«Мне не хотелось бы сейчас теоретизировать по поводу понятия нации»

Из беседы М.С. Горбачева с президентом ФРГ Рихардом фон Вайцзеккером

Москва, 7 июля 1987 года

Р. фон ВАЙЦЗЕККЕР. <…> Для меня было весьма поучительно услышать от вас, г-н генеральный секретарь, что советский народ даже в самые тяжелые периоды войны проводил различия между немецким народом и господствовавшим тогда в Германии режимом. Немцы, как и все народы, живут сознанием своей истории, приверженностью к своему прошлому естественно, его позитивным главам.

В этом смысле мне было весьма интересно то, что вы сказали во время недавнего пребывания в СССР премьер-министра Англии М. Тэтчер. Вы заявили, что нация, которая не уважает свою историю, ставит под вопрос свое будущее. Это как нельзя лучше относится к немцам. Мы живем в двух разделенных государствах, принадлежим к двум оборонительным союзам, к двум противоположным общественным системам и исповедуем две различные идеологии. Но являясь одной нацией, мы в состоянии эффективно служить делу мира и сотрудничества в Европе. Принадлежность немцев к одной нации является, на наш взгляд, двигателем на пути прогресса в Европе, а не источником помех или препятствий.

M.C. ГОРБАЧЕВ. Мне не хотелось бы сейчас теоретизировать по поводу понятия нации в данной связи. Сейчас важен политический аспект. Есть два немецких государства с различным социально-политическим строем. У них свои ценности. Оба они извлекли уроки из истории, и каждое может вносить свой вклад в дела Европы и мира. Но нельзя не видеть, что то, что находится за пределами этих элементов, не может не вызывать озабоченности в Польше, Чехословакии, Советском Союзе, а также и в ГДР. Я имею в виду то, чем в ФРГ окружают эти элементы.

Р. фон ВАЙЦЗЕККЕР. Тогда уже надо говорить об озабоченности во Франции, Дании, у других наших соседей.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Этой озабоченности может не быть, например, в Бразилии и Аргентине, хотя и там тоже проживает немало немцев.

Р. фон ВАЙЦЗЕККЕР. У нас очень много соседей. История никогда не принадлежала одним немцам. Немцы отдают себе отчет в том, что им нужно жить в мире и согласии со своими соседями, а не порождать в них озабоченность и тревогу.

Вы знаете, что, например, отношения между ФРГ и Францией в послевоенный период проделали большую эволюцию и достигли сейчас безукоризненного, на наш взгляд, уровня. А ведь на протяжении столетий Германия и Франция постоянно вели друг с другом кровопролитные войны. Сейчас все складывается к всеобщему удовлетворению и благополучию. Правда, это не помешало одному из видных французских политиков сказать, что он так сильно любит немцев, что ему нравятся два немецких государства, а не одно.

Так или иначе, но чувство принадлежности к одной нации не мешает нам развивать добрые отношения со своими соседями. Мы отдаем себе отчет в масштабности будущего политического строительства в Европе.

Мы не хотим нарушать или изменять европейские границы. Однако нам бы очень хотелось, чтобы межгосударственные границы утратили свой разъединяющий людей характер. Тот факт, что пока такое разъединение существует, побуждает нас к проведению линии на интенсивное развитие добрососедских отношений ФРГ со всеми государствами. Мы надеемся, что в таком стремлении нет ничего предосудительного. При взаимности, при встречных шагах со стороны наших партнеров границы начинают утрачивать роль преграды между народами. Наши отношения с Францией являются тому примером.

Михаил Горбачев и германский вопрос.

Сб. документов. 1986–1991. М.: Весь мир, 2006. С. 49–51.

«Нам понятны переживания немецкого народа. Но что поделаешь — историю не перепишешь»

Беседа М.С. Горбачева с канцлером ФРГ Гельмутом Колем

24 октября 1988 года

М.С. ГОРБАЧЕВ. <…> Сначала о самых болезненных реальностях, которые сложились после войны. Не может быть двух мнений: мы — за хорошие отношения с двумя германскими государствами на здоровой и долговременной основе. У нас союзнические отношения c ГДР. И мы ведем линию на то, чтобы были добрые отношения с ФРГ. Что касается советско-западногерманских отношений, то, как я уже говорил, самый трудный период остался позади. Это создает предпосылки к тому, что мы можем выйти на новый уровень отношений. И в ФРГ в широких массах происходят позитивные изменения по отношению к СССР.

Г. КОЛЬ. Да, вы правы.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Это очень важно. Теперь о других реальностях, которые оставила война. Должен сказать, что нам понятны переживания немецкого народа. Но что поделаешь — историю не перепишешь. В интервью «Шпигелю» я не зря вспомнил беседу с хозяином бензоколонки под Франкфуртом-на-Майне. Она сидит во мне.

Но история так распорядилась, что сложились эти реальности.

И то, как вы подметили, что Московский и другие договоры — реальности. Это тоже реальность.

В духе той же откровенности скажу. Когда говорят, что, мол, вопрос объединения открытый, когда хотят его решать на уровне политического мышления 40–50-х годов, это вызывает реакцию не только у нас, но и у ваших соседей на Западе. С одной стороны, признаются реальности, а с другой — все время реанимируется прошлое. И это есть не только в обществе.

За этим столом много нас проверяли — представители Востока и Запада, — какова позиция Советского Союза. И возникал вопрос о доверии. Можно ли доверять правительству, если оно сохраняет претензии к своим соседям, а не только недовольно итогами войны?

Г. КОЛЬ. Это не одно и то же.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Господин канцлер, у всех есть понимание проблемы разделенных семей и многого другого. Но есть реальности.

Михаил Горбачев и германский вопрос.

Сб. документов. 1986–1991. М.: Весь мир, 2006. С. 132–133.

Из дневника А.С. Черняева

9 октября 1989 года

Европа вся в восторге от М.С. в Берлине. И многие «на ушко» нам шепчут: хорошо, что СССР высказался, хотя и деликатно, против «воссоединения Германии» сейчас.

Загладин (помощник Горбачева. — Ред.) только что объездил всю Францию. С кем только не встречался — от Миттерана до мэров. Завалил Москву шифровками о своих беседах. И все в один голос — одна Германия никому не нужна. А Аттали (советник президента Франции Ф. Миттерана. — Ред.) заговорил с ним о восстановлении серьезного советско-французского союза (включая военную интеграцию — через камуфляж — использование армии в борьбе со стихийными бедствиями).

В общем, нашими руками хотят это предотвратить.

11 октября 1989 года

Читал запись беседы М.С. с Хонеккером в Берлине. Зашел об этом разговор с ним. Был Шахназаров (советник Горбачева. — Ред.). М.С. назвал Хонеккера м…ком.

Мог бы сказать своим: четыре операции перенес, 78 лет, требуется много сил в такой бурный период, отпустите, я свое дело сделал.

Тогда, может, остался бы в истории.

Мы с Шахом усомнились, что он, сделав это сейчас, останется в истории. Два-три года назад куда ни шло! Сейчас он уже проклят народом.

Михаил Горбачев и германский вопрос.

Сб. документов. 1986–1991. М.: Весь мир, 2006. С. 215–216.

10 ноября 1989 года

Рухнула Берлинская стена. Закончилась целая эпоха в истории «социалистической системы».

За ПОРП и ВСРП пал Хонеккер. Сегодня пришло сообщение об «уходе» Дэн Сяопина и Живкова. Остались «наши лучшие друзья»:

Кастро, Чаушеску, Ким Ир Сен, ненавидящие нас яро.

Но ГДР, Берлинская стена — это главное. Ибо тут уже не о «социализме» речь, а об изменении мирового соотношения сил, здесь конец Ялты, финал сталинского наследия и разгрома гитлеровской Германии…

Вот что «наделал» Горбачев. Действительно, оказался велик, потому что учуял поступь истории и помог ей войти в «естественное русло».

Михаил Горбачев и германский вопрос.

Сб. документов. 1986–1991. М.: Весь мир, 2006. С. 246.

«Не следует подталкивать развитие к непредсказуемому ходу, к хаосу»

Из телефонного разговора М.С. Горбачева с Г. Колем 11 ноября 1989 года

(Беседа состоялась по просьбе Г. Коля)

Г. КОЛЬ. <…> Хотел бы подчеркнуть, что мы приветствуем начало реформ в ГДР.

