Эпизод первый. Октябрь 1986-го, заседание Политбюро. Егор Кузьмич Лигачев, чью энергию Михаил Горбачев хотел использовать в «мирных» целях и для сохранения аппаратно-идеологического баланса внутри высшей номенклатуры, подбивает клинья под свою основную мысль, начав издалека: «Политика партии вызвала большой подъем среди интеллигенции».

С этим трудно спорить: образованный класс — мотор перемен, на него автор и исполнитель перестройки может опираться в расширении демократических свобод, гласности и того, что скоро назовут «новым мышлением». В конце концов, мышление — ключевая категория в критическом осмыслении прошлого и в поисках пути в будущее. И внутри страны оно развивается на первом этапе перестройки в основном за счет чтения ранее запрещенного. Из всех искусств важнейшими оказываются публикации в толстых журналах и в целом в прессе. Ну и кино тоже —

Вот Лигачев, как, впрочем, и другие члены Политбюро, хочет превентивно остановить эту волну. Он критикует «Детей Арбата» — прочитал в рукописи: «Роман публиковать нельзя». И важный вопрос: «А кто вообще дал разрешение «Дружбе народов» его анонсировать на будущий год?» Тему расширяет шеф КГБ Виктор Чебриков, высказываясь в том духе, в каком когда-то Никита Хрущев распекал писателей, — они нам мстят за расстрелянных отцов и дедов. Главный чекист поминает недобрым словом Юрия Трифонова, Евгения Евтушенко, даже Александра Твардовского. Вторит своим коллегам Андрей Громыко. Горбачев действует так, как будет действовать и в последующие годы: мягко увещевает, делает вид, что идет конструктивная дискуссия, но осаживает консерваторов. «Сами художники» должны решать вопросы литературного творчества, а не КГБ или ЦК — «не доводить дело до запретов».

Публикация «Детей Арбата» — второй после «Покаяния» сигнальной ракеты десталинизации, а значит, раскрепощения сознания нации — начинается в четвертой книжке «Дружбы народов» за 1987 год. Сразу после этого роман издается отдельной книгой в издательстве «Советский писатель».

Эпизод второй. Лето 1988-го, перестройке уже три года. Первая проба демократии онлайн, демократии в свободной дискуссии, хотя и через партию — XIX партконференция. В 1987 году был яркий доклад Михаила Горбачева к 70-летию Октябрьской революции, но это монолог с амвона, а здесь — диалог. Пройдет еще почти год, и в 1989 году состоится Съезд народных депутатов, центр власти начнет перемещаться от партии к Советам, кандидаты от партии окажутся по преимуществу неуспешными.

Пока же, в 1988-м, КПСС еще «руководящая и направляющая», но внутри партии — совсем уж разные мнения. Есть демократическая линия Александра Яковлева, совсем недавно задавившая фронду консервативного крыла, продвинувшего статью Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами» в газете «Советская Россия». Этот курс поддерживается интеллигенцией, доминирующей в демократической прессе, олицетворяемой прежде всего «Огоньком», «Московскими новостями», толстыми журналами — «Новым миром», «Октябрем», «Знаменем» и, что уже не кажется странным, журналом «Коммунист». Уже в начале года в «Новом мире» опубликован «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. Уже отобсуждали самые яркие публицистические статьи прошлого года, удовлетворившись тем, что Николай Шмелев, открывший статьей в «Новом мире» настоящую дискуссию о раскрепощении экономики и в том числе предположивший, что в СССР возможна безработица, вроде бы отказался от идеи реформы цен. Оба пункта — это то, что Горбачев не может принять, как не может и разрешить частную собственность.

А есть реакционная линия Егора Лигачева, эту статью поддержавшего, но потом открестившегося от нее. Здесь тоже есть свои медиа — от «Совраски» до «Нашего современника». Горбачев лавирует, ему важно показать, что все — ?за перестройку, что в руководстве — единство, он часто повторяет: «Не надо паниковать». Только вот кого он уговаривает? Не себя ли?

На начальном этапе перестройки Горбачев делал ставку на либеральную (в нынешних понятиях, тогда она называлась «демократической») интеллигенцию. Но шлюзы открыты, и гласность оборачивается уже против партии, а значит, отчасти и против самого Горбачева, точнее, его власти. Тем более что постепенно набирает силу популярность Бориса Ельцина. Темп изменений нарастает, они выходят из-под контроля. Прогрессисты радикализируются, на Политбюро звучат голоса по поводу того, не пора ли их призвать к порядку. Горби аккуратно защищает гласность, но иной раз не скрывает раздражения радикалами. Лигачев играет против него и уже открыто против Александра Яковлева, но по-прежнему используется генеральным секретарем для дворцового и идеологического баланса. Та же гласность развязывает языки консерваторам, у них тоже есть своя интеллигенция, и они набирают силу.

