Наращивая ядерный потенциал, Советский Союз средств не жалел и меры не знал. О двойном превосходстве заявил министр обороны Андрей Гречко на ноябрьском (1971 года) пленуме ЦК: «По американским данным, например, Советский Союз имеет в полтора раза больше межконтинентальных стратегических ракет, чем Соединенные Штаты. Но мы к этому можем добавить еще: что же касается общей мощности этих стратегических ракет, то мы превосходим США и их союзников, вместе взятых, почти в два раза (Аплодисменты.)» (см. сноску 1).

Начатое в 1976 году размещение Советским Союзом в европейской части страны ракет средней дальности СС-20 (по советской классификации РСД-10 «Пионер») нарушало баланс сил в Европе и неизбежно влекло за собой постановку вопроса о довооружении стран НАТО. Серьезным отличием новых советских ракет средней дальности от имевшихся в Европе американских высокомобильных ракет малой дальности «Першинг-1» был максимальный радиус действия: 5000–5500 километров для СС-20 и лишь 720 километров для «першингов». То есть в тот момент американские ракеты со своих позиций в Европе до территории СССР не доставали, в то время как советские накрывали все европейские столицы. И главная их опасность — малое подлетное время. В отличие от межконтинентальных баллистических ракет (МБР), каких-либо международных соглашений, ограничивавших производство и размещение РСМД, не существовало.

Летом 1979-го канцлер ФРГ Гельмут Шмидт по пути из Бонна в Токио сделал остановку в Москве для обсуждения с Алексеем Косыгиным проблемы ракет средней дальности. Предложение канцлера было компромиссным: пусть СССР «раскроет карты» и не будет размещать ракет СС-20 (в пересчете на ядерные боеголовки) больше, чем ранее имелось ракет СС-4 и СС-5 аналогичного класса. В этом случае можно будет снять напряженность и избежать решения НАТО о довооружении. На заседании Политбюро Косыгин изложил предложения Шмидта. Первый заместитель министра иностранных дел Георгий Корниенко выступил в поддержку, назвав это «реальным шансом найти приемлемый для нас компромисс». Но тут же резко высказался министр обороны Дмитрий Устинов: «Ишь чего захотели, раскрой им наши планы, да еще скорректируй их! И кто даст гарантии, что они после этого откажутся от своих планов?» (см. сноску 2.) Министр иностранных дел Громыко на заседании отмолчался.

Ноль вместо решения

В декабре 1979-го Совет НАТО принял решение о необходимости размещения в Европе американских ракет средней дальности «Першинг-2». Новые «першинги» имели дальность 1700 километров и подлетное время до цели 8–10 минут. Срок поставки и установки ракет был определен на перспективу — 1983 год. В Кремле забеспокоились. По доверительному каналу Громыко успокаивал канцлера ФРГ в присущей ему манере — признавать и тут же опровергать самого себя: «Передайте Шмидту, что мы не станем использовать против немцев превосходства, которым не обладаем» (см. сноску 3).

Рональд Рейган предложил Москве «нулевое решение». То есть если СССР уберет из европейской части страны ракеты СС-20, не будет и нужды размещать ракеты «Першинг-2» в Европе. В Кремле предложение отвергли. С точки зрения Громыко, это выглядело бы уступкой. Ему, как и его коллегам по Политбюро, казалось, что американский отказ размещать ракеты — это отсутствие действия. А еще и обидно: американцам-то отказ от размещения ракет не будет стоить ни цента, а нам придется затратить средства.

Устинов полагал, что если у американского военно-промышленного комплекса «перед глазами замаячил шанс получить заказ на строительство нескольких сотен ракет», то «шанс этот упущен не будет». Устинов опирался на свой жизненный опыт: «Наша оборонка, несомненно, отличается от американской. Но когда начинается дележ «бюджетного пирога», они становятся очень похожи» (см. сноску 4).

