О чем мы говорим, когда говорим о «нации»

Когда сегодня мы слышим, как кто-то всерьез произносит слово «нация», нам сразу представляется какой-то фашиствующий пещерный тролль. Людям, живущим реальными проблемами XXI века, мышление «нациями», «государствами», «границами», «народами» и так далее кажется архаичным наследием темных веков прошлого. Да, мы видим, что «национальные» концепции используются политиками — как самое настоящее идеологическое оружие. Но всерьез обсуждать «нации» как нечто само по себе важное и существенное, вне дискурсивного анализа, кажется странным — как обсуждать «эфир» современным физикам.

Но, как ни странно, идея «нации» (и зеркальная ей «национальная идея») — в том смысле, как мы понимаем ее сегодня — это сравнительно новое изобретение. Среди историков идут споры в отношении эволюции форм человеческих сообществ: когда появились первые государства, каковы были альтернативы, можно ли, скажем, Римскую империю, античный полис и средневековое феодальное королевство называть государствами и так далее. Но если упростить, то компромиссная позиция звучит так: до эпохи Просвещения представлений о «нациях–государствах» не было.

Представления о «народах» — да, в связке с различиями в языках, диалектах и так далее. Но идея, что некий народ имеет право и должен образовать государство, чтобы стать таким образом «политической нацией» и далее управлять своей судьбой, — это поздняя идея, идея Французской революции, Наполеоновских войн, идея, раскрывшаяся даже не в XVIII, а в XIX веке. Не так уж давно — всего 200 лет назад.

С тех пор

«Национальные государства», в которых пропаганда разгоняла национализм, впаивала в само сознание граждан невозможность каких-либо уступок, объединений и интеграций, за XIX и XX века принесли человечеству огромное количество горя.

Одним из самых страшных и пагубных последствий вепонизации идеи «нации» — стала та самая аберрация сознания, что человечество всегда, всю свою историю, жило именно так — и по-другому оно жить не может. Разделенное по признаку рождения (земли и крови, что означает — гражданства), обязанное почитать Родину и «платить ее долги», жертвовать собой ради «общего блага коллектива», с границами и государствами, ведущими постоянную борьбу за ресурсы и выживание друг с другом.

Парадоксальным образом люди, которые придумали и впервые заговорили о «политических нациях», — как раз таки искали выход, а не новый вход в этот порочный круг насилия. И не случайно появление представления о «национальной идее» сопряжено вовсе не с тоталитарными или автократическими режимами — а с национальными демократическими революциями в Европе и Америке.

Иными словами, оригинальные «национальные государства» невозможны без демократии — иначе, простите, как же руководителям политической нации знать, что действительно в интересах всей нации? Один правитель — автократ или монарх — не может больше брать на себя ответственность за всех (как было раньше). Народ «вырос» и «созрел» — и теперь сам должен стать у руля своей судьбы.

Выживут только демократии

Понимание критической важности союза «нации» и «демократии», при всей интуитивной очевидности, имеет колоссальное значение:

• во-первых, оно помогает расправиться с пропагандистскими манипуляциями — «если вы так болеете за народ, так почему же не доверяете ему в праве избирать и быть избранным?»;
• во-вторых, оно дает понимание одного из главных спорных вопросов современных международных отношений: противоречия «права народа на самоопределение» с «нерушимостью границ». Ведь именно в демократических обществах национальные сообщества могут как получить достаточные права на самоуправление в рамках общего государства, так и спокойно поднять вопрос о выходе из его состава (вспомним референдум об отделении Шотландии);
• в-третьих, уже применительно к России, оно дает ясный проспект на будущее — что, собственно, делать? Ответ, как в последние годы любил повторять Глеб Павловский, печален, но неизбежен — строить нормальное национальное государство, научиться управлять самими собой, потому что волшебников на голубом (ооновском) вертолете не будет.

Не скрою, последний вывод меня огорчает. В нормальных разговорах о будущем, которые нам бы сейчас вести (вместо чего мы на сто ладов выясняем, как наиболее доходчиво сказать, что «убивать людей нельзя»), тезис, что в будущем и государства, и нации отомрут, является вполне банальным.

На самом деле и сегодня у человека есть далеко не одна-единственная идентичность: у любого, кто существует в социальном пространстве, этих идентичностей множество. Даже чисто территориально: можно идти от места жительства до района, города, региона, страны, культурного региона (например, Северная Европа) и так далее. Идентичности могут добавляться как «горизонтально» (одновременно футбольный болельщик и игрок в MMORPG), так и вертикально — одна поверх другой.

В этом смысле мондиалистская идея о появлении всемирных и единых политических структур звучит, честно говоря, даже слегка скучно. Страшным сказкам антиглобалистов о триумфальном марше новой унифицированной всемирной культуры, полном упразднении всех человеческих прав, появлении безликого Всемирного рейха, судя по всему, не сбыться. Все будет совсем иначе — просто, обыденно, едва заметно.

Примерно так же, как десятилетиями из экономических договоренностей вырастал Европейский союз — сложными бюрократическими процедурами, балансом политических новшеств и компромиссов. В итоге ничего страшного не случилось: французы остались французами, а немцы — немцами, просто у всех добавилась (а вернее сказать, оформилась) дополнительная идентичность — жители/граждане ЕС, с соответствующим набором благ и привилегий. Ну и главное интеграционное благо, конечно, не в добавлении нового — а в убавлении старого: а именно самой возможности войны между странами — членами ЕС (напомню, всю свою историю народы Европы провели в истреблении друг друга).