При этом мы хотим, чтобы они осуществлялись в спокойных условиях. Я, в частности, отвергаю какую бы то ни было радикализацию в любой форме. Я говорил об этом в течение последних дней и вчера в Берлине.

Мы хотим, чтобы люди в ГДР оставались дома, и не стремимся к тому, чтобы все жители ГДР выехали в ФРГ. И отнюдь не потому, как утверждают некоторые, что мы не смогли бы решить возникшие в этом случае проблемы — так, в этом году в ФРГ из ГДР уже переселились 230 тыс. человек, и все они устроены. Однако массовое переселение в ФРГ было бы абсурдным развитием — мы хотим, чтобы немцы у себя дома строили свое будущее.

Хотел бы с поправкой на предварительный характер этих данных проинформировать вас также о том, что, по оценке на 12 часов сегодняшнего дня, сотни тысяч людей пересекли границу ГДР. Однако есть впечатление, что большинство из них — просто посетители и не имеют желания остаться в ФРГ. Число же тех, кто хочет переселиться в ФРГ на постоянное жительство, гораздо меньше, чем этого можно бы опасаться. Я недавно говорил о том, что мы не хотим дестабилизации положения в ГДР. Сейчас я по-прежнему стою на этой точке зрения. Я не знаю, в каком объеме господин Кренц (генсек СЕПГ, сменивший на этом посту Хонеккера. — Ред.) действительно планирует осуществление реформ. Однако руководству ГДР следовало бы в создавшихся условиях действовать динамично.

Вновь хотел бы сказать, что очень ценю ваше обращение ко мне в связи с этими событиями. На следующей неделе, сразу после возвращения из Польши, хотел бы, если вы не возражаете, еще раз позвонить вам, с тем чтобы обсудить актуальное развитие. <…>

М.С. ГОРБАЧЕВ. Хорошо. Вспоминаю, как мы в общефилософском плане обсуждали проблемы отношений между нашими народами, в целом развитие в Европе. Как видите, г-н канцлер, это обсуждение не было просто упражнениями в риторике. В мире идут глубокие перемены. Это относится и к восточноевропейским странам.

Еще один пример тому — начало процесса перемен в Болгарии. Причем преобразования идут даже быстрее, чем еще недавно можно было предполагать.

Конечно, в различных странах перемены могут идти по-разному, осуществляться в разных формах, достигать различной глубины.

При этом, однако, необходимо, чтобы сохранялась стабильность, чтобы все стороны действовали взвешенно.

В целом, я думаю,

И с этой точки зрения, как очень важные шаги, я оцениваю то, что вы сделали вчера и о чем вы говорили сегодня. Мне думается, что программа у нынешнего руководства ГДР будет далеко идущей. Они сейчас ее обдумывают и в том, что касается обеспечения демократии, свободы, и в том, что касается форм хозяйственной жизни страны. Однако все эти вопросы требуют глубокой проработки, а для этого нужно время.

Я, в частности, советовал Кренцу, чтобы руководство республики проводило подготовку реформ, внимательно учитывая настроения в обществе, на основе широкого диалога с общественными силами, общественными движениями в стране.

Я понимаю, что за событиями в ГДР сейчас следят все европейцы, и не только европейцы. Это очень важный пункт мировой политики.

Но факт и то, что нас с вами — ФРГ и Советский Союз — развитие здесь интересует в большей степени как вследствие истории, так и в силу характера наших нынешних отношений.

В общем, можно было бы сказать, что образуется своего рода треугольник, в котором все должно быть продумано и сбалансировано. Думаю, что наши нынешние отношения позволяют все это сделать так, как надо.

Конечно, всякие перемены — это определенного рода нестабильность. Поэтому, когда я говорю о сохранении стабильности, я имею в виду, чтобы мы со всех сторон делали продуманные шаги по отношению друг к другу. Мне думается, г-н канцлер, в настоящее время происходит исторический поворот к другим отношениям, к другому миру.

И нам не следовало бы неуклюжими действиями допустить нанесения вреда такому повороту. Тем более форсированием событий подтолкнуть развитие к непредсказуемому ходу, к хаосу. Это было бы во всех отношениях нежелательным. Поэтому я очень всерьез принимаю то, что вы сказали мне в этом нашем разговоре. И я надеюсь, вы используете ваш авторитет, политический вес и влияние для того, чтобы и других удерживать в рамках, адекватных времени и его требованиям.

Г. КОЛЬ. Г-н Генеральный секретарь, только что завершилось заседание правительства ФРГ. Если бы вы на нем присутствовали, вы бы, возможно, удивились, как совпадают наши оценки. Этот исторический час требует соответствующей реакции, исторических решений. В немецком языке есть очень важное понятие «глазомер». Оно означает и чувство меры, и способность при планировании действий учитывать их возможные последствия, и чувство личной ответственности. Хотел бы заверить вас, что я особенно остро осознаю свою ответственность. <…>

Возвращаясь к оценке ситуации в ГДР, хотел бы заметить, что, на мой взгляд, главная проблема сейчас лежит в области психологии.

Курс Хонеккера, который до конца отвергал любые реформы, поставил в весьма затруднительное положение новое руководство ГДР.

«Команда» Кренца вынуждена действовать под поистине чудовищным давлением времени, и в этом мне видится главная проблема. Вы правы, для выработки и осуществления реформ нужно время. Но как это разъяснить жителям ГДР?

М.С. ГОРБАЧЕВ. Думаю, что основательность, которая присуща немцам и в той, и в другой стране, поможет глубоко проработать все возникающие вопросы и выйти на далеко идущие процессы и преобразования. <…>

Михаил Горбачев и германский вопрос.

Сб. документов. 1986–1991. М.: Весь мир, 2006. С. 247–250.

«Воссоединение ФРГ и ГДР не актуальный вопрос»

Из беседы М.С. Горбачева с премьером Италии Дж. Андреотти

Рим, 29 ноября 1989 года

М.С. ГОРБАЧЕВ. <…> Теперь о германском вопросе. Вы в Западной Европе в отношении него очень деликатны. Даже Миттеран, когда его спросили об этом после беседы с Колем, сказал, что он вроде бы в целом, мол, позитивно смотрит на перспективу воссоединения Германии. И только потом начал уточнять, корректировать, нюансировать.

Никто из западных европейцев не хотел прямо высказываться по этому вопросу. Выжидали: пусть об этом скажет Горбачев. И я сказал, что две Германии — это реальность, и именно так мы смотрим на них. Оба эти государства — члены ООН, появились они на определенном этапе истории, после известных событий, и с этим надо считаться. Кстати, господин Андреотти, вашу позицию по этому вопросу я знаю и ценю.

Пусть Европа развивается, пусть мир движется вперед, и будущий мир даст ответ на этот вопрос. Я прямо сказал: воссоединение ФРГ и ГДР не актуальный вопрос.

Дж. АНДРЕОТТИ. Это абсолютно верно.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Если мы поддадимся подобным настроениям, то все окажемся втянутыми в ловушку. Так что пусть наш друг Коль не суетится, а то я вижу, что накануне выборов у него появляется соблазн поиграть на реваншистской нотке.

Дж. АНДРЕОТТИ. Прежде всего я хочу подчеркнуть, что полностью согласен с вашей мыслью о том, что ни Восток, ни Запад не обладают абсолютной истиной, к которой должна приспосабливаться другая сторона. <…>

Поэтому, оценивая происходящее в социалистических странах, мы прекрасно понимаем, что речь не идет о том, чтобы они перешли в «западную веру». Пусть выбирают тот путь, который принесет для них лучшие результаты. В сугубо доверительном плане хочу рассказать вам о следующем. Когда в Польше начались известные процессы, папа римский сказал мне: самой серьезной вашей ошибкой будет, если вы решите, что это контрреволюция, которая сметет все, что уже создано. И это была очень справедливая мысль.

Теперь что касается Германии. Я не раз говорил, в том числе и недавно в парламенте, что это одна нация, но два государства. Это наша твердая, даже очень твердая позиция. Полностью согласен с вашим справедливым замечанием о том, что никто из нас не может предугадать, что же в конце концов случится в будущем. В конце этой недели будут встречаться главы правительств и руководители христианско-демократических партий тех из двенадцати европейских стран, в которых они находятся у власти. И мы собираемся очень откровенно поговорить на этот счет с Колем. Если быть абсолютно точным, то и Миттеран никогда прямо не говорил о воссоединении Германии.

