1.

Договоры не соблюдаются

Краеугольным камнем международного права считается принцип Pacta sunt servanda (договоры должны соблюдаться). Но это же тавтология. Само наличие этого принципа указывает, что договоры как раз не соблюдаются, а когда возникает необходимость принуждения к их исполнению, обнаруживается отсутствие субъекта, способного «принудить».

На национальном уровне с помощью власти и закона удается достичь если не стабильности, то преемственности в правоприменении. А международное право постоянно отстает от появления и исчезновения, взлетов и падений его субъектов, карта мира все время перекраивается, напоминая лоскутное одеяло: эклектику постмодерна дополняют вкрапления доправового варварства.

Война если не идет, то все время присутствует за сценой — «война всех против всех» в духе Томаса Гоббса, признававшего возможность мирного сосуществования только за частными лицами, но не за теми, кто облечен властью, — они «вследствие своей независимости всегда находятся в состоянии непрерывной зависти и в положении гладиаторов, направляющих оружие друг на друга и зорко следящих друг за другом». Международное право ярче, чем любое национальное, иллюстрирует мысль Рудольфа фон Иеринга (немецкий правовед второй половины ХIХ века. — Ред.) о праве как результате борьбы: без нее нормы международного права не появляются. Мир переучреждается всякий раз, когда возникают новые субъекты или меняется баланс сил между участниками прежних соглашений.

Вмешательство НАТО в вооруженный конфликт в бывшей Югославии (1999), США в Ираке (2003), как и военная операция РФ в Сирии (2015) — отражали поиск комбинаций старых и новых принципов мироустройства. Сильные игроки дотянулись, куда сумели, но цельная картина по-другому устроенного мира так и не сложилась.

Я не специалист в запутанных вопросах международного права, а потому (да простят мне возможные неточности настоящие эксперты) мы по-дилетантски поставим вопросы, на которые пока не видим ответов. Но прежде надо перечислить главные соглашения, действующие (или все же бездействующие?) в сфере международного публичного права (с частным проще — стороны просто указывают, в чьей юрисдикции окажутся споры).

2.

Источники

Двусторонние договоры между правителями прежних государств (например, о выплате дани) были известны издревле, так же как обычаи войны. Как отмечает военный историк Мартин ван Кревельд, вплоть до конца XIX века, не говоря уж о Средневековье, война считалась нормальным, почетным делом, и не возникало даже мысли ограничивать ее чем-то, кроме обычаев.

О международном праве можно говорить начиная с Вестфальского мира — соглашений 1648 года, которыми закончилась 30-летняя война в Священной Римской империи и еще ряд вооруженных конфликтов между феодалами в Европе. Из Вестфальских соглашений вытекал принцип суверенитета государств, закрепляющий за ними всю полноту власти на территории, очерченной государственными границами.

Только с момента появления государственных границ можно говорить и о возникновении национальных государств и политических наций. Но границы появляются и исчезают — на это указывают примеры как бывшего СССР, так и Евросоюза. Это важно и для понимания нынешней ситуации:

В результате Вестфальских соглашений войны не прекратились, а лишь становились все более разрушительными по мере технического, но не нравственного, прогресса. «Гражданин мира» Иммануил Кант в 1795 году издал получивший широкую известность трактат «К вечному миру», придав ему форму межгосударственного договора. Пункт 5 гласил, что «ни одно государство не должно силой вмешиваться в Конституцию или правительство другого государства» (так Кант четко сформулировал принцип суверенитета), а пункт 3 требовал «полного упразднения постоянных армий», что оказалось утопией.