Брежнев между тем проявил интерес и обсудил американское предложение с приехавшим в Москву председателем Социал-демократической партии Германии (СДПГ) Вилли Брандтом летом 1981-го. Как вспоминал Брандт: «…за рюмкой крепкого напитка, который врачи ему уже давно запретили, между нами опять зашел разговор о ракетах. Брежнев хотел знать, как я себе представляю в действительности «нулевое решение». Где он может встретиться с американцами, чтобы обсудить этот вопрос? Считаю ли я, что с этим президентом вообще можно о чем-то договориться? За Рейгана замолвил словечко Борис Пономарев». За обедом 30 июня 1981-го Брежнев в застольной речи заявил, что СССР готов «приостановить дислокацию своих ракет средней дальности в европейской части страны в тот день, когда начнутся переговоры по существу вопроса» (см.сноску 5).

В ноябре 1981-го советско-американские переговоры по ракетам средней дальности начались в Женеве. Рейган 18 ноября официально сформулировал предложение о «нулевом варианте», которое легло в основу американской позиции. Но переговоры шли довольно вяло. Кремль вел полемику в прессе: «Советские руководители не раз уже давали принципиальную оценку выдвигаемому Вашингтоном «нулевому варианту» как совершенно нереалистичному, который никак не назовешь серьезным предложением»6. И в начале марта 1982-го Брежнев сообщил Брандту, что он против «нулевого решения».

В Москве сделали ставку на активизацию антивоенного движения в западных странах. Рейган вспоминал: «В конце лета и осенью улицы американских и европейских городов все чаще и чаще заполнялись сторонниками ядерного замораживания. В это самое время, используя общественное настроение, советская сторона на переговорах в Женеве встала на дыбы против «нулевого варианта», и, таким образом, американо-советские отношения фактически заморозились». Рейган иронизировал: «И все же мне было интересно, как долго будет продолжаться воинственное настроение русских лидеров и сколько они еще смогут тратить огромные суммы на вооружение, в то время как не могут даже накормить собственный народ» (см. сноску 7).

За несколько минут

Сменивший Брежнева Андропов был сторонником жесткого курса. В каком-то смысле он оставался заложником советского военно-промышленного комплекса. Инициатива Рейгана — «нулевое решение» — казалась Андропову неуместным ультиматумом.

В ноябре 1982-го на пленуме ЦК Андропов заявил о готовности «заморозить» советские ядерные арсеналы (см. сноску 8). Пацифистские движения по всему миру с конца 1970-х годов активно пропагандировали эту идею. Такой усыпляющий общественность вариант был весьма выгоден Кремлю, так как позволял сохранить свое явное превосходство. Публичные высказывания Андропова были весьма недобросовестны в своей аргументации. Например, 21 декабря 1982-го: «Мы предложили и другой вариант: чтобы СССР и страны НАТО сократили свои вооружения средней дальности более чем в три раза. На это США пока не идут. Со своей стороны они выдвинули предложение, словно в насмешку названное «нулевым вариантом». Оно предусматривает ликвидацию всех советских ракет средней дальности не только в европейской, но и в азиатской части СССР — при сохранении и даже наращивании ракетно-ядерного арсенала НАТО в Европе. Неужели кто-то всерьез думает, что Советский Союз с этим может согласиться? Вашингтон хотел бы сорвать соглашение, чтобы, ссылаясь на неудачу переговоров, так или иначе разместить свои ракеты на европейской земле» (см. сноску 9).

Что тут не так?

• Во-первых, даже трехкратное сокращение советского арсенала ракет средней дальности оставляло преимущество СССР,
• во-вторых, «нулевое решение» не предусматривало «наращивание ракетно-ядерного арсенала НАТО» в части ракет средней дальности. Об уравнивании потенциалов речь могла идти только в компромиссном «промежуточном решении», когда предлагалось частичное сокращение советских ракет и довооружение НАТО до советского уровня.

На встрече 11 января 1983-го с видным деятелем СДПГ Хансом Фогелем Андропов упирал на то, что ФРГ — «единственное европейское государство, которое соглашается принять американские ракеты «Першинг-2», оружие первого удара, способное за несколько минут достичь объектов на большой глубине территории СССР» (см.сноску 10). Вот это больше всего и беспокоило кремлевскую верхушку — «за несколько минут»! Как утверждалось в меморандуме ЦРУ, «приблизительно сколько времени требуется некоторым кремлевским лидерам, чтобы подняться со стула, не говоря уже о том, чтобы отправиться в свое убежище» (см. сноску 11).