В ФРГ есть сейчас, конечно, и предвыборные расчеты. Правительство опасается усиления республиканцев — крайне правой партии.

Отсюда и всякого рода импровизации типа вчерашнего выступления Коля в бундестаге. Но мы, конечно, не будем мешать развитию отношений между двумя германскими государствами, в том числе экономических. Они, кстати, существуют уже давно.

Хотел бы задать вам один вопрос. В чем причина столь стремительного развития событий в ГДР? Сначала манифестация в Лейпциге, Дрездене, а затем вдруг такие быстрые перемены, вся эта история со «стеной». Скажу прямо: мы оказались не подготовлены к такому развитию событий. <…>

М.С. ГОРБАЧЕВ. Я долго размышлял на следующую тему. Ведь если взять только развитые страны Запада, то и они очень разные. Между собой, даже внутри ЕЭС. И у нас, несмотря на ту модель социализма, которая раньше использовалась, страны тоже разные. И меняются они по-разному. Некоторые уже вышли на многопартийность, многоукладность форм собственности. Поэтому сегодня многовариантность в развитии каждой системы — это факт…

Дж. АНДРЕОТТИ. Пользуясь тем, что мы пока беседуем в узком составе, хочу вновь вернуться к вопросу о том, была ли какая-то конкретная причина столь стремительного развития событий в ГДР?

М.С. ГОРБАЧЕВ. Пожалуй, такая причина есть. Руководство ГДР на протяжении многих лет держало общество в состоянии мобилизации из-за противостояния с ФРГ. И это тоже сработало. Когда у нас начались перемены, им надо было делать то же самое: открывать возможности для того, чтобы люди могли реализовывать себя, находить более адекватные времени формы, в том числе что касается связей с ФРГ. Но Хонеккер считал себя хранителем священного огня. А то, что делали другие, рассматривал чуть ли не как предательство, как сдачу позиций под давлением Запада. Общественное сознание требовало перемен, а политическое руководство не реагировало.

По очень настоятельной просьбе Хонеккера

Там было двухчасовое факельное шествие, в котором участвовали люди из разных округов.

И ведь это был в основном партийный актив. Когда они проходили перед трибуной, они кричали: «Горбачев, оставайся у нас».

А я в этот момент стоял рядом с Хонеккером. Это была просто драма. Речь, с которой я там выступил, была сдержанной, дифирамбов в ней не было. <…>

Действительно, те перемены, которые происходят сейчас в различных странах, рождены внутренними процессами и стимулами, а раз так, то это гарантирует жизненность перемен. Попытаться подталкивать с той или иной стороны — значит только погубить дело. В ГДР политическое руководство отстало от процессов, происходящих в обществе, а когда начались перемены, это выплыло наружу. И, наверное, это еще только начало.

Михаил Горбачев и германский вопрос.

Сб. документов. 1986–1991. М.: Весь мир, 2006. С. 264–266.

«Зрелище было впечатляющее»

«Осенью 1989 года обстановка в ГДР стала, без преувеличений, взрывоопасной.

Большие группы граждан покидали страну, по существу, шло массовое бегство в ФРГ через Венгрию и Чехословакию, которые открыли свои западные границы. В крупнейших городах Германии люди вышли на улицы, волнения приобретали массовый характер. Демонстрации были мирными, но нельзя было исключать срыва в насилие, провокаций с неконтролируемыми последствиями.

Некоторые влиятельные силы и в СССР, и в ГДР выступали за решительное «наведение порядка».

В сентябре возник вопрос о моей поездке в Берлин на празднование 40-летия образования ГДР. Не ехать было нельзя, хотя я понимал, что поездка будет нелегкой.

ГДР сыграла свою роль в преодолении немцами нацистского прошлого, в ликвидации последствий войны, в изменении отношений между немцами и русскими. У страны были реальные достижения. Но люди, стоявшие во главе ее, и прежде всего Эрих Хонеккер, отвергали любые серьезные перемены, категорически отказывались от демократизации. Хонеккер даже решил в качестве «истинного представителя родины марксизма» возглавить ортодоксальную оппозицию Горбачеву в социалистическом содружестве.

Тем временем недовольство людей существующими порядками, атмосферой в стране нарастало, и это привело к кризису.

Во время поездки в Берлин я почти физически ощутил это недовольство, напряженность атмосферы, когда стоял на трибуне, мимо которой шли колонны берлинцев и праздничные колонны из других городов.

Зрелище было впечатляющее. Играют оркестры, бьют барабаны, лучи прожекторов, отблеск факелов, а главное — десятки тысяч молодых лиц. Участники шествия, как мне говорили, заранее тщательно отбирались. Это были активисты Союза свободной немецкой молодежи, молодые члены партии. Тем показательнее было их поведение.

Премьер Польши Раковский, хорошо знавший немецкий язык, переводил мне надписи на транспарантах, которые несли люди. «Вы понимаете, что происходит? — спросил он меня. — Они кричат: «Горбачев, спаси нас еще раз». Это же актив партии! Это конец, Михаил Сергеевич». Я не мог с ним не согласиться. И последующие события подтвердили, что это действительно так.

Демонстрации не прекращались, становились многотысячными, нарастали протесты и политические требования — от свободы выезда, свободы слова, роспуска существующих органов власти до воссоединения Германии. Режим ГДР лавинообразно утрачивал позиции.

И поэтому падение Берлинской стены не было для нас неожиданностью. То, что оно произошло именно 9 ноября 1989 года, во многом было результатом стечения обстоятельств, неразберихи и конкретных действий и заявлений запутавшихся в ситуации руководителей ГДР, но так или иначе шоком это уже не могло быть. Мы были готовы к такому развитию событий.

В складывающихся условиях советское руководство прежде всего исключило применение силы, использование расположенных в ГДР советских войск. Им был отдан приказ: оставаться в казармах, не вмешиваться. В то же время мы сделали все возможное, чтобы процессы развивались в мирном русле, не нарушая жизненных интересов СССР, не подрывая мира в Европе».

Из книги: Горбачев М.С. В меняющемся мире.

М.: АСТ, 2018. С. 110—113

«Никто не должен рассчитывать, что объединенная Германия уйдет в НАТО»

Обсуждение германского вопроса на узком совещании в кабинете Генерального секретаря ЦК КПСС

26 января 1990 года

• (Присутствовали: ГОРБАЧЕВ, РЫЖКОВ, ШЕВАРДНАДЗЕ, КРЮЧКОВ, АХРОМЕЕВ, ЧЕРНЯЕВ, ШАХНАЗАРОВ, ЯКОВЛЕВ, ФАЛИН, ФЕДОРОВ)

ГОРБАЧЕВ. Мы сейчас с ГДР как со своим Азербайджаном: не на кого опереться, не с кем иметь доверенных отношений. А если и можно с кем-то договариваться, это не имеет решающих последствий. Даже Модров (последний коммунистический глава правительства ГДР. — Ред.) отваливает из СЕПГ. Не важно, что он искренний наш друг. Нет реальных сил в ГДР.

Следовательно, на процесс мы можем воздействовать только через ФРГ. И здесь перед нами выбор: Коль или СДПГ. Социал-демократы — при всех успокаивающих заявлениях и клятвах Брандта и его коллег — ринулись использовать ГДР в предвыборной борьбе.

Брандт — уже председатель Объединенной СДПГ. Видные члены этой партии готовы баллотироваться в Народную палату, отказаться от членства в бундестаге и вернуться на родину — в Восточную Германию, где большинство из них родились. Стремятся объехать ХДС на этом.

Мы можем на этом сыграть. Надо пригласить Коля и сказать ему: смотри, что делается, и ты тоже в эту игру играешь и можешь проиграть. У социал-демократов в ГДР больше шансов, чем у тебя. Мы же не смотрим на германскую проблему через ваши избирательные очки, мы смотрим в европейском и мировом контексте. Так же видят ее твои союзники по НАТО. И ты знаешь разницу между тем, что они говорят публично, и тем, что они думают.

Так вот. Мы тебе, дорогой Гельмут, предлагаем тоже всерьез встать в германских делах на европейскую точку зрения — на деле, а не только на словах.

Конкретно, что это означает:

Тебе, и особенно Брандту, не нравится, что среди победителей — Франция («почетный победитель», как вы иронически ее называете). Хорошо. Но она сейчас — другая реальность, чем в 1945 году. И давай соберем не «4», а «5» — с твоим, Коль, участием. И определимся в правах немцев и в правах остальных.