Границы Вестфальского мира между тем более или менее продержались до Первой мировой войны, в результате которой с политической карты исчезли Германская, Российская, Австро-Венгерская и Османская империи, и на ней появился ряд новых государств. В результате этой войны около 9 миллионов человек погибли в боях, к ним прибавилось более 5 миллионов мирных жителей. Человечество ужаснулось, тут-то и пригодились идеи Канта: в 1919–1920 годах по Версальскому соглашению была учреждена Лига Наций. Однако сенат США провалил вступление страны в Лигу, Германия присоединилась к ней в 1926 году, но в 1933-м вышла вместе с Японией, за ними в 1937-м последовала Италия, СССР присоединился в 1934-м и был исключен в 1939 году.

Версальские соглашения не предотвратили Вторую мировую войну, результаты которой оказались еще более ужасающими. Убито в боях было более 24,4 млн человек (почти 11 млн только со стороны СССР), число мирных жителей, погибших по разным причинам, связанным с войной, приблизилось к 47 млн.

Результатом Второй мировой войны стали соглашения между странами-союзниками в Ялте (февраль) и Потсдаме (июль 1945 года) и учреждение Организации Объединенных Наций (1945) с возможностью присоединения других государств (на сегодняшний день их 193). В Совет Безопасности ООН, де-юре решающий вопросы о легитимности войн, вошли при ее учреждении на постоянной основе Великобритания, Китай (до 1971 года представитель Китайской Республики на Тайване, затем КНР. — Ред.), Россия, США и Франция — эти страны, обладающие правом вето, впоследствии заняли настолько разные позиции, что по факту это блокирует решения, которые являются действительно срочными и необходимыми.

Важнейшую роль в становлении международного права сыграл Нюрнбергский процесс (1945–1946) и последовавшие за ним трибуналы над нацистскими судьями и др. Перед судьями из стран-союзников встала не имевшая прецедентов проблема: на каком основании можно судить участников нацистской верхушки, если они не нарушали законов, официально действовавших в тот период в Германии. В ходе Нюрнбергского процесса были впервые сформулированы понятия преступлений против человечности (человечества), военных преступлений и геноцида. Часть подсудимых была оправдана.

Ялтинско-Потсдамская система подтвердила принцип нерушимости границ и осталась на позициях суверенитета стран-участниц, а Совет Европы, созданный в 1949 году, пошел дальше. В 1950 году была принята и в 1953-м вступила в силу Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод, которая впервые поставила их соблюдение под контроль международного института — Европейского суда по правам человека, куда гражданин страны, подписавшей Конвенцию, мог обратиться, исчерпав возможности защиты на национальном уровне. Решения ЕСПЧ вскоре столкнулись с принципом суверенитета и исполнялись далеко не всегда. Россия, которая исправно платила компенсации, но не меняла внутреннее законодательство, генерировавшее аналогичные нарушения прав, вступила в Совет Европы в 1996-м и вышла из него (или была исключена — каждая из сторон отвечает на этот вопрос по-разному) 16 марта 2022 года, но еще до этого Конституционный суд РФ фактически дезавуировал обязательность для России решений ЕСПЧ.

Наряду с перечисленными основными соглашениям и институтами на международной арене действует масса обычаев, многосторонних и двусторонних договоров: об ограничениях в области вооружений, по экологии, в области медицины и культуры, о выдаче обвиняемых по уголовным делам и другие. Всех их мы касаться, разумеется, не будем, но обратим внимание на очень разные уровни, цели и принципы, которые лежат, например, в основании арктических соглашений и договоров о трансграничном действии прав на управление автомобилем.

3.

Нашествие субъектов

Увы, «история учит только тому, что она ничему не научила народы» (Гегель). Она иллюстрирует, что очередные широкие и многосторонние соглашения становятся всякий раз результатом кровопролитных войн. Инерция ужаса Второй мировой, в результате которой сложился нынешний миропорядок, видимо, иссякла, и остается надеяться, что очередной тур переговоров не станет результатом, во всяком случае, мировой войны. Но, конфликтов не избежать — это связано с появлением на переговорной сцене таких субъектов, которых в прошлом туре или вовсе не было, или за прошедшие десятилетия слишком изменились их вес и характер (так, современная РФ и та Россия, которая вступала в Совет Европы, — юридически один субъект, а фактически — два очень разных игрока на мировой арене).

