Утренняя сессия

Вступительное слово Компилятора (далее К-р).

Пару лет назад возникла у меня мысль по случаю предстоящего 300-летия почтенного Иммануила Канта (22 апреля 2024 года) собрать за одним воображаемым столом людей разных эпох, которым было что сказать о войне, мире, добре и абсолютном зле. Это теперь совсем нетрудно сделать, думал я, водрузив на стол ноутбук и прочитав стопку-другую старых книг. Ведь они, люди далекие от нынешних циничных концепций «постправды» и лукавых теорий относительности добра и зла, и сегодня влияют на нас через тех, кто их читал.

Не обойтись, конечно, без Иммануила Канта и еще нескольких мудрых и сведущих людей. Ныне живущих политиков, политологов и идеологов звать не будем. Мертвые не услышат живых. Живые чтут, но не слышат усопших.

Подготовка Диспута (здесь публикуются его фрагменты) заняла больше двух лет, полных тревожных и трагических событий. Кантовский юбилей прошел, заслоненный ими. Тем нужнее, подумали мы, его обозначить. Ведь он продолжается из года в год повсюду, из века в век, на всех языках, затихая и разгораясь, когда идут войны, рушатся дома, гибнут мирные люди и убивают друг друга солдаты под звуки освященных кровью маршей.

Итак, в честь мыслителя Иммануила Канта мы открываем виртуальный Диспут о войне и мире. Начнем издалека.

Стадия I

Путешествие Карамзина

К-р. В середине мая 1789 года подающий большие надежды юный (двадцать два полных года) Николай Карамзин, переводчик и автор, уже брат-масон, доказавший надежность, сотрудник Типографской компании Ивана Новикова, был спешно отправлен в Европу к друзьям и братьям. Об этом он туманно, намеками (но и не без похвальбы) напишет потом в составивших ему имя «Письмах русского путешественника».

Карамзин, не имея собственных серьезных средств (даже в офицеры не поступил, будучи не в силах обмундироваться), полтора года проездился по Европе.

«В ту пору война была». И не одну, а две войны сразу вела тогда Российская империя. Долгую очередную войну с Турцией в Крыму, в Северном Причерноморье, в землях, которые потом, отвоевав у турок, назовут Новороссией. Другую войну, со Швецией, неожиданную, неприятную, новую, опасную, под боком у императрицы, которую затеял шведский король Густав III.

Мы не найдем упоминаний об этом в многословных европейских «Письмах» Карамзина о военных обстоятельствах империи. Как человек молодой и увлекающийся, оказавшись за русским шлагбаумом, он постепенно уверил себя, что находится в свободном плавании. Повсюду молодой русский дворянин стремился встретиться со знаменитейшими людьми в области философии, литературы, науки и политики.

Стадия II

Кёнигсберг. Беседы с Кантом

К-р. Одной из важнейших была встреча с Иммануилом Кантом, о которой Карамзин рассказал весьма подробно в своих «Письмах».

«Кёнигсберг, июня 19.1789 г.

…Вчерась же после обеда был я у славного Канта, глубокомысленного, тонкого метафизика, который опровергает и Малебранша, и Лейбница, и Юма, и Бонета, Канта, которого иудейский Сократ, покойный Мендельзон, иначе не называл, как der alles zermalmebde Kant, то есть все сокрушающий Кант. Я не имел к нему писем, но смелость города берет — и мне отворились двери в кабинет его…

С полчаса говорили мы о разных вещах: о путешествиях, о Китае, об открытиях новых земель…

Кант говорит скоро, весьма тихо и невразумительно, и потому надлежало мне слушать его с напряжением всех нерв слуха… Домик у него маленький, и внутри приборов немного, все просто, кроме… его метафизики».

К-р. Этот текст из «Писем русского путешественника» цитировался многократно. Он вполне хрестоматиен. Но надо помнить о том, что мы читаем не настоящие письма и не потаенный дневник, а опубликованное подцензурное произведение. Для трехчасового разговора здесь содержания маловато. О чем расспрашивать юноше почтенного мудреца, как не о добре и зле, войне и мире, праведности и неправедности в политике?

Людвиг Эрнст Боровский в книге «Изображение жизни и характера Иммануила Канта», изданной в год смерти философа (1804), писал:

«Я знал его и имел возможность говорить с ним в шести разных квартирах. Главный принцип и требование, которыми он руководствовался при выборе квартиры, был покой внутри и вокруг дома… Кант обычно приглашал к своему скромному обеду небольшой круг: три-четыре человека гостей, придавая их трапезе прелесть общения и разговора, касающегося самых разных областей, достойных интереса и познания. К вечеру он совершал прогулку… Это был один из тех развеивающих грусть и успокаивающих прогулочных маршрутов, какие Кёнигсберг имеет в изобилии…»

Карамзин пришел после обеда. Без приглашения. Он молод, зелен, дерзок, без стеснения фраппирует и даже пишет об этом «смелость города берет»! Ну как это — прийти без приглашения, без рекомендаций запросто к Канту? Из текста Карамзина, многократно правленого и передуманного, видно напряжение, которым дался ему этот очень важный для него визит.

