферного государства между Европой и Россией.

Причины успеха

Факторы, которые способствуют росту поддержки популистских сил в Европе, можно разделить на объективные и субъективные. С одной стороны, популизм как политика простых ответов на сложные вопросы «заточен» под кризисы, он отвечает общественному запросу в неспокойные времена. Проблемы, которые популисты считают наиболее животрепещущими для Европы, действительно таковыми являются. Со времен глобальной экономической рецессии 2009–2013 годов страны ЕС сталкиваются с почти непрерывной чередой кризисных ситуаций:

• долговые проблемы Юга Европы и вызванный ими и с большим трудом погашенный кризис еврозоны;
• драматические события 2013–2014 годов в Украине, Крым, Донбасс и спровоцированный этим постепенный пересмотр всего «восточного вектора» европейской политики;
• мигрантская волна 2015 года;
• Брексит и непростое урегулирование отношений с Великобританией после ее выхода из ЕС;
• ослабление евроатлантических связей в период президентства Трампа;
• пандемия ковида и ее социально-экономические и психологические последствия;
• (…) России и Украины и огромный комплекс вызванных этим проблем — от помощи беженцам и экономических трудностей, связанных с разрывом экономических связей с Москвой, до выделения большинством стран ЕС огромных средств на поддержку Киева и укрепление собственной обороноспособности.

Проблема иммиграции и интеграции в европейское общество миллионов приезжих и их потомков, являющаяся ядром популистской критики нынешней системы, действительно становится все острее. В Вене, по данным местных социологов, более 60% учеников четырех начальных классов в повседневной жизни не пользуются немецким языком, поскольку вырастают в иноязычной среде иммигрантских общин. До 20% учащихся владеют языком страны проживания настолько слабо, что недостаточно понимают объяснения учителей на уроках. Около 40% осужденных австрийскими судами в последние 10 лет — иностранцы, и эта цифра активно используется Партией свободы, одним из пунктов программы которой в нынешней предвыборной кампании был полный отказ Австрии от предоставления убежища иностранным гражданам. Другие факты — например, продолжающееся снижение числа тяжких преступлений (в той же Вене среднегодовое число убийств сейчас вдвое ниже, чем 30 лет назад) — в условиях всеобщего беспокойства и недовольства публику не успокаивают, как и довольно многочисленные примеры успешной интеграции иммигрантов.

Все перечисленное не идет ни в какое сравнение с катастрофами, пережитыми Европой в ХХ веке, — двумя мировыми войнами, Великой депрессией, властью тоталитарных диктатур. Однако нынешние «семь худых лет» пришли в Европе на смену «семи тучным», точнее, целым десятилетиям мира, благополучия, поступательного экономического роста и относительной политической стабильности. Поэтому субъективное восприятие теперешних бед и проблем оказывается зачастую более острым, чем эти проблемы заслуживают. По данным немецких социологов из Institut fur Demoskopie Allensbach, в начале 2024 года 76% респондентов в Германии считали, что живут в «крайне нестабильное время»; всего пятью годами ранее такое чувство испытывали лишь 45%. На этом фоне возникают любопытные психологические феномены. Один из них можно назвать «фантомными болями»: антимигрантские настроения особенно сильны в таких странах, как Венгрия, Словакия или Чехия, где количество приезжих из Африки и Ближнего Востока в действительности крайне мало, а сами эти страны не являются целью мигрантов, предпочитающих обосноваться в более благополучных и либеральных Германии, Швеции или Великобритании.

Кроме того, они четко указывают на тех, кто, по их мнению, виновен в бедах «простого человека»: это традиционные партии, евробюрократия, технократы, большой бизнес, левые активисты и интеллектуалы и, конечно, мигранты. Это работает. Как отмечал после недавней поездки по восточным землям ФРГ видный социал-демократический политик, бывший председатель бундестага Вольфганг Тирзе, «я был шокирован степенью неприязни к «этим наверху», ненавистью к демократическим политикам и институтам». В Венгрии при правительстве «Фидес» подобные настроения канализируются в направлении «внешних врагов»: на улицах венгерских городов на протяжении многих месяцев можно было видеть билборды с обвинениями в адрес руководства ЕС и демонизируемой Орбаном фигуры Джорджа Сороса.