Жак Лакан (французский психоаналитик и философ, 1901-1981. — Ред.) утверждает, что мы живем в воображаемом и символическом, но это не отменяет реальности — она «вторгается» и «ужасна». «Ужас» здесь не оценка, а степень: недостаточно ужасное не каждого проймет. Главы государств, как и все живые люди, по-видимому, обладают разной степенью чувствительности к таким «ужасным вещам», как война, смерть, болезни, инфляция, массовая миграция, загрязнение окружающей среды, уровень бедности и т.д. Но правители, даже если ум заходит у них за разум, зависят от граждан, а те в основном не горят желанием воевать.

3.1.

Непонимание на уровне терминов

Ряд стран заявляют о своем праве голоса в случае пересмотра Ялтинско-Потсдамской системы, которую они не создавали, а лишь присоединились к ней в рамках ООН. А пересмотра, скорее всего, не избежать в силу появления на международной арене новых крупных игроков.

Сложность в том, что во многих странах — в исламском мире, но не только — под словом «право» вообще понимается совсем не то же самое, что в традиционных государствах Европы. Прежде всего, различаются приоритеты: в странах условной Европы на первое место Конвенция поставила права человека (индивидуальный субъект), а в не-Европе более важными считаются интересы общности, будь то государство, нация, конфессия или как-то иначе обозначенный коллективный субъект.

Власть нуждается в инструментах принуждения. Реально или номинально они сосредоточены в национальных судах — только суд, например, может вынести окончательное решение о выдаче предполагаемого преступника одним государством другому (экстрадиции). Но насколько судебная власть в том или ином государстве независима?

Наиболее вероятным сценарием оказывается если не прямое столкновение, то экономическое давление со стороны более сильных. Что касается России и большинства стран бывшего СССР, они сдвигаются к приоритету коллективного субъекта, что объясняет претензии РФ на значительную роль в «третьем мире» (по данным ООН, в этих странах проживают 85,5% населения земли).

3.2.

Субъекты поверх границ

Транснациональные компании и банки, а также IT-сетевые структуры сегодня не являются действующими лицами в международном публичном праве. В реальности же они способны, легко преодолевая государственные границы, оказывать влияние на расклад политических сил в национальных государствах и на международной арене. Непонятное положение транснациональных субъектов приводит лишь к освобождению их от следования обычаям и морали и порой к участию в гибридных когнитивных войнах наряду с международной организованной преступностью (еще один реальный субъект, нравится нам это или нет).

Скорее всего, транснациональные образования будут рано или поздно «легализованы» и в той или иной мере признаны субъектами международного публичного (не только частного) права, хотя это, как ранее права человека, неминуемо столкнется с претензиями традиционных государств на «суверенитет».

Заметную роль в мировой политике играют фундаменталистские объединения, создаваемые поверх границ и прибегающие к террору, чтобы заявить о себе. Поскольку такие образования заведомо уклоняются от каких-либо договоренностей со странами европейского типа, международное право ради смягчения противоречий может пойти по пути признания той или иной субъектности за диаспорами, проживающими на территории других национальных государств (например, курдов, которые сегодня не имеют общего статуса).

В этом пункте порой трудно провести границу между международным статусом и внутренней федерализацией: так, отношения между Россией и Чечней сегодня в большей мере напоминают не федерацию, а договор между суверенными государствами в рамках их собственных границ.

Принцип права наций на самоопределение, хотя и зафиксированный в Уставе ООН, в реальности приводит только к вооруженным конфликтам, поскольку мирно он не работает — сталкивается с юридически равновесным, а фактически сильнее обеспеченным национальными государствами принципом территориальной целостности и нерушимости границ, что, по сути, сводится опять же к суверенитету.

3.3.

«Суверен» — кто это?