Но главное — вот что. Мераб Мамардашвили в «Кантианских вариациях»:

Стадия III

Лондон, Гринвич, июль 1790 года

Карамзин: «Трое русских, М*, Д* и я (см. сноску 1), в 11 часов утра сошли с берега Темзы, сели в ботик и поплыли в Гринич. День прекрасный — мы спокойны и веселы — плывем под величественными арками мостов, мимо бесчисленных кораблей, стоящих на обеих сторонах в несколько рядов: одни с распущенными флагами приходят и втираются в тесную линию; другие с поднятыми парусами готовы лететь на край мира. Мы смотрим, любуемся, рассуждаем… Разговор наш еще не кончился, а ботик у берега».

К-р. Трое русских — это три почти ровесника (всем около 25 лет):

• Николай Карамзин,
• Василий Малиновский, будущий директор Царскосельского лицея,
• и Григорий Демидов, наследник знаменитых заводчиков-металлургов.

Малиновский, как и его покровитель Михаил Сперанский, был сыном священника. Он окончил Московский университет, выучил множество языков (греческий, латынь, древнееврейский, турецкий и даже китайский, что тогда было экзотикой). Его философское и политологическое наследие привлекло общественное внимание лишь в конце XX и в начале нынешнего века.

Уже тогда, в Лондоне 1790 года, работая в русском посольстве при графе Семене Романовиче Воронцове, Малиновский, близко видя изнанку дипломатических игр, уловки, коварство и недоверие, много думал, как можно было бы строить международную политику, чтобы не истощать Европу непрерывными войнами. Об этом трактат «Размышление о войне и мире», который он неспешно писал в 90-е годы, а опубликовал только в 1803 году в своем журнале «Осенние вечера» (вышло восемь номеров). Журнал он начал издавать, вернувшись в Москву, по примеру Карамзина, который успешно запустил «Вестник Европы» в 1802 году. «Размышления» Малиновский напечатал, скрыв авторство под инициалами В.М.

Тогда в Лондоне, в атмосфере свободы слова, они просто не могли не обсуждать самую острую тему вот-вот ожидаемой русско-британской, а скорее всего — надвигавшейся европейской войны.

Малиновский нашел, наконец, слушателя и воодушевленно излагал свои мысли о «Вечном мире».

Малиновский: «Всякий думает, что грех, постыдное, беззаконное и жестокое дело — убить человека. Однако ж бесчисленные тысячи людей убиваются во время войны без всякой совести. Привычка, невежество и суеверие причиною тому, что народы убивают друг друга с таким же равнодушием, как скотину. Некоторые народы с радостию встречают войну, но нет ни одного, которой бы не вознегодовал наконец против оной… И никогда никакой самовольный и беззаконный поступок одной державы в рассуждении другой не должен быть оставлен без наказания, так что ниже примирение обиженного не может тому помочь, ибо никто не властен уменьшить святость и непременность законов, единожды принятых для установления тишины и безопасности».

К-р. Один из собеседников возразил:

«Но ведь то, что одни сочтут поступком самовольным и беззаконным, виновник будет трактовать совсем иначе; напавший всегда будет доказывать, что его выступление есть вынужденная предварительная самозащита перед неминуемым нападением и прочее… Вот и шведский король, начиная войну с Екатериной, чтобы получить поддержку парламента (ландтага), устроил провокацию на границе, обрядив своих солдат в подобие русской формы, пошитой, говорят, портным королевской оперы».

На что Малиновский отвечает:

«Надлежит точно означить случай нападения на сухом пути и на море. Нападение само себя по слову своему определяет; оно есть вступление чужого войска в границы, и тщетно политики нынешние в таковых случаях манифестами оправдываются и скрывают свои намерения под разными дружественными или общеполезными видами. Вступление иностранного войска в границы всегда есть нарушение независимости и присвоение чужой власти. Кроме нападения, вряд может быть какой случай законной войны».

А вот главное и вполне конкретно сформулированное предложение Малиновского:

«…Вместо трактатов должны быть законы для утверждения независимости и собственности земель и народов и для учреждения поступков всех народов между собою. Для наблюдения законов должен учредиться общий совет, составленный из полномочных союзных народов. Совет должен сохранить общую безопасность и собственность и заранее предупреждать всякое нарушение тишины, решить предложенные споры народов по установленному порядку, и решения его должны быть всеми союзными единодушно приведены в действие… В случае неисполнения решений общего совета непокоряющаяся держава исключается от всех общих выгод и всякого сношения, и в случае упорства общая сила употребляется для соблюдения закона…

Да, трудно привести народы к сему соглашению, но возможно!»

