Стремительное обрушение режима Асада накануне Нового года стало неожиданностью почти для всех участников и наблюдателей. Растерялся Асад, заметавшийся между Дамаском и Москвой в (тщетной) надежде, что ему все же подставят спасительное плечо. Растерялась сирийская оппозиция, которую вчера еще честили террористами, а теперь телеканалы всего мира вдруг стали обращаться к ним за интервью. Растерялись американские власти, застигнутые врасплох скоростью и успехом наступления оппозиции и брякнувшие для начала, что США дистанцируются от участия в наступлении на Алеппо, и лишь потом — про важность защиты прав меньшинств и верховенства закона.

Ну и, конечно, растерялась Россия, чьи пропагандисты в самый разгар событий красноречиво замолчали о том, что происходит в Сирии, и даже в графике Путина, как сообщил пресс-секретарь Песков, не нашлось получаса для встречи с поверженным коллегой.

Лишь спустя время официальные спикеры подобрали подходящие слова, и боевики организаций, до сих пор официально считающихся в России террористическими, превратились пусть и не в «партнеров», но в «наших собеседников». А Россия, как следовало из итоговых выпусков новостей, в Сирии давным-давно свою миссию выполнила, сделала все, что обещала сирийскому народу, а теперь, стало быть, умывает руки.

Оставим в стороне претензии сирийского народа, которому очень есть что предъявить России, — однако и у российского народа в теории могут возникнуть к собственному правительству очень резонные вопросы. В частности: а что мы там вообще забыли в этой Сирии? Зачем полезли туда в 2015 году, если теперь нас устраивают в качестве «собеседников» те, с кем мы до недавней поры воевали? Чего ради были наши потери (данные о которых засекречены)? Зачем, в конце концов, мы столько денег потратили на эту войну?

Понятно, что российское население сейчас поставлено не в ту позицию, чтобы задавать какие-либо вопросы своему руководству. Однако бессознательное раздражение в общественном сознании имеет обыкновение накапливаться, и вряд ли в Кремле это не понимают. К тому же если украинскую кампанию еще можно объяснить людям заступничеством за «братский народ» перед неонацистами и гей-лобби, то с Сирией сложнее.

Чем закончилась для России сирийская кампания? И о чем теперь будет рассказывать будущий учебник истории? Посмотрим на примере отношений России с ключевыми региональными игроками.

«Хайят Тахрир аш-Шам»*

Россия, которая была ключевым сторонником Асада с момента военного вмешательства в 2015 году, теперь, с его падением, рискует потерять порт в Тартусе и авиабазу в Хмеймиме. Но базы эти Россия терять никак не хочет и не может — в конце концов, не ради Асада они строились.

Затраты на перестройку одного только Тартуса измеряются миллиардами рублей. Притом, как Россия декларировала еще в 2019 году, «эти инвестиции имели стратегическое значение». «Порт будет модернизирован в соответствии с современными международными стандартами, будут использоваться самые передовые технологии и системы управления», — говорил в 2019 году посол России в Сирии Александр Ефимов, подчеркивая, что от этого выиграет и сирийская торговля, ведь «пропускная способность порта должна увеличиться с 4 до 38 млн тонн в год, что примерно в 10 раз превышает его нынешнюю пропускную способность».

Однако торговые интересы Сирии были для России, конечно, вторичны по сравнению с собственным интересом. Как авиабаза в Хмеймиме, так и порт в Тартусе до недавнего времени являлись важными логистическими центрами для всех российских операций на Ближнем Востоке и в Африке. И этот ресурс казался незыблемым: в 2017 году Россия подписала с Сирией договор аренды на 49 лет. Однако все изменилось в считаные недели. 20 января арабские СМИ сообщили о том, что сирийская сторона инициирует расторжение инвестиционного соглашения по порту Тартус с российской компанией и возвращает объект в управление сирийскому государству. Сирийское издание Al Watan приводит слова директора таможни Тартуса Риада Джоди о том, что переходное правительство «будет вносить поправки во многие правила, касающиеся как сухопутных, так и морских передвижений» в акватории Сирии.