В конституциях обычно провозглашается, что носителем всей полноты власти, то есть сувереном, является «народ», что равнозначно понятию политической нации.

Но во внешних отношениях государства представляют не «народы», а избранные, подчас со злоупотреблениями, президенты или аналогичные им фигуры, чиновники и послы, назначенные президентами или парламентами (которые также могут быть сформированы с нарушениями). Здесь кроются две трудноразрешимые проблемы.

3.3.1.

Непредставленность меньшинств

Нация («народ») — по определению фикция (эту проблему подробно рассматривает политический философ Жак Рансьер). В «народе» всегда есть не представленные меньшинства. Иногда, как на референдуме по выходу Великобритании из Евросоюза в 2016 году или на выборах президента США в 2020 и 2024 годах, голоса «народа» делятся практически пополам. Кто представляет на международной арене вторую половину?

Во всех «народах» присутствуют и специфические меньшинства: от ЛГБТ* до представителей профессий, иногда объединенных в профсоюзы. Не будучи представленными, они создают международные сетевые структуры, с которыми надо считаться (см. пункт 3.2). Если одни государства с ними считаются, а другие нет, противоречие требует отдельного урегулирования. Так, законы разных государств по-разному понимают термин «брак» — в одних странах семья может быть только моногамная и разнополая, а в других полигамная, а третьи страны признают и однополые семьи. Пользуется ли такой муж (жена) правом на воссоединение с супругом/супругой?

3.3.2.

Популизм и международное право

Ялтинско-Потсдамская модель, как и предшествующие ей, ориентирована на модерн, в котором существует (независимо от возможного обмана) некоторая презумпция истинности и ответственности за слова, произнесенные главами государств или уполномоченными политиками, и тем более за их подписи под официальными документами. Сегодня мы оказались в мире постправды и безответственности — в международном праве это особенно заметно, так как основополагающая формула Pacta sunt servanda почти утратила смысл.

В массовом обществе национальных государств расцвел популизм, о котором еще в 30-е годы прошлого века предупреждал Хуан Ортега-и-Гассет.

Иногда правительства сменяют друг друга чехардой, и так рвется нить преемственности в соглашениях.

Популистские лидеры зависимы от «народов», а их настроения переменчивы, и в таких условиях трудно говорить об ответственности как во внутренних, так и в международных отношениях.

4.

Глобальная деревня

Когда-то мне повезло посетить Newseum — созданный журналистами музей медиа в Вашингтоне, который сейчас закрылся из-за долгов. Оглушительное впечатление, которое посетитель испытывал в галереях этого музея (каждая метров по двести), нельзя передать онлайн. Они были уставлены мониторами, по которым одновременно транслировались, чаще всего на непонятном языке, телепрограммы всех стран мира — мелькали и говорящие головы, и футбол, но чаще картины войны и катастроф.

Это образ «глобальной деревни», которую в начале 60-х годов прошлого века предсказал Маршалл Маклюэн. За 30–40 лет до появления Всемирной паутины, еще называя будущий интернет «электричеством», этот философ предсказал, что в условиях сетевого общества мир сплющится до «глобальной деревни»: все близко и ничего непонятно.

Информация воспринимается здесь «по типу акустического пространства»; медиа создают в массовом сознании «ощущение неполноты понимания происходящего»; обвал информации заставляет людей видеть мир уже прошлый в «зеркале заднего вида». Тем самым «глобальная деревня» абсолютно обеспечивает максимально возможное несогласие по всем вопросам» — в силу этого утрачивается самоидентификация, а попытки ее восстановить ведут к войнам.

