Лев Толстой ставил книгу Берты фон Зутнер «Долой оружие!» выше, чем собственную «Войну и мир». Было такое или не было, установить трудно, письменного свидетельства не находится, однако устная похвала бородатого гения присутствует во всякой биографии писательницы. А вот что было начертано рукой Толстого: «Пока пишутся такие смелые и сильные книги, человечество может на что-то надеяться. Отмену рабства предвосхитила «Хижина дяди Тома». Дай бог, чтобы за вашей книгой последовала бы отмена войны».

«Долой оружие!» — это мощно прозвучало в 1889 году. Героиня романа — женщина, чья жизнь искалечена войной. Роман написан со знанием военного дела и человеческой психики. Он произвел ошеломляющее впечатление. Его читали, передавая из рук в руки. В первые же годы роман выдержал десятки переизданий, переведен на 12 языков.

«Никакому разумному человеку не придет в голову смывать чернильные пятна чернилами, а масляные маслом. И только кровь должна быть то и дело смываема кровью».

Сумей Берта в детстве представить себе такое свое отношение к войне, она была бы обескуражена. Дочь боевого генерала, бредившего славой и боевыми походами, девочка увлекалась тем же, что выше всего ценилось окружавшими ее людьми. Все штатские мужчины казались ей уродливыми жуками сравнительно с красивыми бабочками, какими гляделись боевые офицеры.

Как обидно было представителям женского пола, что его не допускали до высоких подвигов чести, что подразумевало готовность немедленно пролить кровь за отечество. В какой восторг приводили Берту страницы из всеобщей истории, где говорилось о Семирамиде и Екатерине Второй: она вела войну с тем или иным соседом и завоевывала эту страну. Да, мир — величайшее благо, но война, что поделаешь, — дело неизбежное. И в этом деле у каждого свое предназначение. Девочка, например, должна удачно выйти замуж.

И все ее силы и мысли должны быть направлены на достижение этой победы.

С самого детства решение этой задачи для Берты было обставлено сложными условиями. Отец ее — Франц граф Кинский фон Шиник унд Теттау, генерал-лейтенант императорско-королевской армии. Мать — начинающая певица из буржуазной среды. Хотя граф и принадлежал к высшему слою, он был «третьим сыном», то есть обделен в наследстве. Еще одна неловкость: София Вильгельмина фон Кёрнер покорила сердце графа, когда ей было восемнадцать, а жениху далеко за шестьдесят. Жених на полвека старше избранницы! В семьдесят лет у него появился сын Артур. Когда же на семьдесят седьмом году жизни граф умер, не дождавшись рождения дочери Берты — она увидела свет 9 июня 1843 года в Праге, — матери и дочери пришлось испытать холодную неприязнь со стороны высшего дворянства, и это стало для нее частью повседневной жизни. Ее желание во что бы то ни стало быть признанной, усилия высвободиться из пут несправедливой системы предопределили будущую социальную активность Берты.

Одному из друзей, прочитавших ее книгу, Берта пишет: «Ваше право быть недовольным тем, что написано в первой части. Однако это — правда. Такая уж безвкусная, мишурная, мелкая была у меня юность. Ей сопутствовали столь неизящные вещи, как курортные «гастроли», помолвки ради денег. Мне бы не следовало рассказывать об этом, но за письменным столом мною владело неодолимое чувство: быть правдивой, совершенно правдивой! Только в этом исток поучительного осмысления…»

Череда «помолвок ради денег» заканчивается провалом — семейство Кинских запретило матери и дочери совершать «марьяжные гастроли», в них видели подрыв репутации. Им была предложена крыша над головой в Гёрце. Берта, уже тридцатилетняя, решает поступить в дом барона Зутнера, где ей предстояло стать гувернанткой и компаньонкой четырех девиц, в семье было также три сына.