Между тем ради защиты собственных баз Кремль демонстрировал (и продолжает демонстрировать) готовность к участию в переговорах с различными фракциями, включая те, которые ранее не просто выступали против Асада, но и считались террористами. И даже разрыв договоренностей по поводу Тартуса — крайне важного для сирийской экономики объекта — еще не значит полное прекращение едва наметившегося диалога. Однако вопрос в том, как глубоко сумеет Россия пересмотреть свою патерналистскую стратегию. И даже конкретнее: сумеет ли она не просто признать «собеседника», но и выбрать верный tone of voice в разговоре с новым крупным игроком в регионе, организацией «Хайят Тахрир аш-Шам», признанной в России террористической, но ныне ставшей, по сути, главной политической силой в Сирии?

«Хайят Тахрир аш-Шам», прежде входившая в сеть «Аль-Каиды»*, претерпела серьезную трансформацию под руководством аль-Джолани.

Ахмад Хусейн аль-Шараа, прежде известный всему миру как аль-Джолани, а теперь предпочитающий пользоваться своим настоящим именем, родился в семье палестинцев, бежавших в 1967 году с Голанских высот. И он джихадист самой конкретной закваски, идейно созревший во время вторжения США в Ирак. Именно тогда он вступил в иракскую «Аль-Каиду», отсидел свое в американских тюрьмах, а после освобождения в 2011 году основал «Джабхат ан-Нусру»* — сирийский филиал «Аль-Каиды». В 2016 году аль-Джолани официально отделился от «Аль-Каиды» и сформировал «Джабхат Фатх аш-Шам»*, которая позже, в 2017 году, трансформировалась в «Хайят Тахрир аш-Шам» (ХТШ).

С тех пор публичный образ аль-Джолани сильно поменялся. Из типичного боевика-джихадиста он превратился в квазигосударственного лидера, попытавшегося даже выстроить внутри ХТШ*, в Идлибе, некое подобие государственных институтов.

И вот теперь аль-Джолани от лица ХТШ заявляет о стремлении к стабильности и умиротворению в Сирии, о признании равных прав всех народов и религий, о том, что с годами взгляды людей меняются, изменился и он сам — с джихадизмом покончено. Он позиционирует ХТШ как силу, претендующую на легитимное представительство интересов сирийского народа, а также на равный диалог с остальным миром. У джихадистов шансов на это быть по определению не может.

Понятно, что секуляризация риторики ХТШ может быть скорее стратегическим шагом, чем идеологическим. Этот ребрендинг может оказаться лишь частью стратегии по избавлению от стигмы, связанной с наследием «Аль-Каиды»*. Однако процесс этот идет, и Россия поставлена в такие условия, в которых никак не может отказаться от диалога на равных с недавним врагом. Хотя бы потому, что в противном случае говорить с ХТШ будут другие. Например, США.

Поддерживая или, по крайней мере, не выступая против группы, которая отказалась от своей явной исламистской идентичности, США могли бы продвигать тот сценарий, в котором ХТШ станет законным и самостоятельным представителем Сирии на международной арене. Но в каком качестве тогда останется Россия на Ближнем Востоке, если в ее протекторате новое сирийское правительство нуждаться не будет?

Однако стратегия полного признания вчерашних террористов чревата рисками для всех участников. Истинные намерения ХТШ, ее способность управлять своими сторонниками и реальная степень ее идеологического сдвига остаются под вопросом. Отрезвление ХТШ пока еще не более чем декларация.