К этому описанию нам, в общем, нечего добавить. Мы просто проецируем его на отношения между государствами и начинаем понимать, что находимся в состоянии кризиса далеко не только международного права, но и права с его ориентацией на стабильность и предсказуемость вообще. В условиях, когда вызовы — один серьезней другого (взять хотя бы изменение климата) — сменяют друг друга в таком темпе, демократии и парламентаризм оказываются слишком неповоротливы, дело идет к переходу власти к единоличному лидеру и установлению де-юре или де-факто чрезвычайного положения, о чем с положительной коннотацией в 30-е годы в Германии говорил Карл Шмитт, а сегодня, скорее с отвращением, говорит итальянский философ Джорджо Агамбен.

По Шмитту, суверен — не тот, кто творит право, а, напротив, тот, кто в любой момент может его отменить. Противоречие между таким сувереном и суверенным народом как источником всякой власти снимается формулой: «Один народ, один рейх, один фюрер» — Шмитт если не от всего сердца приветствовал приход нацистов к власти в Германии, то, во всяком случае, видел его как закономерное явление.

5.

История с правами человека в СССР/РФ

Сегодняшнее государство РФ (но тут снова вопрос: кто это? — см. пункт 3.3) вернулось к парадигме СССР, где доктрина прав человека считалась уловкой буржуазного Запада и чуждой ценностью.

В большей или меньшей степени этот взгляд разделяет большинство государств условного «Востока».

Активизация на мировой арене восточных «игроков» делает консенсус по поводу доктрины прав человека весьма проблематичным. Но что касается России с ее положением между Востоком и Западом, она в этом отношении не так тверда. СССР ради экономических и политических выгод, которые сулили ему Хельсинкские соглашения, принятые в 1975 году в рамках Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписался и под так называемой «третьей корзиной», в рамках которой государства принимали на себя обязательства по соблюдению прав человека — в частности, на свободу обмена информацией и передвижения (притом что в СССР существовала практика выездных виз).

Нельзя сказать, что это не повлекло для СССР никаких последствий: уже в 1976 году нелегально собралась Московская Хельсинкская группа (МХГ), в которую вошли те, кого в тех условиях называли «диссидентами». По сути, они и их коллеги в странах Восточного блока вышли на международную арену в личном качестве. За это многим из них пришлось заплатить годами лишения свободы, но они не пропали из поля зрения других стран — участников Хельсинкских соглашений. Был создан важный прецедент, резонанс которого в Европейском мире становился тем сильнее, чем более жестокие наказания применялись в СССР.

Практику советских диссидентов сегодня повторяют сторонники личной свободы в странах строгого исламистского режима (часто это женщины, отказывающиеся носить хиджаб), а также критики режима в России, которые рискуют свободой, а иногда и жизнью. Однако

6.

Незаметная война

Жан Бодрийяр в период обострения войны в Персидском заливе и вступления в нее США на стороне Кувейта в течение трех месяцев 1991 года опубликовал три эссе, которые были затем объединены в книгу под общим названием «Войны в заливе не было». На самом деле Бодрийяр утверждал обратное: события войны с ее жестокостью имели место, вопрос же был в интерпретации этих событий западными медиа.

Все, что на Западе узнавали о войне, было продуктом некоторой стилизации, она лишь притворялась настоящей. Имея подавляющее господство в воздухе, вооруженные силы США не вступали в прямые столкновения с частями Ирака на земле. Бодрийяр — местами провокационный философ, автор термина «симулякр» — показал, что современные медиа, хотя они и транслируют картину событий в реальном времени, подменяют реальность, делая подлинное событие менее значимым, чем рассказ о нем.

Эта мысль верна, но только в отношении пропаганды. Наряду с ней продолжает существовать и журналистика как «парессия» (философы Древней Греции обсуждали эту проблему специально, отсюда термин) — странный порыв высказать правду, чего бы это ни стоило.

Информация об этом распространяется в сетях, минуя границы, и «суверенные» государства не в состоянии их скрыть.

Медиа становятся — как в плане пропаганды, так и в плане журналистики — гораздо более заметными игроками на международной арене, чем это можно было себе представить в середине ХХ века, когда формировалась Ялтинско-Потсдамская система.