Карамзин: «Недавно читал Юма, и память моя тотчас представила мне ряд несчастных принцев, которые в этой крепости были заключены и убиты. Английская история богата злодействами; можно смело сказать, что по числу жителей в Англии более, нежели во всех других землях, погибло людей от внутренних мятежей. Здесь католики умерщвляли реформатов, реформаты католиков, роялисты республиканцев, республиканцы роялистов; здесь была не одна Французская революция. Сколько добродетельных патриотов, министров, любимцев королевских положило свою голову на эшафоте! Какое остервенение в сердцах! Какое исступление умов! Книга выпадает из рук. Кто полюбит англичан, читая их историю? Какие парламенты! Римский Сенат во время Калигулы был не хуже их».

К-р. Малиновского, англомана, антибританская инвектива не тронула, он с воодушевлением развивал свою мысль:

«Можно надеяться, что наступит блаженное время, когда Европа, подобно одному отечеству всех ее жителей, не будет более терзаема войнами. Но для чего, для чего не остановим мы тотчас бедствия войны? Или мы не довольно еще оных испытали? Или еще есть люди, которые думают, что война полезна?..

Доброе желание вечного мира и несчастная политика необходимостей войны суть две крайности, между коими должно избрать разумную средину. Один бог возможет утвердить на земле общий вечный мир, но между тем помазанники его, властители народов, имеют долг и средства по возможности упреждать раздоры и войны решительным постановлением законов всенародных и твердым оных наблюдением…»

Малиновский произносил уже совсем небезопасные речи; воздух свободы раскрепостил его от дипломатической увертливости в словах:

и по которому единственно и признается она происходящею от бога исполнительницею небесной его власти… Всякая держава старается доказывать справедливость своей войны — но кто решит справедливость без законов? Сколько осторожности и труда для исследования частного преступления прежде осуждения одного виновника на смерть, а война, причиняющая тысячи смертей, разве может решиться по одному пристрастию. Манифесты о войнах доказывают, что нет ничего верного для решения их справедливости: или обе воюющие державы правы, или обе виноваты, или иногда можно подумать, что политики признают две справедливости: одну истинную, а другую ложную».

Персонажи растворяются в густом лондонском тумане…

Карамзин, вернувшись в Россию, принялся в 1891–1892 годах главами публиковать из номера в номер в открытом им «Московском журнале» ставшие сразу знаменитыми «Письма русского путешественника». А Малиновский был отправлен из Лондона в сонные Яссы в дипмиссию в распоряжение светлейшего князя Г.А. Потемкина для подготовки мирного договора с Портой Оттоманской, названного потом «Ясским миром». Победоносный мирный договор был подписан 29 декабря 1791 (9 января 1792) года и закрепил новые южные границы Российской империи.

Стадия IV

Кант. К вечному миру

К-р. Через пять лет, в 1795 году, после катания русских джентльменов на ялике от Тауэра к Гринвичу, семидесятилетний Кант издал небольшой, но ставший знаменитым трактат «К вечному миру». Влияние его было огромно. Он и станет темой дальнейшего обсуждения. Перенесемся в наш виртуальный Зал диспутов.

Clausula salvatoria

(см. сноску 2)

К-р. Позвольте включить в наш диспут почтенного профессора Иммануила Канта. Он сообщит суть своего проекта Договора о вечном мире между государствами. Дискуссанты, жившие прежде Канта, пока не в курсе. Позднейшие, конечно, со вниманием читали.

Кант кланяется во все стороны сгустившегося из воздуха огромного круглого стола и начинает с «защитительной оговорки»: clausula salvatoria. Ему необходимо быть осторожным. Незадолго до публикации трактата «К вечному миру» и после появления сочинения «О религии в пределах одного разума» (1794) Кант получил письмо от прусского короля Вильгельма-Фридриха II, где было сказано: «…наша высочайшая особа уже давно с великим неудовольствием усмотрела, что вы злоупотребляете своей философией для извращения и унижения некоторых из главных и основных учений св. Писания и христианства». В случае упорства Канту следует «неизбежно ожидать неприятных распоряжений». Вскоре после этого философ вышел в отставку и больше лекций не читал. Вот он и осторожничает.

Кант: «Политик-практик (т.е. власть. — К-р.) в случае несогласия с теоретиком в области политики должен поступать последовательно и не усматривать опасности для государства в мнениях теоретика, высказанных им публично и без задней мысли.

Автор хочет надеяться, что эта спасительная оговорка (clausula salvatoria) в достаточной мере оградит его от любого злонамеренного истолкования данного сочинения».