Веселую и приятно полноватую Берту в доме любовно окрестили Boulotte (Толстушка). Вскоре между воспитательницей и младшим сыном барона Артуром возникло чувство, переросшее в любовь, несмотря на разницу в возрасте: Берта была на семь лет старше. От всех Зутнеров это тщательно скрывалось, и в течение трех лет любовникам удавалось хранить свою тайну. Но наступил момент, когда тайна вот-вот могла раскрыться. Берта сама идет навстречу опасности и признается баронессе, что любит ее сына, но, понимая, что брак с гувернанткой невозможен, просит дать ей рекомендацию. Она готова подыскать место подальше от Вены.

Баронесса ласкова с покладистой барышней: «Знаете, в сегодняшней газете я прочитала объявление, может, оно вам подойдет?» Объявление гласило: «Весьма состоятельный, высокообразованный пожилой господин, проживающий в Париже, ищет владеющую языками даму зрелого возраста в качестве секретарши и для присмотра за домашним хозяйством…»

Весьма состоятельный, высокообразованный господин — Альфред Нобель. Его предложение подходит Берте. Но насколько они подходят друг другу? Берта пишет будущему работодателю письмо, где коротко рассказывает о себе. Эпистолярное испытание было пройдено, и Нобель выслал деньги на билет до Парижа.

Ее поселили в гостевых комнатах, поскольку предназначенные для экономки комнаты были еще не готовы. Нобель уделял своей помощнице много внимания. Берта пишет: «Величайшим удовольствием были беседы с ним, причем не важно, на какую тему. Он страстно верил, что люди когда-нибудь станут совершенными, и на земле установится порядок, подчиненный идеалам человечности и гуманизма».

Два не обремененных узами брака почти молодых человека… Они говорят друг с другом безостановочно. Чувство, соединившее их в тот год, сохранилось навсегда. В их переписке не бывало перерывов, они делились самыми драгоценными мыслями и наблюдениями. Об их предполагаемой любви режиссер Уго Эггер в 2015 году снял фильм под названием «Одна любовь на всю жизнь». Последний кадр: Берте только что вручена Нобелевская премия, ее догоняет репортер: «Прошу, только один вопрос: вы любили Альфреда Нобеля?» Берта загадочно улыбается и произносит шепотом: «Мы созданы друг для друга, только этого никто не должен знать».

Но этот фильм выйдет в 2015 году. А сейчас, в 1885-м, Альфред приглашает Берту в свою лабораторию. Колбы, бутылки. Альфред, смеясь, предлагает Берте высыпать то, что у нее на ладони, в реторту. Раздается взрыв, Берта едва уворачивается от дыма. «Значит, отсюда ваше дьявольское творение отправляется в мир?» — «Здесь нет дьявола. Чистый нитроглицерин. Течет, куда хочет, взрывается. Но я его приручил. Коллодий, немного камфары. Не хватает только нитроглицерина». Альфред собирает из дыма комок, мнет его и внезапно бросает в руки Берте. «Ой!» — пугается она. «Не взорвется. Я же говорю, не хватает нитроглицерина!»

Однако эта непрерывная беседа внезапно обрывается. Однажды утром слуга передает Берте записку: Альфред должен срочно выехать в Швецию, а ей как экономке предстоит принять группу знакомых. Берта бродит по чужому особняку, пытаясь понять человека, который здесь обитает. Семейство Нобелей достаточно известно в Европе. Отец и четверо сыновей — все изобретатели. Отец, как позже выяснится, имел 350 патентов!

…Вдали на дороге поднимается клуб пыли. Вскоре с коня спрыгивает Артур. Он привез печальную весть — отец нанес последний удар — лишил его наследства. Жизнь кончена… Берта быстро собирает вещи, оставляет записку Нобелю: «Дорогой Альфред! Попытаюсь объяснить. Возможно, это ошибка всей моей жизни. Но мой будущий муж, как обещает наш друг княгиня Дадиани, может получить место в Петербурге».