7.

Человек «за бортом»

Согласно Агамбену, парадигмой современного буржуазного государства является не демократия, как бы ей ни клялись в верности, а «концлагерь», в котором государство, захватив в том числе цифровое пространство и действуя по принципу перманентного чрезвычайного положения, делает человека беззащитным и оставляет за ним только право на «голую (биологическую) жизнь».

В сегодняшних российских реалиях (Агамбен их не комментирует) мы готовы согласиться со столь мрачной картиной. Но наряду с этой тенденцией, доминирующей на уровне большинства национальных государств, есть и противоположная, издалека пробивающая себе дорогу в сфере международных отношений. На этой поляне возникает отдельный человек, индивид — сначала в виде объекта регулирования, но постепенно обретая и голос субъекта.

В 1949 году, наряду с Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод, были приняты Женевские конвенции об обращении с военнопленными и о защите гражданского населения во время войны, впоследствии дополненные рядом протоколов. В 1951 году была принята Конвенция о статусе беженцев. Эти соглашения (как и международное право в целом) постоянно нарушаются, но здесь важно появление новых субъектов и нового принципа: так, беженцы обретают свой статус не в силу договора между страной, которую они покинули, и той, куда их занесла судьба, а благодаря общим правилам международного публичного права. Наряду с национальными законодательствами оно регулирует не только предоставление вида на жительство/убежища/гражданства, но и общие основания отказа в них.

В 1998 году был принят и в 2002-м вступил в силу Римский статут о создании Международного уголовного суда (МУС), хотя США и РФ после некоторых колебаний отказались от его ратификации. К юрисдикции МУС относятся геноцид, преступления против человечества (человечности), военные преступления и акты агрессии. МУС обладает юрисдикцией только в отношении физических лиц — обвиняемых, но не государств, хотя государство может апеллировать к МУС, если преступление совершено его гражданином или на его территории. Решения МУС не имеют преимущества перед национальной юрисдикцией, то есть исполняются, по идее, «субсидиарно» — в тех случаях, когда решение не может быть принято на национальном уровне.

На сегодняшний день МУС осудил или оправдал 10 человек (преимущественно из стран Африки), 16 человек вызваны в суд повестками, но реально притащить их в Гаагу, где находится этот постоянно действующий орган, некому. Сама конструкция МУС фактически делает его юрисдикцию фиктивной вплоть до окончания соответствующего вооруженного конфликта. Важен, однако, тот факт, что в Гааге (как и до учреждения МУС, в специальных трибуналах по бывшей Югославии и Руанде) на арене международного публичного права предстают не государства, а личности — и не только в качестве обвиняемых, но и в качестве потерпевших и свидетелей.

В точках столкновения доктрины прав человека и суверенитета национальных государств рождается Человек — отдельный индивид, которого невозможно игнорировать не только как объект, но уже и как субъекта международного права. Этот субъект появляется, пожалуй, только в момент, когда его права нарушены тем или иным национальным государством. Но он уже возник, в борьбу за него включаются правозащитные неправительственные организации и медиа, которые выводят индивида в его личном качестве на арену международного публичного права.

Однополярное и многополярное мироустройства, о чем РФ спорит якобы с НАТО, с точки зрения прав человека не представляют никакой разницы между собой. Европейская тенденция развивается в сторону того, что таким полюсом должен стать человек, неевропейская — в сторону монополярности национальных государств.

8.

Третья мировая или коммуникативный разум

Сказанное свидетельствует, что то, что мы на поверхности видим как кризис международного права, — лишь отражение более глубинного кризиса, который сегодня переживает мировая цивилизация (или цивилизации, если следовать Сэмюэлю Хантингтону).

Вполне вероятно, что, как и прежние системы международного права, следующая станет результатом войны с использованием конвенционального оружия (использование ядерного будет означать, что никакое право никому уже не понадобится). Есть и такая точка зрения, что эта война уже началась. Пока война не стала мировой, еще не поздно противопоставить ее реальной угрозе какие-то новые договоренности между всеми старыми и новыми участниками международных отношений.