Андропов не оставлял надежды вбить клин в атлантическую солидарность. В беседе с Фогелем он особо упирал на подчиненную роль ФРГ: «…под ответный удар они (США. — Н. П.) рассчитывают подставить вместо себя других. Словом, западные немцы оказались как бы сидящими в центре мишени для ответного удара, а спусковой крючок всей этой адской машины был бы не в руках немецких, а в американских руках… У вас есть хороший выход: не впускайте американцев с их ракетами к себе в ФРГ» (см. сноску 12).

А как быть с сохранявшейся монополией СССР в части наличия советских ракет, достающих европейские столицы за 6 минут? Андропов не желал поступиться этим преимуществом. В Европе довольно долго терпели. Премьер-министр Бельгии в письме Андропову пояснял: «Западные страны реагировали умеренно и сдержанно, когда Советский Союз предпринял инициативу одностороннего и неспровоцированного развертывания ракет СС-20, направленных против Европы…» (см.сноску 13)

Маргарет Тэтчер — Андропову: «Как я объясняла вам в своем письме от 27 сентября, мы не можем согласиться на то, чтобы вы сохраняли монополию на ракеты промежуточной дальности в Европе, одновременно настаивая на том, что американцы не должны размещать ракеты такого рода. Мы были вынуждены размещать американские крылатые ракеты в нашей стране вследствие массированного наращивания вами арсенала ракет СС-20. Для нас было бы более предпочтительным не размещать их, но до сих пор оказалось невозможным достигнуть в Женеве необходимого соглашения по контролю над вооружениями» (см.сноску 14).

На чьей стороне добро?

Рейган оставлял Кремлю шанс достичь договоренностей. В своей знаменитой речи 8 марта 1983-го на конференции Национальной ассоциации евангелистов Рейган внятно сформулировал свое предложение: «50-процентное сокращение стратегических баллистических ракет и уничтожение целого класса ядерных ракет средней дальности наземного базирования». Здесь же Рейган ответил политикам, полагавшим достаточным договориться лишь о «замораживании» роста ядерных арсеналов: «…замораживание на нынешнем уровне вооружений привело бы к лишению Советского Союза побудительных мотивов для серьезных переговоров в Женеве и фактически подорвало бы наши шансы добиться предложенного нами значительного сокращения вооружений».

Эта речь Рейгана знаменита тем, что он поставил нравственный и весьма чувствительный для Кремля вопрос — на чьей стороне добро: «…До тех пор, пока их вожди проповедуют верховную власть государства, провозглашают его всемогущество над личностью и предрекают его конечное господство над всем человечеством, они олицетворяют зло в современном мире <…> Хочу вас предостеречь, говоря о ядерном замораживании, не впадайте в соблазн гордыни, в соблазн поставить себя над всеми и в равной степени обвинять обе стороны, игнорируя факты истории и агрессивные устремления империи зла <…> Я верю в нашу способность принять этот вызов.

Андропов через месяц откликнулся на удивление вяло. На вопрос западногерманских журналистов о высказывании Рейгана меланхолично заметил: «Мы достаточные реалисты, чтобы не обращать внимания на риторику. Если бы Рейган, кроме своих обвинений, принял хоть одно наше конкретное предложение по вопросам сокращения вооружений или сам выдвинул хоть одно разумное, подходящее предложение, мы бы ему простили его, как бы это сказать помягче, — голословное заявление» (см. сноску 16).

В марте 1983-го после очередного раунда зашедших в тупик переговоров

в Женеве глава американской делегации сообщил Рейгану свой вывод: «Советы и пальцем не шевельнут, чтобы убрать ракеты «СС-20», направленные на Европу, пока мы не разместим там наши ядерные крылатые ракеты средней дальности» (см. сноску 17).