Формирование подобного миропорядка едва ли возможно насильственным путем. Политическая наука не случайно столько внимания уделяет изучению феноменов политического авторитета и политической легитимности. Даже авторитарные, тиранические режимы, держащие в руках впечатляющий аппарат принуждения, ищут способы легитимации власти. Демократические порядки (или, более специально, «порядки открытого доступа», как их называет нобелевский лауреат Дуглас Норт с соавторами) — более гибкие, открытые к переменам и изменениям и притом стабильные и устойчивые. Интегрировать их в наднациональные структуры проще: но для этой интеграции они должны сначала сложиться.

Печально, что России — как, впрочем, и подавляющему большинству стран мира — этот процесс еще только предстоит пройти. Печально потому, что перспектива — а именно финальная точка — уже в некотором смысле очевидна, и ясно, хотя и не с точной датой, что и как будет. Невозможно из архаичного порядка мгновенно стать обществом будущего: и в этом смысле наши цели должны быть реальными, а не желаемыми.

Эта задача — построение нормального национального государства, где у каждого народа внутри федерации будет право на самоопределение и самоуправление, а сосуществовать в рамках одного сообщества — политической нации — они захотят не потому, что так исторически сложилось и у них просто нет вариантов, а потому, что они будут осознавать свой интерес. В этом смысле региональная федерация (как Россия) не сильно будет отличаться от федерации всемирной: разве что у последней масштаб проблем, решаемых коллективным руководством, будет побольше.

Теоретически уже одна только ликвидация армий «национального уровня» и создание некой общей структуры безопасности не только повысит шансы человечества на избежание ядерной войны и высвободит огромное количество ресурсов, но и буквально предотвратит гибель колоссального количества людей. Опять же, это может звучать утопически, но принцип «демократии не воюют друг с другом» реализован сейчас блоком НАТО. Да и разговоры о создании единой Европейской армии уже привели к созданию целого ряда интеграционных военных структур внутри ЕС (Силы быстрого реагирования, жандармерия, FINABEL — комитет начальников штабов и так далее). Про необходимость общих стратегических решений по глобальному потеплению и необъятному списку гуманитарных вопросов (голод, например, все еще на повестке дня) даже не хочется лишний раз упоминать.

Или — или

В прошлом тексте для «Горби», посвященном виртуальным/альтернативным реальностям, я приводил пример Японии. Страна с очень сильными национальными традициями, которая за XIX–XX века несколько раз перепридумала себя и стала не просто современной, а сверхсовершенной державой, окном в мир завтрашнего дня… но при этом не потеряла свою уникальность и осталась собой.

Впечатляет, когда гуляешь по Токио и случайно забредаешь, например, на крышу молла, исполненного в архитектурном стиле Захи Хадид, окруженного со всех сторон небоскребами и пейзажами из «Бегущего по лезвию», — и вдруг натыкаешься на маленькое синтоистское святилище, прямо здесь, в неприметном уголке.

Стивен Коткин в интервью для первого номера нашего журнала озвучил интересную мысль — что Россия в некотором смысле Япония наоборот. С точки зрения культуры наша страна гораздо ближе Европе, чем Япония; и при том Японии удалось, на совершенно ином культурном базисе, построить европейскую политическую систему и стать «национальным государством» в европейском понимании этого термина (Коткин, в силу норм английской научной лексики, предпочитает термин «западном» — western).

Здесь — пример того, как нормальное национальное государство не входит в противоречие со складывающимся глобальным порядком, но, наоборот, дополняет его, не утрачивая собственную самобытность (наоборот, даже проводя культурную экспансию).

Но можно вообразить и другой сценарий. Сценарий, при котором будущий глобальный порядок все равно наступит — а вероятность этого велика, потому что это один из наиболее вероятных треков выживания человечества в целом. Тогда государства, не успевшие разобраться сами с собой и не выработавшие внутренних инструментов самоуправления, будут включать в глобальный порядок насильно. Ведь, как известно, демократические институты почти невозможно импортировать.

Московская стена

Разрешив падение Берлинский стены, Горбачев вовсе не преследовал цели возродить Второй или Третий рейх: создать национальное немецкое государство, которое снова соберется пойти войной на весь мир. Он предоставил немцам право самим определять свою судьбу: в отличие, кстати, от монархии кайзеров или тоталитаризма нацистов. Горбачев помог немцам создать адекватное национальное государство: демократическое сообщество, действующее в интересах людей, живущих внутри своих границ (хотя и очень различных внутри самой Германии). Та же судьба вполне могла ждать, например, Корею — но останемся оптимистами, возможно, она еще ее и ждет.

Что же до России, то мировая история знает огромное количество случаев формирования политической нации из этнически и лингвистически неоднородных сообществ. И для этого не нужны никакие практики типа «культурной апроприации» или «плавильных котлов» и прочие формы дискурсивного насилия.

Это и называется демократия, и ничего сложного в ней нет. Требуется только преодолеть уже новую — Московскую стену.