Большим успехом популистов стало «перехватывание» ими социальной повестки традиционных левых партий, переживающих сейчас в большинстве стран Европы серьезный кризис. Консервативные в культурном и политическом плане, многие популистские силы выступают с умеренно левых, порой почти социалистических позиций в вопросах экономики и социальной политики.

Рост социальных выплат, поддержка семей с детьми были одной из важных причин высокого уровня поддержки польской партии «Право и справедливость» Ярослава Качиньского, венгерской «Фидес», чешского ANO. В то же время эволюция левых сил, во многом заменивших в своих программах привычную социальную повестку вопросами защиты прав меньшинств, экологии, борьбы с расизмом и колониальным наследием, оказалась не слишком выигрышной стратегией. Значительная часть избирателей ушла от левых к национал-популистам с их риторикой помощи «простому человеку». Так, во Франции немалая доля былого электората коммунистов перекочевала в последние 25 лет в лагерь Национального фронта/объединения. В Чехии ANO, начинавшее как антикоррупционное движение с либеральной экономической программой, за 13 лет сместилось в сторону левой, антимигрантской и умеренно евроскептической риторики, за счет чего переманило к себе множество бывших избирателей социал-демократов и коммунистов.

Есть и обратная сторона медали, делающая антисистемную критику со стороны популистов особенно эффективной и убедительной. Это недостаточная рефлексия истеблишмента и части интеллектуальной элиты по поводу собственных ошибок и недостатков. Взлет популистов воспринимается ими как сигнал тревоги, однако анализу причин этого успеха далеко не всегда уделяется должное внимание. Сторонники популистов в лучшем случае описываются как «неудачники глобализации». Это соответствует действительности, но лишь отчасти: такие политические субъекты, как АдГ, АПС или ANO, давно превратились в «партии для всех» (catch-all parties), и среди их сторонников можно найти людей самого разного возраста и социального положения. Но даже если принять на веру постулат о «неудачниках», то он многое говорит не только о них самих, но и об особенностях глобализации, которая создала в западном обществе новые привилегированные слои, вызывающие раздражение у миллионов оставшихся на обочине.

В худшем случае либеральные политики, аналитики и журналисты, особенно в странах Центральной и Восточной Европы, где традиции политкорректности не так сильны, начинают рассуждать об органической неспособности части населения пользоваться плодами демократии, об ее интеллектуальной и моральной неполноценности. Не так давно в ходе интернет-дискуссии один чешский журналист полушутя предложил ввести добровольный избирательный ценз, дав гражданам возможность на каждых выборах за определенную сумму (назывались 5 тысяч крон — примерно 200 евро по нынешнему курсу) отказаться от права голоса. Это, по его мнению, позволило бы отсеять значительную часть тех, кто голосует «неправильно»: ведь они в основном принадлежат к малоимущим слоям.

Такая «шутка» заставляет вспомнить высказывание Хиллари Клинтон, охарактеризовавшей в ходе предвыборной кампании 2016 года избирателей Дональда Трампа как basket of deplorables, что можно перевести как «кучка убогих». Эти слова стали одним из факторов, предопределивших тогда поражение Клинтон. Сегодня подобные проявления надменности элит играют на руку не только местным популистам, но и неевропейским авторитарным режимам, чья пропаганда представляет их как жизнеспособные альтернативы «упадочной» либеральной демократии, оплот «традиционных ценностей» и «нормальности».

Что дальше?

Вопреки существовавшим в левых и либеральных кругах опасениям выборы в Европейский парламент (ЕП) в июне этого года не обернулись «праворадикальным цунами». Представительство национал-популистов и евроскептиков выросло, но не драматически, хотя появление упомянутых выше «Патриотов за Европу», третьей по величине фракции в ЕП, должно стать символическим «звонком будильника» для традиционных партий. Тем не менее в силу внутреннего устройства Европарламента, где решения зависят прежде всего от позиции крупнейших фракций, которые остались прежними (правоцентристская Европейская народная партия и умеренно левый Прогрессивный альянс социалистов и демократов), business as usual может продолжаться по меньшей мере до следующих выборов через пять лет.

Но это в Брюсселе и Страсбурге, а вот на уровне отдельных стран политические перемены, как видим, более серьезны. Каждые последующие выборы делают все более очевидной поляризацию политических сил на обоих флангах и «вымывание» центра. Это процесс, напоминающий то, что происходило в европейских странах 90–100 лет назад и привело к краху Веймарской республики, Третьей Французской республики и ряда других демократических режимов.