ЧЕРНЯЕВ. Михаил Сергеевич, по-моему, надо собирать не «5», а «6» — четырех от победителей и двух от немецких государств.

ГОРБАЧЕВ. Давайте это обсудим. Продолжаю. Главное, на что никто не должен рассчитывать, что объединенная Германия уйдет в НАТО.

Наличие наших войск этого не позволит. А убрать их мы можем, если американцы тоже уберут свои войска. А они этого долго еще не сделают. И с этим Колю придется считаться, как и с тем, что на то, чтобы экономически съесть ГДР, потребуется несколько лет. Так вот. Эти годы — и в нашем, и в вашем распоряжении. Давайте разумно их используем.

И подготовимся к Общеевропейской встрече на высшем уровне 1990 года.

Акция с «5» или «6» по нашей инициативе возвращает нас на роль активных и неустранимых участников германского урегулирования.

Это выгодный ход.

ШЕВАРДНАДЗЕ. Михаил Сергеевич, для Коля сейчас главный вопрос — о «договорном сообществе», которое ведет к конфедерации ФРГ–ГДР. Нам не надо включаться в дискуссию о воссоединении.

Не наше это дело. Пусть ГДР выступает с инициативами. А о войсках вести разговор только с Соединенными Штатами. Я против «института», в котором будут четыре победителя. Это значит, что натовцы там будут хозяевами положения.

КРЮЧКОВ. Дни СЕПГ сочтены. Это не рычаг и не опора для нас. Модров — фигура переходная, держится за счет уступок, а уступать скоро будет нечего. Стоит обратить внимание на СДП ГДР.

Постепенно надо начинать приучать наш народ к воссоединению Германии. Наши войска в ГДР — фактор общеевропейского процесса. Необходимо активно выступать в поддержку наших друзей — бывших сотрудников КГБ и МВД в ГДР.

ЯКОВЛЕВ. Надо, чтобы Модров вмонтировался в СДП и возглавил ее восточную часть. Наши войска в ГДР Америке нужны больше, чем нам самим. Хорошо, если бы Модров выступил с программой воссоединения — без предрассудков, исходя из реальностей, а мы бы его активно поддержали. Этим мы завоюем симпатии немецкого народа. И при этом надо сослаться на то, что за единую Германию мы выступали с самого 1946 года. А условия? Нейтрализация, демилитаризация. Будет сопротивление со стороны Англии, Франции, малых европейских государств. Ставим в ситуацию раздумья Соединенные Штаты. А мы можем сидеть на горе и сверху смотреть на схватку. Что же касается отношения нашего народа, то ведь сам Сталин сразу после войны выступал за сохранение единой Германии. Во всяком случае, дальше просто наблюдать нам нельзя.

ФЕДОРОВ. Это будет на руку реваншистским силам. По моим данным, в Западной Германии не хотят объединения сейчас. Модров выдвинул идею референдума в ГДР, но после 6 мая.

РЫЖКОВ. Надо реально смотреть на процесс. Его не остановить. Сейчас все дело в тактике, потому что ГДР нам не сохранить. Все барьеры уже снесены. Экономика ее разносит. Все государственные институты распущены. Сохранить ГДР — дело нереальное. Конфедерация — да. Но мы должны выдвинуть условие для конфедерации. Неправильно отдавать все Колю. Если будет так, то Германия через 20–30 лет развяжет третью мировую войну.

ГОРБАЧЕВ. Процесс и у нас, и в Восточной Европе — это объективный процесс. И он уже очень перегрет. Там, где этот процесс затронул более прочные звенья: ГДР, Чехословакия, Румыния, — там рвануло сильней. Урок нам: поспевать, не отставать, все время иметь перед глазами реальность.

И ничто его не спасет. Мы сами начали его преобразовывать. И надо дальше так держать, идти вперед, не терять инициативы.

Топтание губительно.

Был Брестский мир № 1, теперь мы в ситуации «Брестского мирa» № 2. Если не справимся, нам грозит… что отхватят опять полстраны. Очень важно это понимать. Общество очень заидеологизировано, и поэтому реальные процессы нас обгоняют. А партия никак не может обновиться.

Конечно, выделить ГДР приходится. Это особый случай. Это не Румыния. Чехословакия, Болгария, Венгрия в нас заинтересованы.

Они переболеют, но не смогут далеко уйти. Польша — особый случай. И совсем особый случай — ГДР. В Польше остался сильный частный сектор. Сельское хозяйство, по существу, частное. Но Польша и экономически, и политически, и исторически зависит не от нас. Не надо пугаться Мазовецкого (тогдашний премьер-министр Польши) и его претензий. Мы ведь полякам зря ничего не давали.

И ведь мы оказались у них в долгах. Пока в ходе перестройки отношения с польским народом у нас не ухудшились.

Остается самый трудный пункт — ГДР. Ибо она может уйти: есть ФРГ, и есть Европейское сообщество, к которым она давно привязана. Для нас есть еще моральный фактор — реакция советского народа. Я бы поставил на то, чтобы выиграть возможно больше времени. Самое главное сейчас — растянуть процесс, какова бы ни была конечная цель (воссоединение). Надо, чтобы к этой цели привыкли и немцы, и Европа, и в СССР.

Стратегия такая. Вся Западная Германия ведь заинтересована не терять связи с нами. Мы ей нужны, и она нам нужна. Но не абсолютно. Разве нам не нужны Франция, Англия? Так считать было бы большой ошибкой. Мы нужны немцам. Это, в свою очередь, заставляет нас считаться с такой зависимостью. Деловые круги не хотят нахлебников. В ФРГ — 58 млн, в ГДР — 16 млн. Франция не хочет объединения. Англия боится оказаться на задворках. Все эти моменты мы должны учитывать.

Итак, основные пункты стратегии:

Не отказываться от позиции победителей. Выдвинуть идею «4+2». Но сначала договориться с Францией. Может быть, мне съездить в Париж?

Канализировать германский вопрос в Венский процесс. По проблеме войск в Европе держаться так, чтобы не показалось, что мы просто уходим в год 50-летия Победы. Наличие войск в Германии тесно связать с Венским процессом.

И Колю сказать — не лезь. По этой части мы можем договориться со всеми. С ФРГ сохраняется потенциал особых отношений: и с нею, и с ГДР. На этом надо настаивать. Есть взаимные интересы, есть база для взаимопонимания.

Мы и СЕПГ. Там сейчас эйфория в отношении СДПГ. Но забыли, что здесь куча проблем — и европейских, и германских. Не ставить крест на СЕПГ. Там все-таки 2 млн членов. Пусть теперь осталось 700 тыс. Списывать их совсем было бы неразумно. Будет выкристаллизовываться какая-то левая сила. Послушаем Гизи.

Другие соцстраны. Надо с ними работать. Они все же союзники. Если мы их бросим, их подберут.

Идее выиграть время отвечает предложение о «договорном сообществе» с конфедеративными чертами.

Будем сдерживать тех, кто очень торопится.

Какие ближайшие шаги?

ШЕВАРДНАДЗЕ. Это центральный вопрос.

ГОРБАЧЕВ. Поручения:

В ходе обсуждения развернуто выступали также ФАЛИН, ШАХНАЗАРОВ, ФЕДОРОВ, АХРОМЕЕВ, ЧЕРНЯЕВ.

Запись сделана сразу после заседания, стенограмма которого (даже протокол) не велись. Запись неполная. Однако за аутентичность зафиксированного в записи сделавший ее ручается.

Запись А.С. ЧЕРНЯЕВА

Михаил Горбачев и германский вопрос.

Сб. документов. 1986–1991. М.: Весь мир, 2006. С. 307–311.

«Нельзя исходить лишь из того, чего хотите вы»

Запись беседы М.С. Горбачева с государственным секретарем США Дж. Бейкером 18 мая 1990 года.

(Беседа началась в узком составе с участием Э.А. Шеварднадзе)

<…>

М.С. ГОРБАЧЕВ. <…> Вы — человек ясных суждений, и я ценю это. И поэтому буду говорить с вами ясно и откровенно. Возьмем Восточную Европу. Все происходящее там сейчас соответствует тому, о чем мы с вами раньше говорили. И я надеюсь, вы видите, что мы строго следуем в своих действиях тому, что я тогда заявлял вам. В то же время у меня есть данные о том, что вы в своей политике стремитесь отделить восточноевропейские страны от Советского Союза.