Турция

Известно, что во время гражданской войны на территории соседнего государства Эрдоган оказывал поддержку ХТШ — оружием и деньгами, действуя по принципу «враг моего врага — мой друг». Теперь, когда война позади, приходит время платить по счетам. И недавние джихадисты могут быть замечательным противовесом как российскому, так и курдскому влиянию в Сирии. Курды, добивающиеся собственной национальной автономии на юге Турции и северо-востоке Сирии, — давняя ноющая боль Эрдогана. Давать автономию им он, понятно, не собирается, раскатать — не может. Прежде всего, потому, что бережется от обвинений в тирании (Эрдоган, безо всяких сомнений, легитимно избранный президент Турции). Ну а курды не собираются отказываться от своих притязаний и действуют при этом конкретно террористическими методами, включая, к примеру, самоподрывы в Стамбуле. В этом утомительном противостоянии ХТШ могли бы сильно помочь турецкому президенту, сделав то, что своими руками он делать не хочет и не может.

Эрдогану — а еще собственному умению не делить шкуру неубитого медведя. Ведь ХТШ были не единственными претендентами на место у руля Сирии.

Сирийская оппозиция, в считаные недели отбившая страну у Асада, — это крайне неоднородное, разношерстное явление. Помимо джихадистских групп, одной из которых являлась та же ХТШ, в победном марше участвовали, к примеру, и подразделения Сирийской национальной армии. Эта мощнейшая структура, состоящая из дезертировавших из правительственной армии сирийцев, также существует при финансовой и технической поддержке Турции. Вряд ли без поддержки Турции победа сборной оппозиции над Асадом вообще была бы возможна. Дождавшись, когда Израиль обескровит главных союзников Асада — Иран и «Хезболлу», — Эрдоган сделал свой ход, однако формально оставил победу в руках самого сирийского народа. Искушенный политик, Эрдоган не рассчитывает на сомнительный с точки зрения международного права блицкриг. Неоосманское строительство, которым турецкий лидер озабочен, вообще не терпит суеты.

Однако вся эта философия возрождения величия Османской империи не только противоречит геополитическим амбициям России. Она создает угрозу и существующему статусу России как величайшей сырьевой державы. Потому что теперь становится куда более реальной мечта о турецко-катарском газопроводе, который обеспечит Европу дешевым катарским газом. До недавнего времени реализацию проекта блокировал Асад — понятно, в чьих интересах. Но где теперь Асад?

Иран и Израиль. Шансы России

Россия не одинока в своей фрустрации по поводу утраченного влияния в Сирии. В не менее интересном положении с уходом Асада оказался и Иран. Хотя и Россия, и Иран были союзниками Асада, непосредственными участниками вооруженного конфликта на территории Сирии, их интересы во многих моментах сильно расходились. Например, в вопросе о том, кто из двух держав на Ближнем Востоке все же главный. И, как ни странно, именно теперь Россия могла бы сильно понизить амбиции Ирана.

Свержение Асада ослабило шиитскую «Ось сопротивления» Израилю, в которую входили Иран, Сирия и ливанская «Хезболла», и открыло совершенно иные переговорные возможности для России, казалось бы, безвозвратно скомпрометировавшей себя в качестве миротворца. Перспектива стабильного арабо-израильского мира становится более ощутимой с исключением одного из ключевых препятствий для нормализации, а именно фигуры Асада. Недавно заключенное перемирие между Израилем и ХАМАС — прямое тому подтверждение.

Исторически Россия пыталась позиционировать себя в качестве посредника в ближневосточных конфликтах. И вот именно теперь, с учетом ее особого места в мировой политике и сближения с арабским миром, у нее появляются реальные шансы сыграть значимую роль в содействии более широким мирным переговорам и нормализации ситуации на Ближнем Востоке. И особенно это касается конфликта Израиля с Сирией и Ливаном.

В этом есть большие сомнения.

17 января в Москве было подписано соглашение о стратегическом партнерстве между Россией и Ираном. Соглашение, которое ставит крест на возможной миссии России в качестве переговорщика между Израилем и Ливаном и Сирией. Соглашение, которое вряд ли понравится многим членам БРИКС, суннитским арабским государствам, презирающим шиитский Иран. В конце концов, соглашение, которое в нынешнем раскладе больше всего нужно было именно ослабленному Ирану, но никак не России. У нее на руках были куда более интересные карты, но она не решилась их разыграть.

Шади Сафар

* Организации признаны в РФ террористическими и запрещены.