Нынешняя поляризация, к счастью, не столь катастрофична, а сегодняшние правые и левые пока не так радикальны, как их фашистские и коммунистические предшественники в межвоенной Европе. Это дает определенную надежду:

Да и зачем, если она приносит им один электоральный успех за другим?

Иной вопрос, как поведут себя представители этих сил, если им удастся наконец сосредоточить в своих руках всю полноту власти. В этом отношении своего рода лабораторией может считаться Словакия, где год назад по итогам выборов была сформирована правящая коалиция в составе национал-популистской партии «Курс» Роберта Фицо, левой партии «Голос» и радикально-националистической Словацкой национальной партии. Коалиционное правительство начало откровенные гонения на политических противников и не устраивающие его фигуры из числа представителей судебной системы, СМИ и культурных учреждений. Был закрыт ряд уголовных дел, возбужденных при прежних правительствах против коррупционеров, связанных с нынешней коалицией, развернута националистическая и евроскептическая пропаганда, устами премьера Фицо объявлено о прекращении военной помощи Украине и стремлении к скорейшей нормализации отношений с Россией по окончании войны. Своеобразным козырем для правительства и его союзников стало покушение на Фицо, совершенное 15 мая этого года неуравновешенным пожилым человеком, выступавшим до этого попеременно на стороне самых разных политических сил. Серьезное ранение, нанесенное премьеру, позволило правительству обвинить либеральную оппозицию в поощрении терроризма и перейти в политическое наступление.

Атмосфера в Словакии остается тяжелой и весьма напряженной, но все же от перехода к полномасштабному авторитаризму эта страна еще далека. Более того, ряд проблем, с которыми столкнулся кабинет Фицо, позволяет судить о том, на чем могут споткнуться национал-популисты в случае прихода к власти в других странах. Перед выборами нынешний премьер обещал вести щедрую социальную политику и оказывать всестороннюю помощь простым словакам. В действительности к концу первого года правления он был вынужден предложить повышение ряда налогов, а недавно журналисты издания SME выяснили, что за этот год, вопреки предвыборному лозунгу Фицо «Ни одного патрона Украине!», Братислава не только не уменьшила объемы военных поставок Киеву, но продала ему оружия и боеприпасов даже больше, чем при предыдущем правительстве. Ларчик открывается просто: Словакия — бедная страна, ее казна пуста, и правительству, что бы оно ни обе­щало до этого гражданам, позарез нужны деньги из любых источников.

С бюджетным дефицитом, пенсионной системой, трещащей по швам из-за неблагоприятной демографической ситуации, высокой молодежной безработицей и другими проблемами сталкиваются, однако, и страны, куда более благополучные, чем Словакия. Протестный драйв может привести популистов к власти, но, водворившись в президентских и премьерских кабинетах, они неизбежно столкнутся с реальными проблемами и необходимостью непопулярных решений. Разочарование в недавних кумирах может привести, в зависимости от конкретных обстоятельств, к противоположным результатам. Представляется возможным как переход популистских сил под давлением суровой реальности на более умеренные позиции и стабилизация политической системы, так и появление новой, еще более радикальной протестной оппозиции, которая выдвинет уже откровенно антисистемные требования, направленные на демонтаж демократии и установление режима «сильной руки».

Впрочем, это пока сугубо гипотетические сценарии. Европейцы привыкли к демократии и вряд ли так просто откажутся от нее. Иммунитет против радикального национализма достаточно силен, о чем свидетельствуют хотя бы массовые демонстрации противников АдГ, прокатившиеся в последние месяцы по Германии, и сохраняющаяся политическая изоляция как этой партии, так и НО во Франции. Тем не менее популистский поворот в европейской политике стал реальностью и, возможно, с его последствиями придется иметь дело на протяжении всего нынешнего десятилетия.

Важнейшее значение для того, как пойдут дела в Европе дальше, будут иметь два события: исход (…) в Украине и ноябрьские президентские выборы в США и — в случае победы на них Дональда Трампа — политика его администрации. Характерно, что оба эти события произойдут в странах, находящихся за пределами Европейского союза. Трудно найти более красноречивое подтверждение того, что современный мир окончательно перестал быть евроцентричным. Это не «закат Европы», который неоднократно, и каждый раз преждевременно, предсказывали разнообразные мыслители и пророки. Но это очередной поворот вечно непредсказуемой истории.