Политбюро ЦК 17 июня 1983-го утвердило директиву советским послам в ФРГ, Франции, Италии и Канаде с текстами посланий Андропова главам государств: «Мы за достижение соглашения, но если НАТО все же разместит новые американские ракеты, то нам придется пойти на ответные меры — индивидуально и вместе со своими союзниками. И не надо представлять дело таким образом, будто мы тем самым кому-то угрожаем. У нас просто не будет другого выхода» (см.сноску 18).

Советские руководители по-прежнему надеялись, что антивоенная активность западной общественности существенно поможет Кремлю. Громыко вещал: «Волна антиядерного, антивоенного движения, поднявшаяся на Западе, — это своего рода народный референдум». И тут же: «Пытаются утверждать, будто это движение повинуется «руке Москвы». Для нас, разумеется, лестно, что выступления за мир связывают с политикой Советского Союза. Но «рука Москвы» здесь ни при чем» (см. сноску 19).

Действительно ли «ни при чем»? В мае 1982-го при передаче дел КГБ от Андропова Виталию Федорчуку в отчете 1-го главка (разведка) КГБ есть любопытный пассаж: «В последнее время много внимания уделяется осуществлению спецмероприятий, направленных на стимулирование антивоенного движения в Западной Европе, противодействия планам размещения новых американских ракет средней дальности и нейтронного оружия» (см. сноску 20).

В записке в ЦК 30 июля 1983-го Андропов напоминал, что до начала развертывания американских ракет в ФРГ и других странах Европы осталось 3–4 месяца: «Его осуществление изменит стратегическую обстановку в невыгодном для нас направлении, прибавит наглость Рейгану и его компании, увеличит военную опасность». Андропов предложил «не теряя времени», задействовать все возможности — политические, оборонные и экономические, чтобы попытаться сорвать или максимально затруднить эти планы. В том числе «всемерно содействовать развороту антиракетного движения в парламентах, партиях и народных массах западных стран» (см. сноску 21).

Попытка «тихой дипломатии»

Прибывшие в Москву федеральный канцлер ФРГ Гельмут Коль и министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер были приняты в Кремле 5 июля 1983-го. Андропов поставил ультиматум: «Если уж дойдет до размещения, мы позиции свои сдавать не будем <…> примем своевременные и эффективные ответные меры, ограждающие нашу безопасность». И пригрозил выдвинуть на передовые рубежи «более эффективные виды оперативно-тактических ракет повышенной дальности. Наши ответные меры будут иметь в виду и территорию самих США».

Коль ответил Андропову: «Несколько замечаний по ракетам средней дальности. С 1977 года Советский Союз в два раза увеличил число своих боеголовок. Поэтому мы вынуждены это учитывать и считаем, в частности, правильным, что в своих предложениях от 3 мая 1983 года вы сказали о необходимости учета боеголовок». И продолжил: «Я сознаю интересы безопасности СССР, однако и вы должны сознавать интересы безопасности ФРГ. Ведь у нас нет ракет средней дальности. <…> И, разумеется, мы спрашиваем себя, зачем Советскому Союзу понадобилось развертывать ракеты средней дальности».

АНДРОПОВ. Это был наш ответ на французские и английские ракеты средней дальности, а также на американские средства передового базирования. В свое время у нас нечем было на них ответить.

КОЛЬ. Франция и Англия никогда не позволят себе напасть на Советский Союз.

АНДРОПОВ. Однако их ракеты нацелены на нас.

КОЛЬ. А ваши ракеты нацелены на нас. Главное, однако, в том, чтобы договориться о сокращении этих ракет» (см. сноску 22).

Кремль вел опасную игру. Ее смысл однажды выразил министр обороны Устинов. В ответ на совет дать понять западным лидерам, что в Кремле сидят вовсе не презревшие осторожность авантюристы, он заявил: «А вот в этом разубеждать западников ни в коем случае не следует. Пусть думают, что мы более сумасшедшие, чем они. Это, пожалуй, единственное преимущество, которое у нас осталось» (см сноску 23).