Полгода устройства дел, подготовки к тайному венчанию, и молодые Зутнеры покидают Австрию. Десять лет супруги Зутнер провели в Мингрелии, надежды на место в Петербурге рассеялись сразу же. Живут на гонорары за статьи, которые шлют в австрийские газеты. Наконец родители прощают Артура и признают его брак с Бертой. «Молодые со стажем» возвращаются в Европу. Нобель приветствует их ласковым письмом, советует ехать сразу в Париж. Здесь жизнь кипит. Здесь обсуждаются не только свежие романы, но и идеи. Имена Золя, Дарвина, Спенсера, Ренана звучат в разговорах интеллектуалов. Одна мысль воспламеняет другую.

Первое, что поражает Зутнеров в Париже, — царящие здесь милитаристские настроения. Парижане заражены мечтами о реванше за поражение Франции во Франко-прусской войне 1870–1871 годов. После ужасов, пережитых на Кавказе — рядом шла Русско-турецкая война (1877–1878), — эти мысли вызывают отвращение. Цивилизованный Париж грезит о кровопролитии! Это потрясает Берту. Она начинает писать романы («Плохой человек», «Светская жизнь», «Опись одной души», «Даниэла Дормез», «Перед штормом»), и это не те читабельные опусы, какие ловко сочиняют дамы. Каждый роман — протест против либо национализма, либо антисемитизма, либо призыв к демилитаризации. Романы Зутнер неизменно вызывают живой интерес.

В 1889 году выходит ее главный роман «Долой оружие!». Он стал настоящим бестселлером. Нобель прислал ей восторженное письмо. Отчасти роман автобиографичен. Его героиня — дочь вояки, боготворившего войну. Как и Берте когда-то, девочке Марте очень обидно, что «женский пол» не допускают до высоких подвигов чести, что из круга женских обязанностей исключен священный долг проливать кровь за отечество.

«Уже 17!» — записывает героиня романа в дневнике. Это «уже» заключает в себе море отчаяния — ведь ничего не сделано для бессмертия! Девочка — отличница, музыку ненавидит, зато английский и французский знает в совершенстве, как она могла бы быть полезна на поле боя! Или при допросе врага!

Однако все, что ей уготовано, — размышления о предстоящем зимнем сезоне. Летом с теткой она посещала малые балы, чтобы научиться держать себя в обществе, не сильно робея. «Но что произошло при первом же собрании, где я появилась дебютанткой? Мое неопытное сердечко немедленно попало в плен. И пленил его, само собой, молодой гусарский офицер. <…> Я почувствовала, что существуют на свете другие, не менее восхитительные триумфы, кроме тех, которые выпали на долю Орлеанской деве или Екатерине Второй. Граф Арно, 22-летний юноша, вероятно, испытывал нечто подобное, кружась в вихре вальса с самой хорошенькой девушкой из всех присутствующих (тридцать лет спустя я могу это высказать без малейшего стеснения). Так образовалась семья графов Доцки. <…>

Через три месяца муж объявил супруге: «А знаешь, дорогая, ведь нам не миновать войны с Сардинией».

Последняя ночь перед походом. «Мы были так счастливы с тобой, Арно! Отец небесный, милосердный боже…» В первый раз рассмотрев фамилии павших воинов и убедившись, что в их числе не упомянут Арно Доцки, жена его громко произнесла: «О Господи, благодарю тебя!» И тут же почувствовала резкий укол в сердце: значит, если на поле боя остались Адольф Шмит или Карл Мюллер, но не мой Арно — за это я благодарила Бога?»

Однажды героиня находит имя дорогого ей Доцки в числе погибших. Жажда жизни уходит от нее. Героиню возмущает равнодушие близких к его памяти, оно казалось ей чем-то вроде посмертного убийства.

Вдова пытается занять себя книгами. Бокль «История цивилизации». Там есть интереснейшие утверждения. «Любовь к войне ослабевает по мере духовного развития общества». Вдохновляющее наблюдение! Так может быть, война как-нибудь сама умрет?

Эту сладкую мысль прерывает появление старого отца.