Идея «мирового правительства» представляется нереализуемой не столько в связи с ее конспирологической основой, сколько из-за того, что столь сложной и многообразной системой, какой является человечество в целом, невозможно управлять из единого центра.

Сегодня принцип суверенитета государств, возникший в середине XVII века, поставлен под вопрос возникновением сетевых структур поверх границ и появлением на мировой арене новых субъектов — в первую очередь индивидуальных. Отмирание государства, о котором грезил еще Маркс, не тождественно уничтожению различий между национальностями, языками и отношением к религиям — до появления национальных государств люди и объединялись по территориальному, а не национальному признаку.

Сторонники идеи суверенитета объявляют его нерушимым основанием национальной идентичности. Но кто на нее покушается? Слишком суверенное, авторитарное государство, напротив, подавляет идентичность, стремясь подстричь всех подданных под одну гребенку. Вне границ суверенных государств человечество провело, в конце концов, несравненно большую часть своей истории, чем внутри таких образований.

На сегодняшнем этапе развития человечества, а может быть, и в целом в обозримой перспективе это необходимое зло или даже наименьшее из зол. Но это не превращает его в добро. Об этом следует помнить, говоря о будущем переустройстве мира.

Национальное государство имело начало, будет иметь и конец. Даже вселенная, согласно современным воззрениям, имела начало и будет иметь конец. Но до естественного еще далеко, а преждевременный апокалипсис люди могут ускорить. Нынешний кризис, в условиях которого война опять воспринимается многими как нечто обыденное, делает такую перспективу вполне реальной.

Единственное явление посюстороннего мира, которое не имеет ни начала, ни конца, — это разум, логос, дискурс. Не потому, что они вечны, а потому, что разум нигде не начинается — что-то всегда уже было сказано и ничем не заканчивается: покуда он существует, всегда будет сказано что-то еще.

При всей мозаичности картины участников современных международных отношений появление на этом поле индивидуальных субъектов при поддержке международных организаций и медиа дает некоторую надежду на возвращение из мира «постправды» и безответственности к модерну, потенциал которого, по мнению многих современных интеллектуалов, далеко не исчерпан.

По-видимому, Фрэнсис Фукуяма в 1992 году все же ошибся в своем утверждении о конце истории как торжестве либеральной демократии. Но не настолько, насколько принято думать: он исходил не из того, что люди стали лучше, а лишь утверждал, что все иные формы государственного устройства испытывают «кризис легитимации» — в современном мире нельзя представить себе иной источник суверенитета, чем «народ».

Ошибка в таком случае в том, что «народ» (за вычетом не представленных меньшинств — см. пункт 3.3.1) может легитимировать власть своим отношением к ней и помимо демократических выборов — просто склоняя выю. В силу разного понимания права (см. пункт 3.1) между государствами такого и европейского типа консенсус по поводу суверенитета вряд ли возможен. Но возможен рациональный дискурс — у кромки пожара войны, угрожающей стереть с лица земли как тех, так и других.

Юрген Хабермас развил идею «коммуникативного разума», отнюдь не тождественного коллективному разуму «демократического большинства». Это не результат, а процесс, дискурс, организованный по определенным принципам, которые включают в себя, в частности, такие правила: ни одна из сторон, затрагиваемых предметом обсуждения, не должна исключаться из дискурса; существующие между участниками различия в смысле обладания властью не должны оказывать воздействия на выработку консенсуса; участники должны открыто разъяснить свои цели и намерения — и т.п.

Само обсуждение — уже результат, а дискурс, не имеющий начала, не может иметь и конца, покуда существуют его носители, — в нашем случае это старые и новые субъекты международного права.

* Международное движение ЛГБТ признано в РФ экстремистским.