Рейган не оставлял попыток найти понимание и договориться с Кремлем путем «тихой дипломатии». 11 июля 1983-го направил собственноручно написанное послание Андропову, в котором призвал к «более активному уровню обменов, чем тот, который до сих пор мы смогли установить» (см. сноску 24). Андропов ответил 1 августа и разочаровал Рейгана, увязав успех переговоров с отказом от размещения американских ракет: «Пока США не приступили к размещению своих ракет в Европе, соглашение еще возможно» (см. сноску 25).

В ответном письме 24 августа 1983-го Рейган напомнил о том, что начало размещения ракет СС-20 в 1977-м поставило под угрозу баланс сил в Европе, и пояснил: «Безусловно, обнадеживает ваше понимание того, что потребность в СС-20 намного меньше, чем их развернуто, но монополия на систему вооружений остается монополией независимо от большего или меньшего их количества, и мы не можем согласиться с подобным положением. Вы говорили об английских и французских системах, и я понимаю ваши возражения. Но я в самом деле не считаю их уместными. Главное — то, что упомянутые английские и французские системы не входят в оборону стран НАТО. <…> Однако можете ли вы рассматривать их как угрозу, принимая во внимание внушительный ядерный арсенал, которым вы обладаете (включая МБР, которые могут быть нацелены на Великобританию и Францию). Я просто не могу понять, почему вы считаете необходимым иметь «особый баланс» по этим системам, в то время как ваши главные системы превосходят их по мощности во много-много раз» (см.сноску 26).

Интервью Андропова, опубликованное в «Правде» 27 августа 1983-го, обстановку не оздоровило. Он решительно отверг американские предложения, настаивая на увязывании вопроса о ракетах средней дальности с имеющимися ядерными ракетами у Великобритании и Франции, а также и с американским тактическим ядерным арсеналом в ФРГ (бомбами и ракетами малой дальности). Предложение Андропова газета выделила полужирным шрифтом: «В случае достижения взаимоприемлемого соглашения, включая отказ США от развертывания в Европе новых ракет, Советский Союз при сокращении своих ракет средней дальности в европейской части страны до уровня, равного числу ракет у Англии и Франции, ликвидировал бы все сокращаемые ракеты. В этом случае ликвидировано было бы и значительное количество самых современных ракет, известных на Западе под названием СС-20».

Наверное, в Кремле полагали, что у читателей советских газет совершенно отшибло память. Ведь полутора годами раньше — в феврале 1982-го «Правда» опубликовала данные о числе ракет средней дальности в СССР и у стран НАТО. Говорилось, что такие ракеты у стран альянса есть, и их даже больше, чем в СССР. «Правда» тогда писала: «Если перевести «план Рейгана» на язык цифр, то картина получается следующая. Сейчас, как известно, на стороне НАТО имеется 986 единиц ядерных средств средней дальности, нацеленных на объекты в Европе. У СССР число таких вооружений составляет 975 единиц» (см. сноску 27).

А теперь Андропов заявил, будто у нас есть что «значительно» сократить и уничтожить! Что он, читатель, должен был подумать — Андропов предлагает сократить число советских ракет до уровня Англии и Франции, а ведь раньше писали, что их у нас и так меньше, чем у НАТО? Генсек прекрасно знал, что во Франции ракет средней дальности наземного базирования было не больше двух десятков, и их радиус действия был несравним с СС-20, а в Великобритании были лишь ракеты морского базирования. Но этого не знали советские граждане.

Хватит торговаться

Обеспокоенный предстоящим размещением ракет в Италии, лидер итальянских коммунистов Энрико Берлингуэр 13 октября 1983-го обратился к Андропову с предложением сделать шаг в направлении одностороннего сокращения советских ракет средней дальности. Но подобное не в правилах Андропова, и он ответил: «Где гарантия, что это удержит американцев от размещения ракет? Таких гарантий нет» (см. сноску 28).