Муж возвращается с полей сражений израненным, он должен выйти в отставку. В это время приходит известие о банкротстве банкирского дома «Шмит с сыновьями». И Марта разом теряет все свое состояние. Этот крах, убеждена женщина, тоже следствие войны. Теперь мужу нельзя увольняться из армии — графская семья обеднела.

Зато Шлезвиг-Гольштейн по трактату отошел Пруссии и Австрии в их полное распоряжение. Нет больше поводов к раздору! Позор понесенного Австрией поражения в Италии изгладился. Небо чисто, ни одной черной точечки!

Внезапно Марта узнает ужасное: Шлезвиг-Гольштейн ничуть не успокоен! Там мечтают сбросить пруссаков, трактат о мире отвергается как правонарушение!

Марта старательно заносит в дневник хронику подготовки военных действий. Австрия официально объявляет, что не думает ни на кого нападать, но при этом наращивает свои военные силы, и Пруссии ничего не остается, как делать то же самое.

Обмен нотами! Надо разоружаться! Но Австрия первой начала! И она первой должна разоружаться!

Самый ненавистный человек в Европе — Бисмарк, канцлер Германии. Он презирает всякие дипломатические телодвижения, крайне недоволен обменом нотами. Великие вопросы эпохи, заявляет канцлер, решаются не речами и не постановлениями, а железом и кровью.

Марта с горечью записывает: «Опять настало худшее из всех бедствий — война, а народ приветствует ее обычным ликованием».

Отец как может успокаивает любимое дитя: «Не падай духом. Пожалуй, мужу не очень приятно воевать с пруссаками, он сам пруссак по крови, но раз состоит на австрийской службе, он наш душой и телом. Ах, эти негодные пруссаки! Выдумали же выкинуть Австрию из Германского союза!»

Обливаясь слезами, Марта вносит ночью в свою красную книжечку: «Смертный приговор произнесен. Сотни тысяч людей обречены на гибель. Попадет ли в их число Фридрих? И кто я такая, чтобы меня пощадила судьба?»

Отец замечает слезы на глазах Марты. «Будь тверда и не унывай! А главное, милые мои женщины, щиплите корпию!»

Эпилог:

«17 лет прошло с ощущением невыразимой боли. Меня охватывает болезненная жалость ко всему свету, глубокое сострадание ко всем. «О, бедные, бедные люди!» <…> Теперь, пожалуй, нет ни одного человека, который не лелеял бы мечты о мире. Есть среди них и не мечтатели, а люди трезвого рассудка, которые стараются разбудить человечество от сна варварства и дикости. Долой оружие!

Надо полагать, что долгая ночь человекоубийства скоро кончится. Есть признаки того будущего, когда на войну станут смотреть как на самую преступную глупость, какую только знает история человечества».

Так заканчивается знаменитый роман. Но как печально, что трезвый, никогда не лгавший читателю автор так оглушительно ошибается! «Долгая ночь человеко­убийства» идет к концу?

Да почему же мужчинам непременно нужно драться? Флобер полушутя ответил на этот вопрос. «Добрый француз хочет драться:

1. потому что он воображает, будто Пруссия бросила ему вызов,
2. потому что естественное состояние человека есть дикость,
3. потому что война заключает в себе мистический элемент, который увлекает людей».

Единственное средство избежать новой войны, считала Зутнер, это объединение Европы (Евросоюз?). Спасение — только вечный мир, и он возможен.

Книга сразу сделала Берту Зутнер одной из первых фигур в Европе, скоро о ней узнали и в Америке. Зутнер основала Австрийское общество мира, 12 лет издавала журнал «Долой оружие!». Была членом бесчисленных ассоциаций, комиссий, конференций. Провела два лекционных турне в США, встречалась с Рузвельтом.

• В 1895 году Международный конгресс мира в Гааге присудил Зутнер небывалый титул — «Генералиссимус пацифистского движения».
• В 1905 году ей присуждена Нобелевская премия мира. Все годы общения с Нобелем (истинный их характер история так до конца и не выяснила)

Берта не упускала случая уколоть его разрушительной силой его изобретения. Нобель страдал — от того, что невольно причинил миру столько бед. И во искупление невольной своей вины решил учредить премию мира. Ее вручили Берте Зутнер, когда учредитель уже много лет лежал в могиле.