К-р. И мы хотели бы на это надеяться!

Г-н Кант начнет с предварительных статей Договора о вечном мире между государствами. Он называет их «максимами».

K-р. Называя эти общие универсальные принципы максимами (от лат. maxima — «высшее правило»), Кант предполагает необходимым общее согласие их соблюдать, помня, что только это позволит достичь желаемого результата, а именно вечного мира. Совокупность кантовых максим — это алгоритм, внутренняя строгость и последовательность созидательных действий, «дорожная карта», как говорят политики, без которых все строительные леса и самое здание всеобщего мира немедленно разрушаются.

Кант: «В самом деле, иначе это было бы только перемирие, временное прекращение военных действий, а не мир, который означает конец всякой вражды… Мирный договор уничтожает все имеющиеся причины будущей войны, которые, быть может, в данный момент даже неизвестны самим договаривающимся сторонам или впоследствии могут быть отысканы в архивных документах.

Если называть вещи своими именами, то сохранение на будущее старых претензий, о которых в данный момент ни одна из сторон не упоминает, так как обе слишком истощены, чтобы продолжать войну, хотя и исполнены преступного намерения использовать для этой цели первый удобный случай, есть иезуитская казуистика, недостойная правителя».

К-р. Логика Канта здесь следующая: государство (в отличие, скажем, от земли, на которой оно находится) не есть имущество.

Кант: «Государство — этo сообщество людей, повелевать и распоряжаться которыми не должен никто, кроме него самого. Поэтому всякая попытка привить, как ветвь, государство, имеющее подобно стволу собственные корни, к другому государству означала бы уничтожение его как морального лица и превращение морального лица в вещь и противоречила бы идее первоначального договора, без которой нельзя мыслить никакое право на управление народом».

«К тому же нанимать людей, для того чтобы они убивали или были убиты, означает пользоваться ими как простыми машинами или орудиями в руках другого (государства), а это несовместимо с правами человечества в нашем собственном лице».

К-р. Мераб Мамардашвили говорил: «У него была манера во время беседы вдруг поднимать глаза и вбирать собеседника этими глазами».

Кант: «Поиски средств внутри страны или вне ее не внушают подозрений, если это делается для хозяйственных нужд страны (улучшения дорог, устройства, новых поселений, создания запасов на случай неурожайных лет и т.д.)… Но как орудие борьбы держав между собой кредитная система, при которой долги могут непомерно увеличиваться, оставаясь в то же время гарантированными… представляет собой большое препятствие на пути к вечному миру».

Кант: «В самом деле, что может дать ему право на это? Быть может, дурной пример, который одно государство показывает подданным другого государства»?

К-р. Здесь можно увидеть не наивное прекраснодушие, как считают поклонники Марса, а, напротив, дальновидную попытку заглянуть за горизонт войны, которая всегда кончается миром.

Кант (волнуясь, говорит тихой скороговоркой, его слова трудно уловить на слух): «Истребительная война, в которой могут быть уничтожены обе стороны, а вместе с ними и всякое право, привела бы лишь к вечному миру на гигантском кладбище человечества. Следовательно, подобная война, а стало быть, и применение средств, ведущих к ней, должны быть, безусловно, запрещены».

К-р. Покончив с необходимыми предварительными условиями-максимами, профессор Кант сообщает окончательные статьи своего «Договора о вечном мире между государствами».

К-р. Кант доказывает, что фундамент мирового устройства базируется на принципиальных основах устройства государств. Но все это дела внутренние, а как г-н Кант намеревается установить вечный мир между множеством стран с очень разными политическими режимами, религиями, историей, амбициями, взаимными предубеждениями и претензиями, разным, наконец, представлением о добре и зле? Должно быть построено всеми уважаемое всемирное право, говорит Кант об этом как раз.

Foedus pacificum

Кант: «Должно создать особого рода союз, который можно назвать союзом мира (Foedus pacificum) и который отличался бы от мирного договора (Pactum pacis) тем, что последний стремится положить конец лишь одной войне, тогда как первый — всем войнам, и навсегда. Этот союз имеет целью не приобретение власти государства, а исключительно лишь поддержание и обеспечение свободы государства для него самого и в то же время для других союзных государств».

К-р. Кант предлагает грандиозный проект преобразования мира, реализация которого потребовала бы огромной самодисциплины правителей и народов, и долгого, возможно, очень долгого времени. Но философы живут в Больших Временах. Он не говорит, что вечный мир будет достигнут. Он лишь называет условия, которые, по его мнению, необходимо соблюсти для того, чтобы он был возможен. Отсюда начинается путь к строительству объединенного человечества, брейгелевой вавилонской башни.

Однако подошло время перерыва.

Конец первой сессии.

Компилятор и комментатор Виктор Ярошенко

(Окончание в номере 14)