Или возьмите вопрос объединения Германии. Ваша позиция на этот счет противоречива. Я не знаю, чем она питается. Может быть, вы боитесь объединения Европы? Я не раз говорил и здесь, и в Европе, и могу подтвердить сейчас: мы понимаем необходимость присутствия — не обязательно военного — Соединенных Штатов во всех европейских процессах. Вы можете из этого исходить. Но вот вы говорите: обе Германии являются миролюбивыми, демократическими странами, и нет оснований видеть какую-то опасность в происходящем. Вы говорите, что мы преувеличиваем опасность. Но ведь я говорил президенту Бушу: если это так, если вы не считаете это важным фактором, то почему не согласиться с тем, чтобы объединенная Германия была членом Варшавского договора?

Или другое:

Вы отвечаете, что если Германия не будет в НАТО, то это может создать проблемы в Европе. Выходит, вы не доверяете Германии.

Я бы понял вас, если бы вы выдвигали какие-то иные, реалистические аргументы. Буду с вами откровенен. Если бы вы сказали, что отсутствие Германии в НАТО нарушило бы существующие в Европе структуры безопасности, то я бы, может быть, вас понял. Но тогда давайте думать, давайте искать подход к тому, как заменить нынешнюю структуру безопасности, основанную на существовании двух военно-политических блоков какой-то новой структурой, как двигаться к этой структуре. Вы же говорите, что НАТО нужна сейчас и будет необходима чуть ли не всегда, и тут же добавляете, что Советский Союз по-прежнему имеет большую армию, сильно вооружен, вот, дескать, поэтому НАТО будет нужна всегда.

<…> Если объединенная Германия войдет в состав НАТО, то это будет серьезным изменением соотношения сил, всего стратегического баланса. Для нас возникнет вопрос: каков должен быть наш следующий шаг. Думаю, вы, как человек логически мыслящий, это понимаете. Очевидно, нам пришлось бы приостановить все обсуждения в области разоружения, проанализировать, какие изменения нам надо внести в нашу доктрину, в позицию на переговорах в Вене, в наши планы сокращения вооруженных сил. Возникнет вопрос, почему мы все это делаем. И это очень серьезный вопрос.

Мы хотели бы рассчитывать на серьезный подход с вашей стороны. И когда видим элементы игры с нами, нас это беспокоит. Разве это нужно? Разве можно допустить, чтобы наши отношения превратились чуть ли не в возню? В Советском Союзе происходят крупные перемены, идет процесс обновления, а это неизбежно непростой процесс. Мы видим, что порой у вас возникает искушение воспользоваться ситуацией.

Думаю, действовать таким образом было бы очень большим заблуждением. <…>

Дж. БЕЙКЕР. <…> Прежде чем сказать несколько слов по германской проблеме, хотел бы подчеркнуть, что наша политика не направлена на то, чтобы оторвать Восточную Европу от Советского Союза. Прежде у нас была такая линия. Но сегодня мы заинтересованы в том, чтобы построить стабильную Европу, и сделать это вместе с вами.

Вы говорите: если США доверяют Германии, то зачем включать ее в НАТО? Мой ответ: если вы доверяете, то почему не дать немцам возможность сделать собственный выбор? Мы не заставляем их идти в НАТО. Мы хотим, чтобы объединенная Германия была членом НАТО не потому, что боимся Советского Союза, а потому, что считаем:

Вы, как и я, изучали историю, помните Лигу наций. Конечно, хорошо говорить об общеевропейских структурах безопасности, о роли СБСЕ. Это прекрасная мечта, но лишь мечта. А НАТО существует. Участие в НАТО будет означать, что Германия будет и впредь полагаться на этот союз в плане обеспечения своей безопасности.

М.С. ГОРБАЧЕВ. И все-таки, для чего НАТО? Ведь НАТО была создана в другой ситуации, а зачем это сейчас?

ДЖ. БЕЙКЕР. Если Германия не будет прочно укоренена в существующей структуре безопасности, то в центре Европы возникнет образование, которое будет озабочено обеспечением своей безопасности иным путем. Оно захочет получить ядерную безопасность, в то время как сейчас, в НАТО, эта безопасность обеспечивается американским ядерным зонтиком. Оставаясь в составе НАТО, Германия гораздо легче сможет пойти на отказ от ядерного, биологического или химического потенциала.

В то же время хочу сказать, что мы знаем, почему членство Германии в НАТО представляет для Советского Союза психологическую проблему.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Посмотрим на вопрос с военной точки зрения. Сейчас, когда Варшавский договор все быстрее превращается в чисто политическую организацию, членство объединенной Германии в НАТО усилит ваш военный союз.

ДЖ. БЕЙКЕР. В ближайшей, краткосрочной перспективе — может быть. Однако мы говорим сейчас об изменении, адаптации НАТО, о придании ей более политического характера.

Мы признаем важность сокращения бундесвера. У нас с вами, однако, есть разногласия относительно того, где об этом надо договариваться. Однако мы понимаем и учитываем вашу озабоченность. Я не думаю, что мы добиваемся односторонней выгоды.

Мы хотим стабильности в Европе, мы желаем успеха перестройке. Как и вы, мы пережили две войны, которые были результатом нестабильности в Европе. И мы не хотим, чтобы это повторилось.

Позвольте привести мне некоторые примеры того, каким образом мы стремились учитывать ваши вполне законные озабоченности, формулируя нашу политику по Германии.

• Первое. Мы предложили, чтобы на втором этапе венских переговоров, который должен начаться сразу же после подписания первого соглашения по обычным вооруженным силам, был рассмотрен вопрос о сокращении и ограничении численности войск бундесвера. Мы говорили об этом с немцами, и думаю, что они согласятся с этим.
• Второе. Президент Буш предложил приблизить сроки начала переговоров по тактическим ядерным вооружениям.
• Третье. Мы предложили, и немцы согласились с тем, что Германия возьмет на себя обязательство не производить, не создавать и не приобретать ядерного, химического или биологического оружия.
• Четвертое. Мы предложили, чтобы на определенный согласованный переходный период войска НАТО не находились на территории ГДР.
• Пятое. Мы предложили также, чтобы на определенный переходный период советские войска оставались на территории ГДР.
• Шестое. НАТО будет претерпевать эволюцию, становиться более политической организацией. Кроме того, будет проведен крупный пересмотр военной стратегии с учетом упомянутого вами снижения эффективности Варшавского договора и необходимости усиления политической роли союзов.
• Седьмое. Мы приложили большие усилия для достижения договоренности по вопросу о границах Германии. Сейчас есть твердое понимание того, что единая Германия будет включать в себя лишь территорию ГДР, ФРГ и Берлин. Это важно для поляков, а также для некоторых стран Западной Европы. Очевидно, это важно и для Советского Союза.
• Восьмое. Мы прилагаем усилия на различных форумах для того, чтобы, в конечном счете, превратить СБСЕ в постоянный институт, который стал бы важным краеугольным камнем новой Европы. Этот институт включал бы в себя все страны Европы, Советский Союз, Соединенные Штаты. Я предложил провести в сентябре этого года в Нью-Йорке совещание министров иностранных дел 35 стран по подготовке к встрече в верхах СБСЕ.
• И, наконец, девятое. Мы активно добиваемся того, чтобы в процессе объединения были должным образом учтены экономические интересы Советского Союза.

Мы вполне отдаем себе отчет в том, что включение единой Германии в НАТО представляет собой для вас политическую проблему. И тем не менее мы считаем, что, если единая Германия будет твердо стоять на якоре в рамках этого испытанного института безопасности, она никогда не захочет иметь собственный ядерный потенциал или собственное независимое военное командование.

В военном отношении НАТО будет выглядеть совершенно по-иному в результате тех изменений, которые проходят сейчас в Центральной и Восточной Европе.

Разумеется, если Германия не захочет остаться членом НАТО, то она и не будет таковым. Соединенные Штаты не могут заставить Германию быть в НАТО. Это не вопрос доверия к немцам. Мы просто искренне считаем, что это та структура, которая обеспечивает большую стабильность в Европе. Причем не только в плане отношений Восток–Запад. В Европе немало очагов нестабильности, являющихся следствием межнационального соперничества, этнической напряженности и т.д. Причем нередко это имеет место в европейских странах, которые не имеют ничего общего с напряженностью между Востоком и Западом.