Берлингуэр вновь написал Андропову 27 октября, уговаривая сделать какой-то новый и конкретный жест и спасти переговоры в Женеве. И снова получил ответ о кознях американцев. Андропов высказал и упрек: антивоенные выступления на Западе «проводятся без указания конкретного виновника создавшегося положения», людям внушают, что давление нужно оказывать на СССР, тогда как надо «активнее выступать против истинных виновников гонки вооружений, то есть американской администрации» (см.сноску 29).

Нежелание Андропова идти на серьезные переговоры отразилось в его короткой записи в дневнике: «Першинги — СС-20 — хватит торговаться» (см. сноску 30).

Засомневались даже те, кому по долгу службы не положено было сомневаться в линии партии. Руководитель информационно-аналитической службы разведки КГБ Николай Леонов отмечал очевидную опасность наращивания военных расходов для экономики страны: «Когда в 1983 году <…> Ю.В. Андропов принял решение уйти с переговоров в Женеве только потому, что там не учитывались атомные потенциалы Англии и Франции и американцы не соглашались с принципом, что военный потенциал СССР должен быть равен суммарному ядерному арсеналу США, Англии и Франции, то оставалось только схватиться за голову. Неужели мы намеревались всерьез вешать на себя хомут вооружений, равных вооружениям США, Англии и Франции, вместе взятым?» (см. сноску 31)

Военные расходы действительно были огромны и продолжали расти. В 1984-м они составили 61 миллиард рублей, или 8% валового национального продукта, почти 11% национального дохода и 16,5% расходов государственного бюджета. Это были наибольшие военные расходы за предшествующие 20 лет (см. сноску 32). По американским данным на начало 1980-х, «несмотря на застой в советской экономике, советские руководители тратят на военные цели от 12 до 14% валового национального продукта», что в два-три раза выше, чем в США33.

Политическая истерия и демонстративные акции стали приметой тревожной осени 1983-го. По стране прокатились организованные властью «антивоенные» митинги советской общественности. Вне митингов советские граждане мрачно иронизировали, откликнувшись анекдотом о том, как московская проститутка, обслужив клиента-американца, вместо предложенных денег попросила: «Не размещайте «першинги» в Европе!»

Путем взаимной переписки

В письме членам Политбюро 15 ноября 1983-го Андропов признал поражение: «Судя по всему, мы накануне размещения американских ракет средней дальности в Западной Европе, которое существенно изменит мировую стратегическую (а значит, и политическую) обстановку к невыгоде Советского Союза» (см. сноску 34). А в опубликованном в газетах заявлении Андропова 25 ноября 1983-го явно сквозила попытка спасти лицо и переложить ответственность за провал переговоров на США. Была там и угрожающая фраза о решении разместить советские ракеты на территории ГДР и Чехословакии, и обещание развернуть советские ядерные средства «в океанских районах и морях». Но это уже был акт отчаяния и публичное признание проигрыша.

Позднее Георгий Корниенко признал ошибочным отказ сесть за стол переговоров. Даже Устинов в разговоре с ним признал — зря тогда не попытались договориться со Шмидтом, добавив: «Но что же ты хотел от меня, если тебя не поддержал твой собственный шеф?» (см. сноску 35)

Письмо Андропова Рейгану 28 января 1984-го стало последним. Подпись на документе — ломаная и нетвердая, свидетельствовала о тяжелом состоянии генсека. Андропов посетовал, что в переговорах советская сторона делала максимум, но наткнулась «на глухую стену», и упрекал американцев: «…не получается делать вид, будто ничего не произошло». Но при всем том выражал уверенность: «Есть материал и для диалога, и для того, чтобы шаг за шагом выправить наши отношения» (см. сноску 36). Рейган расценил полученное письмо как резкое.

Американский президент считал, что «возвращение русских к столу переговоров — вопрос только времени. Ситуация напоминала мне слышанную ранее историю о двух русских генералах. Один говорит другому: «Ты знаешь, мне больше нравилась гонка вооружений, когда в ней участвовали только мы». Теперь мы участвовали в ней вместе, и русские знали это. Вот почему я ожидал, что они вернутся в Женеву» (см. сноску 37).

Так и произошло.