Возможно, мир не имел бы Нобелевской премии, если бы репортер не перепутал имени создателя динамита с именем его умершего брата. Писака, сочинявший некролог, не пожалел уничижительных характеристик для изобретателя-«убийцы». И прочитавший «некролог» Альфред, не желая остаться в памяти современников «миллионщиком на крови», немедленно составил завещание, в котором распорядился вложить его средства в солидные предприятия, что позволяло бы ежегодно присваивать выдающимся ученым миллионные премии числом пять по различным отраслям науки и, отдельно, премию мира.

Берту фон Зутнер высоко ценили выдающиеся личности эпохи. С необычайной нежностью и уважением написал о ней Стефан Цвейг, мудро отметив такую тонкость: «Именно женщине дано достичь в искусстве поразительных высот, когда она взывает к высшим человеческим ценностям — к милосердию и чувству материнства… Возможно, кто-то другой мысль о мире во всем мире выразил более глубоко, одухотворенно, прежде всего Толстой, который воспринимал эту идею как наивысшую свободу, как обязанность перед богом… Она же, фон Зутнер, пошла прямой дорогой. Она обладала святой наивной верой в разум человечества и всегда повторяла простую истину, которая записана во всех библиях мира: «Не убий!»

Она нашла Нобеля. Нашла Эндрю Карнеги — хозяина Питсбурга, филантропа. Связывая людей мира друг с другом, она образовала цепочку, которая и сейчас связывает людей. Женщина, если ей законом отказано влиять на политику, так как она не имеет избирательных прав, все же нашла пути воздействия на людей — от сердца к сердцу, от души к душе. <…> Ее деятельность должна бы вызывать у каждого чувствующего человека глубокую симпатию, но симпатия со стороны общества была вялой, инертной, равнодушной. Тогда как Берта фон Зутнер сгорала в страсти своего провидческого страха… Идее, за которую она боролась, следовало бы находиться в центре европейской мысли. <…>

Это страстное однообразие мысли было воспринято как ее бедность, очевидность идеи — как банальность. Некоторых это раздражало. И постепенно оно задвинуло ее в дальний угол, к оккультистам и теософам, вегетарианцам и изобретателям воляпюка; в закоулок, который соседствует с домами умалишенных. Но женщина, о которой думали, что ей больше нечего сказать, кроме этих двух слов, обладала глубоким инстинктом Кассандры. И поэтому она со страхом предчувствовала, словно грозу, эту (первую. — Ред.) мировую войну».

Увитая лаврами победительницы, Зутнер жила, истязаемая ругательствами и насмешками. Ее имя в немецкой прессе было — «фурия пацифизма». В милитаристских кругах ее родной Австрии ее называли не иначе, как изменницей. Ведь она не поддерживала реваншистских мечтаний патриотичных австрийцев. «Под градом неслыханных обвинений, которых не приходилось слышать ни одному ее соратнику, баронесса показала всем пример мужества и беззаветной преданности делу» — это тоже Стефан Цвейг.

Один из читателей лучшего романа Зутнер заметил, что отчего-то великие книги иногда выпадают из человеческой памяти. Что случилось и с романом «Долой оружие!». Сегодня, когда на планете Земля насчитывается около 200 горячих точек, где война либо уже пылает, либо вот-вот разгорится, это стало бы хорошим чтением. Но… Мужчина стоит на страже. Популярный когда-то писатель Валентин Пикуль с мерзким высокомерием писал: «Берта фон Зутнер, лауреат Нобелевской премии мира за ее роман «Долой оружие!», вряд ли думала, что те «ужасы», которые она обрисовала, скоро покажутся детским лепетом по сравнению с ужасами войны, взявшей у человечества почти 10 миллионов жизней; дамское чистописание Зутнер способно вызвать у читателя только смех: наплела нам ужасы, пацифистка несчастная!»

Лина Тархова