Тот факт, что Польша, Чехословакия, Венгрия поддержали наш подход, не является результатом усилий американской дипломатии. Мы приветствуем их позицию, однако активно не добивались этого. Мы, кстати, высказали мнение о желательности создания некоторыми из этих стран той или иной региональной ассоциации.

Итак, я понимаю вашу озабоченность, она вполне законна. Надеюсь, что мои разъяснения были для вас полезными.

М.С. ГОРБАЧЕВ. А что если вы окажетесь пророком, и объединенная Германия не захочет оставаться в НАТО? Вы говорите, что не можете ее заставить. Что же произойдет потом?

ДЖ. БЕЙКЕР. А я хочу спросить вас: если Германия будет не в НАТО, то что вы предлагаете?

М.С. ГОРБАЧЕВ. Я хотел бы, чтобы на стадии переговоров, до объединения мы что-то делали. Сейчас у нас есть такая возможность. Когда же этот процесс завершится, у нас не будет никакой возможности что-либо предлагать. В этом суть.

Ваши рассуждения построены только на том, что единая Германия должна быть членом НАТО. Ничего другого вы не предлагаете. В то же время сами говорите, что Германия может когда-то не захотеть быть в НАТО. Представим себе, что же произойдет, когда процесс переговоров завершится. У Германии есть право выйти из НАТО, но тогда у нас не будет никакой возможности что-либо предлагать. А сейчас у нас есть такая возможность, есть права и обязанности четырех держав-победительниц, процесс объединения еще не завершен.

Это была бы новая ситуация, и ее надо было бы закрепить в окончательном мирном урегулировании. В документ об урегулировании можно было бы включить ваши девять пунктов. Это все поняли бы. Это был бы более или менее равноудаленный подход, хотя, конечно, Германия все равно была бы ближе к вам, но баланс был бы лучше.

ДЖ. БЕЙКЕР. Вы предлагаете, чтобы в документе было указано, что Германия не будет иметь право оставаться в НАТО?

М.С. ГОРБАЧЕВ. Германия была бы вне военных группировок. Так же, как и многие другие страны.

«Нельзя исходить лишь из того, чего хотите вы»

Запись беседы М.С. Горбачева с государственным секретарем США Дж. Бейкером 18 мая 1990 года.

ДЖ. БЕЙКЕР. То есть речь идет о нейтральной Германии?

М.С. ГОРБАЧЕВ. Не знаю. Может быть, неприсоединившейся. Может быть, какой-то особый статус. Есть, например, особый статус Франции.

В заключение этой части беседы я хотел бы предложить: давайте еще раз хорошенько подумаем. Мы подумаем, и вы подумайте. И давайте продолжим этот разговор в Вашингтоне. Ну а если вас не убедят никакие мои аргументы, то я предложу президенту и скажу публично, что мы хотим вступить в НАТО. Вы ведь говорите, что НАТО не направлена против нас, что это просто структура безопасности, адаптирующаяся к новым реальностям. Вот мы и предложим вступить в НАТО.

Дж. БЕЙКЕР. Э.А. Шеварднадзе спрашивали об этом на пресс-конференции в Бонне.

Э.А. ШЕВАРДНАДЗЕ. И я сказал тогда, что мы пока не подавали заявления о приеме в НАТО.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Во всяком случае, вопрос этот не чисто гипотетический. Это не какой-то абсурд.

Дж. БЕЙКЕР. Это интересно. Вы сказали, что есть много нейтральных и неприсоединившихся стран. Это так. Но они являются таковыми по собственному выбору, а не потому, что кто-то их заставил принять этот статус.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Ну а, может быть, и немцы выберут его сами. Во всяком случае, должен быть какой-то резервный вариант. Вы же исходите лишь из одного варианта. Вы этого хотите. Но мы хотим другого. Нельзя исходить лишь из того, чего хотите вы.

Дж. БЕЙКЕР. Мы хотим этого лишь потому, что они сами об этом просят. Вы говорите, что для вас это неприемлемо. Но нейтралитет нельзя навязать. Нельзя требовать его в качестве условия прекращения действия обязательств четырех держав. Это противоречило бы принципам хельсинкского Заключительного акта. В нем ясно говорится о том, что страны имеют право участвовать в союзах. Кроме того, такой подход выделял бы Германию в какую-то особую категорию, он вызвал бы большое недовольство и неприязнь со стороны немцев. То есть это посеяло бы семена будущей нестабильности, а этого как раз мы и не хотим.

М.С. ГОРБАЧЕВ. А почему вы считаете, что недовольство будет только в том случае, если Германия не будет частью западного союза?

Дж. БЕЙКЕР. Недовольство будет только в том случае, если Германия будет выделена в какую-то особую категорию, если ей будет что-то навязано против ее воли. Если Германия сама захочет стать членом Варшавского договора, то это другое дело.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Если они захотят вступить в Варшавский договор, то что вы скажете?

Дж. БЕЙКЕР. Мы не будем возражать, если это действительно будет их свободный выбор.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Таким образом, мы можем отметить, что вы отнеслись бы с пониманием к такому желанию.

Дж. БЕЙКЕР. Хельсинкский Заключительный акт гласит: каждая страна может быть членом любой организации, любого союза.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Могу я сделать вывод, что, если объединенная Германия захочет стать членом Варшавского договора, Соединенные Штаты отнесутся к этому с пониманием?

Дж. БЕЙКЕР. Мы скажем: на наш взгляд, Германия должна быть полноценным членом НАТО, однако лишь по собственному выбору.

М.С. ГОРБАЧЕВ. И все же в принципе: если объединенная Германия исходя из принципа свободы выбора воспользуется своим правом выбрать ту организацию, к которой она хочет принадлежать, и пожелает быть членом Варшавского договора, сможете вы или нет дать на это согласие?

Дж. БЕЙКЕР. Мы скажем, что, на наш взгляд, это неверное решение с точки зрения интересов будущей стабильности. Однако мы признаем принципы Хельсинки.

Архив ГФ, фонд 1, опись 7

«Из нас пытаются сделать заложников происходящего»

Запись беседы М.С. Горбачева с президентом Франции Ф. Миттераном 25 мая 1990 года.

Беседа началась во время рабочего завтрака.

<…>

М.С. ГОРБАЧЕВ. Я говорил на днях Бейкеру, что всем нам, и в том числе немецким руководителям, как нынешним, так и тем, кто возглавит будущую единую Германию, необходимо самым серьезным образом осмыслить проблему объединения. Ведь невозможно добиться подлинных решений, если каждый будет тянуть одеяло на себя.

Бейкер убеждал меня, что, мол, ничего страшного не происходит. Тогда я его спросил: «Будете ли вы возражать, если объединенная Германия изъявит желание вступить не в НАТО, а в Варшавский договор?» Он сразу сказал, что она добровольно хочет вступить в НАТО. Я вновь повторил свой вопрос, подчеркнув, что говорю не о будущем выборе немцев, а об отношении к последнему со стороны Соединенных Штатов. Тогда Бейкер заявил, что США не согласятся с таким вариантом. На это я сказал: «Вы мне дали хороший аргумент: СССР против членства будущей единой Германии в НАТО». Что же будем делать дальше?

Ф. МИТТЕРАН. В данной ситуации существуют объективные реалии, которые невозможно обойти. Ваша аргументация и ваш вопрос были очень искусны с диалектической точки зрения, в плане умения вести беседу. Но ведь ваш собеседник мог ответить вам, что не занимается политической фантастикой. Действительно, ФРГ — член НАТО, и именно она — если называть вещи своими именами и отбросить дипломатическую оболочку происходящего — поглощает ГДР.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Но ведь мы не говорим о «поглощении».

Ф. МИТТЕРАН. Но и я никогда не говорю о «поглощении»! Просто сейчас, в беседе с вами, я называю реалии их именами.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Но есть и другие реалии, о которых нельзя забывать. Говоря о возможной политике будущей Германии, можно вспомнить о поведении слона в фарфоровой лавке. Неизвестно, кто и как будет поворачиваться. Ведь не Коль всем управляет. Никому нельзя терять из вида, как на это будем реагировать мы. Получается, что из нас пытаются сделать заложников происходящего, поставить перед свершившимися фактами и еще заставить говорить «спасибо». При таком варианте Советский Союз может почувствовать себя в изоляции, и тогда уж, естественно, будет искать из нее выходы. Ведь, по сути дела, нам не предлагается никакого выбора, никакой альтернативы.

Ф. МИТТЕРАН. <…> Я выдвинул следующее требование: при любом варианте передовые рубежи НАТО — а Франция не участвует в их обороне — не должны выдвигаться в Восточную часть будущей единой Германии.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Членство будущей Германии в НАТО может повлечь за собой серьезные нарушения всего стратегического баланса. Нам предлагают только один способ решения проблемы без какой-либо альтернативы. Получается, что мы должны это не просто «проглотить», но и еще кого-то благодарить.

Ф. МИТТЕРАН. Но могут быть и другие варианты — те, которые обсуждаем мы с вами, которые вы обсуждаете с Бушем, о которых идет речь на международных форумах.

М.С. ГОРБАЧЕВ. Вы мне дали еще один хороший аргумент: всем нам надо проявлять воображение. Однако воображение партнеров, с которыми я беседовал в последнее время, ограничивается только одним вариантом. <…>

Ф. МИТТЕРАН. Надо понимать также то, что ускорение процесса объединения Германии, начавшееся в ноябре прошлого года, опрокинуло высказывавшиеся на этот счет возражения. На встрече в верхах ЕС в ноябре 1989 года Коль даже не осмелился повести речь об объединении. С тех пор прошло немного времени. Но уже в апреле этого года можно было считать, что объединение произошло, по крайней мере — в умах.

В декабре 1989 года в Киеве мы с вами обсуждали перспективу германского объединения. Непосредственно после этой встречи состоялось совещание на высшем уровне стран — членов ЕС в Страсбурге. Именно там Коль в первый раз поставил вопрос о немецком единстве. Мы дали на это согласие, оговорив его рядом условий. Прежде всего в том, что касается соблюдения достигнутых договоров, достижения окончательного мирного урегулирования по границам, соблюдения решений СБСЕ. Прошло несколько месяцев — январь, март, апрель — и канцлер резко ускорил шаг. Ситуация сложилась так, что даже его политические противники, скрепя сердце, вынуждены были шагать с ним в ногу.

В это время вся немецкая пресса буквально набросилась на меня, обвиняя в том, что я якобы ставлю препятствия на пути объединения Германии. Действительно, я не проявлял на этот счет особого энтузиазма, но говорил я только об условиях объединения. Я не откликнулся на обращенную ко мне просьбу посетить Берлинскую стену.

Какие возможности имеются у нас, чтобы воздействовать на идущий процесс? Что я мог сделать в то время? Послать бронетанковую дивизию, да еще вооруженную ядерными средствами? Тем более что речь идет о союзной нам стране. Я консультировался тогда с Маргарет Тэтчер. Ее размышления шли в том же направлении, что и мои. Но при этом она была первой, кто направил немцам поздравительную телеграмму после того, как они проголосовали в пользу объединения.

Так что какие у нас имеются средства влияния, исключая, разумеется, угрозы?

Архив ГФ, фонд 1, опись 7

«Если бы был сохранен Союз, расширения НАТО на восток не произошло бы»

«— Мы считаем, — заявил в Москве Дж. Бейкер, — что консультации и обсуждения в рамках механизма «2+4» должны дать гарантии того, что объединение Германии не приведет к распространению военной организации НАТО на восток.

Итак, гарантии давались исключительно в связи с объединением Германии. Более того, в результате огромной работы, проделанной на политическом и дипломатическом уровне, эти гарантии были облечены в договорную форму (Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии от 12 сентября 1990 года).

Это отказ от размещения на территории бывшей ГДР иностранных войск и ядерного оружия и его носителей и значительное сокращение Вооруженных сил ФРГ (до 370 000 человек). Все положения Договора выполнены и даже перевыполнены: в настоящее время численность Вооруженных сил ФРГ — 185 тысяч человек.

Следовало ли нам тогда поставить вопрос о нерасширении НАТО на восток вообще, а не только на территории бывшей ГДР? Уверен, что постановка нами вопроса об этом была бы просто глупостью. Ведь еще существовала не только НАТО, но Организация Варшавского договора (решение о самороспуске этой организации вступило в силу лишь 1 июля 1991 года). Заговори мы об этом тогда — и нас бы еще обвинили в том, что мы сами «подбросили» идею расширения НАТО западным партнерам, да еще и ускорили тем самым распад Организации Варшавского договора.

Другое дело —

И еще: уверен, что если бы был сохранен Союз и те отношения, которые уже сложились между ним и Западом, расширения НАТО не произошло бы и обе стороны по-другому подходили бы к созданию системы европейской безопасности».

Из книги: Горбачев М.С. В меняющемся мире.

М.: АСТ, 2018. С. 153–154.

«Сила или угроза силой в любой форме должна быть исключена»

«Стремление немцев к воссоединению имело глубокие и давние предпосылки. В ГДР оно чувствовалось даже в партийных кругах. <…> В мире росло понимание, что Советский Союз становится действительно демократическим государством. Возникала уверенность в том, что никогда не повторится ничего подобного Венгрии 1956 года или Чехословакии 1968 года. Без такой уверенности не развернулись бы так стремительно «бархатные революции», не набрало бы такой массовости движение протеста в ГДР, которое быстро трансформировалось в порыв к воссоединению нации.

Германский вопрос, решение которого откладывалось на неопределенное будущее, а политические лидеры ФРГ Геншер и Коль, как и я сам, относили его в XXI век, встал непосредственно в порядок дня. История заработала с невиданным ускорением.

К осени 1989 года германский вопрос стал, по сути, ключевым в мировой политике. Он оказался в центре внимания и за столами переговоров, и на площадях. Связанные с этим драматические события хорошо известны, о них много писали.

Здесь я хотел бы изложить еще раз свои принципиальные подходы к решению германского вопроса. Именно эти принципы определили все мое дальнейшее поведение в реальном процессе воссоединения.

Они таковы.

• Моральный. Я считал недопустимым с нравственной точки зрения бесконечно поддерживать раскол нации, взваливая на все новые поколения вину за прошлое.
• Политический. Помешать стремлению немцев к воссоединению можно было лишь с помощью размещенных в ГДР советских войск. Это означало бы полный крах всех усилий по прекращению холодной войны и гонки ядерных вооружений. Это нанесло бы также непоправимый удар по всей политике перестройки в моей собственной стране, дискредитировав ее в глазах всего мира.
• Стратегический. Применение силы против населения ГДР и подавление общенародного демократического движения к воссоединению надолго бы отравило отношения между нашими народами и повлекло бы за собой непоправимый ущерб интересам самой России.

Главные мои заботы в начавшемся процессе были таковы:

• не допустить, чтобы порыв немцев к единству сорвал международные усилия по ликвидации холодной войны; поэтому все должно идти постепенно;
• немцы имеют право на решение своей собственной национальной судьбы с учетом интересов соседей;
• сила или угроза силой в любой форме должна быть исключена.

Все эти принципы нам удалось претворить в жизнь».

Из книги: Горбачев М.С. В меняющемся мире.

М.: АСТ, 2018. С. 126–128.

Фрагменты из расшифровки интервью для «Устной истории окончания холодной войны»

(совместный проект Горбачев-фонда и Гуверовского института)

Г. Х. ШАХНАЗАРОВ:

«Горбачев и Шеварднадзе достаточно много выторговали

из того, что можно было»

<…> Я с самого начала сказал, что объединение Германии неизбежно, это должно произойти, но лишь вопрос — на каких условиях произойдет.

Насколько я понимаю, у Горбачева было такое же мнение, хотя он его не обнародовал. Об этом не говорили много, но самое важное было — чтобы этот неизбежный исторический процесс произошел на возможно более благоприятных условиях для Советского Союза. Чтобы он, по крайней мере, не нанес ущерба нашим интересам и особенно — это очень хорошо понимал Горбачев и я тоже как гражданин, — что нужно было позаботиться о том, чтобы не было травмы нанесено нашему общественному сознанию. Мы были воспитаны на реалиях войны и исходили из того, что это положение как бы будет вечно такое — победа останется с нами и ее плоды.

Это была очень болезненная вещь, и очень важно было провести все в хорошем для нас режиме. Горбачев старался это сделать, и ему фактически не дали довести до конца те, кто сейчас его обвиняет в том, что он якобы уступил что-то Колю, в том числе в вопросах судьбы наших бывших гэдээровских коллег. Они совершенно не считаются с тем, что после того, как распался Советский Союз, все обязательства, взятые немецкой стороной, перестали выполняться

Я как раз не склонен осуждать того же Коля, потому что он воспользовался ситуацией.

В частности, абсолютно точно, много раз это было и при мне это было, Горбачев рассказывал о том, что Коль ему обещал, что руководителей ГДР не будут преследовать за такие вещи, как, скажем, приграничный режим с ФРГ и соблюдение этого режима… Или же вопросы собственности в ГДР, как они решены были, — что они не будут заново решаться. А когда Советский Союз распался, ясно, что уже некому было отстаивать эти вещи, не с кого было спросить за нарушения.

<…> Много раз мы при обсуждении слышали о том, что и Тэтчер, и Миттеран — все они через своих послов давали понять Горбачеву, что они ждут, что Горбачев не допустит быстрого слияния Германии. Все на нас валили. Нам было неудобно, а вот вы давайте. Но так как мы, Москва ослабела, ей было не до этого. Все покатилось.

Вопрос: Существовали ли разногласия в советском руководстве по вопросу объединения Германии?

— Я не считаю, что это были разногласия, недовольство было, ворчание, но никто не считал возможным вступать из-за этого в войну…

Поэтому те все крикуны, которые сейчас рычат на Горбачева, что он, мол, отдал, продал, уступил и т.д., они пусть вспомнят, как они вели себя на заседаниях Политбюро, в том числе на тех, где обсуждался германский вопрос. Никогда ни один из них не говорил, что нужно стукнуть по столу, сказать, что мы не допустим объединения Германии и т.д. Ничего подобного.

Все обсуждали, все понимали, что это неизбежно. И что делать, давайте мы будем по возможности не допускать, чтобы это произошло вопреки нашим интересам. Я считаю, что в тот момент Горбачев и Шеварднадзе достаточно много выторговали из того, что можно было.

<…> Ниоткуда, ни из одного источника не было попытки потребовать какой-то жесткой политики, воспрепятствовать, помешать, ничего подобного. Журналисты отдельные выступали там вначале. Но, на мой взгляд, тогда даже и «красные» журналисты не писали, что мы должны силой вмешаться. А так вот, абстрактно, до чего мы дошли, что теперь вот плоды победы потеряны и прочее. Стенания были, слезы…

О.А. ГРИНЕВСКИЙ:

«Никто в Европе объединения не хочет, но сказать об этом прямо тоже никто не хочет»

<…> Вообще, пожалуй, никто ни в Европе, ни в Америке, я уж не говорю про Советский Союз, не ожидал такого быстрого объединения. Скажем, тот же самый Коль, который был пионером, в ноябре 89-го года считал, что процесс объединения займет 5–10 лет, такой срок он отводил еще в ноябре 89-го года. А у нас тем более отношение было такое, что еще «много воды утечет»

Пожалуй, первый, кто по-настоящему поднял вопрос, кто тогда «трубил», это был Квицинский (в 1986–1990 гг. посол СССР в ФРГ. — Ред.). Он еще в сентябре 1989 года, то есть до Коля, предложил создание федерации двух государств, чтобы мы выступили. Но как? Он предложил очень хитрый план: чтобы идею этой конфедерации, федерации двух германских государств, продать гэдээровской оппозиции, чтобы она выступила, а мы бы ее поддержали, и как бы извне пришедшую идею «продали» ФРГ. Наверное, это было предложение слишком умное для нашего руководства, во всяком случае, никто на него внимания не обратил.

Мне, в свою очередь, поскольку я занимался тогда СБСЕ, у меня были предложения, которые я посылал, которые тоже остались совершенно без ответа: это — созвать конференцию государств — участников антигитлеровской коалиции для рассмотрения вопроса объединения Германии. Идея заключалась в том, что никто в Европе объединения не хочет, но сказать об этом прямо тоже никто не хочет. Все очень боятся переговоров в формате «четыре плюс два» или «два плюс четыре», боятся, что это будет сделка, сделанная за спиной остальной Европы. Поэтому это предложение, если бы мы выступили с ним, нашло бы большую поддержку.

<…> И там можно было и «замотать» на несколько лет, и добиться очень неплохих условий, потому что все боялись объединения Германии, и прежде всего — военные. Вопросы демилитаризации Германии наверняка встали бы и решались с большим количеством наших союзников, которых мы могли бы получить. Во-вторых, вопросы вхождения в НАТО, нейтрализации, все можно было бы сделать. Но у меня такое впечатление, что в то время просто боялись произнести, что да, вот оно объединение Германии.

<…> И получилось так, что по сути дела впервые… Горбачев признал объединение, когда в январе (1990) в Москву приехал Модров.

<…> Вот тогда с Модровым он впервые все-таки признал необходимость, но опять-таки, что это надо вписать в контекст усилий создания общеевропейского дома, учета интересов государств — участников антигитлеровской коалиции.

Полной неожиданностью стал для всех приезд Бейкера 8 февраля, а 10 февраля прилетел Коль. А до этого у нас на «пятерке» как раз обсуждалась позиция, что делать. И военные сказали, что тактическая позиция — надо ввести танки. <…> Мы, мидовская часть, были, естественно, против. Это катастрофа, это возврат к старому, это перечеркивает все достижения перестройки, то, что мы добились вхождения в мировое сообщество. Но ответ был примерно такой: во-первых, крови можно не опасаться, потому что немцы — народ дисциплинированный и разойдутся по домам. Ну если даже кровь прольется, то ничего страшного, главное — нам важен результат, потому что мы не можем отдавать завоевания отцов. Может быть, это нас научит беречь завоеванное, а не идти на попятную. То есть было очень резко сказано.

С.П. ТАРАСЕНКО:

«Немцы начали голосовать ногами»

У меня с самого начала не было никаких сомнений, что это (объединение Германии) неизбежно, что этому процессу не надо мешать… И когда этот процесс начался, <…> немцы начали голосовать ногами, пошли через Венгрию, пошли на Запад. Ну что тут можно говорить, кого тут обвинять? Опять ЦРУ обвинять? Уж слишком дружно они шли. <…> Стать на пути этого могучего потока — он снесет. Тут нужно подстроиться под течение, по течению плыть и пытаться как-то свою лодку завернуть так, чтобы оказаться в тихой гавани… и остаться на плаву.

<…> Мы провели встречу на высшем уровне, теперь возвращались через Берлин, а в Берлине должны были собраться руководители Варшавского пакта. И там Горбачев должен был их проинформировать о результатах переговоров в Вашингтоне. Мы прилетели рано утром, осенью, морозец такой был, нас повезли в гостиницу, устроили там. Через какое-то время надо было идти на заседание… Михаил Сергеевич там очень эмоционально выступал, под большим влиянием этой поездки в Вашингтон. Ему очень понравилось, какой прием ему оказали, и вот он в какой-то момент говорит: «Вы представляете, там тысячи людей из окон высунулись, на улицы вышли, машине не давали проехать, приветствовали, кричали. Это же мы знаем, не как у нас, там же в Америке не выйдешь с решением Политбюро, народ не выставишь на улицу приветствовать какого-нибудь лидера. Там все это было произвольно, действительные чувства».

Там все выслушали, все нормально, как всегда, одобрили. Выходим мы из этого хонеккерского дворца, где были переговоры, и смотрим: вся эта Александерплац заставлена молодежью, ребятами в форме (синих куртках), сплошной шум, все кричат, приветствуют. Впечатление такое было грустное. Хонеккер сообразил, что если в Америке Горбачева население приветствовало так, а он как бы союзник, по-тихому здесь сообразил; пока сидели и переговаривались, он дал команду вызвать народ на улицу, компенсировать эту нехватку. Но впечатление осталось просто удручающее. Лучше бы он этого не делал. Мы почувствовали себя как-то неуютно, плохо, когда стоит рядами выстроенная молодежь и на всю площадь: «У! У! У!»

Архив ГФ, фонд 10, оп. 11

Г.Х. ШАХНАЗАРОВ — советник президента СССР М.С. Горбачева

О.А. ГРИНЕВСКИЙ — карьерный дипломат, руководитель советских делегаций на многосторонних переговорах в Стокгольме и Вене, посол CCCР, а затем РФ в Швеции

С.П. ТАРАСЕНКО — помощник министра иностранных дел

Э.А. Шеварднадзе