Все это выливается в дискуссии на партконференции. Успешный советский писатель Юрий Бондарев, один из монополистов военной темы, обласканный властью Герой Соцтруда, 29 июня выступает с пламенной речью. Образ самолета, который подняли, не зная, где его будут приземлять, стал одним из мемов (опять же в нынешних словарных понятиях) перестройки. Это жестко антиперестроечное выступление, но опытный номенклатурный боец знает, как построить правильную речь и не подставиться: «Только согласие построит посадочную площадку в пункте назначения». Критику сталинской истории он называет «экстремистской», возмущается намерением заменить в школьной программе Шолохова на «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова.

Аудитория встречает это выступление восторженно. Трудно сказать, что больше впечатляет Горбачева — яркий, очень умело построенный спич Бондарева или реакция зала. Или и то и другое.

Демократическое крыло это выступление впечатляет в очень плохом смысле. 1 июля возможность выступить получает писатель-фронтовик, почти ровесник Бондарева, главный редактор журнала «Знамя» Григорий Бакланов. Стартовая позиция вроде бы не хуже, тем более что этот человек прошел всю войну и даже, как в стихах Исаковского, «на груди его светилась медаль за город Будапешт». В «Знамени» — важнейшие для освобождения сознания нации вещи, от «Собачьего сердца» Михаила Булгакова до «Нового назначения» Александра Бека. Но через минуту после начала своего выступления писатель был вынужден уточнить у зала: «Вы меня сгоняете с трибуны или одобряете?» Отвечая на обвинения Бондарева, Григорий Яковлевич напомнил, что происходило с произведениями Андрея Платонова, Василия Гроссмана, Александра Бека, Александра Твардовского при прежнем режиме и сколь велико значение перестройки в том, что эти писатели вернулись к читателю: «Наша литература не такая перекошенная, как ее пытались представить. (Шум в зале.)».

Бакланов с большим трудом смог закончить свое выступление — за него дважды заступался Горбачев. Писателя действительно сгоняли с трибуны те, кого несколько позже Юрий Афанасьев точно определит как «агрессивно-послушное большинство».

После партконференции летописец эпохи, помощник Горбачева Анатолий Черняев, записал в дневнике:

Дальше — больше: готовится поездка Горби в Польшу. В списке сопровождающих — академики Дмитрий Лихачев и Роальд Сагдеев, лица перестройки. Горбачев вычеркивает их из списка и вставляет в него… Бондарева! Секретарь ЦК Вадим Медведев выступает резко против. В результате из списка убрали всех, но Михаил Сергеевич продолжает интересоваться позицией писателя-консерватора, в декабре того же года внимательно, с выписками знакомится с огромным полосным материалом Бондарева в «Литературной газете».

Эпизод третий. На партконференции было высказано предложение соорудить памятник жертвам сталинских репрессий, поддержанное высшим руководством партии. Идея стала толчком к формированию общества «Мемориал»*. За пять дней до учредительной конференции новой организации (28–29 января 1989-го), которая, по сути, объединила все продемократические силы, Политбюро обсудило этот вопрос: КПСС боится конкуренции, Анатолий Лукьянов видит в образовании «Мемориала» «зачаток оппозиционной партии, отрицание руководящей роли компартии». Горбачеву все это тоже не нравится, но он против того, чтобы каким-то образом противодействовать деятельности этой общественной организации. Ему приходится парировать и требование Лигачева снять Виталия Коротича с поста главного редактора «Огонька»: «Мы даем повод поставить под сомнение нашу политику перестройки».

Эпизод четвертый. Первый съезд народных депутатов. Шельмование Андрея Сахарова. Юрий Карякин получил заверения в том, что ему удастся выступить. В президиуме Горбачев и Лукьянов слушают Карякина с каменными лицами. Между тем, прежде чем защитить Сахарова, он ставит вопрос об еще одной знаковой фигуре. Об Александре Солженицыне идут споры в Политбюро, партийное руководство против публикации «Архипелага ГУЛАГ» и уж точно против возвращения гражданства писателю. Карякин очень тонко построил свою речь — вот так лучшие представители интеллигенции брали Горби в союзники:

В августовском номере за 1989 год «Новый мир» начинает публиковать «Архипелаг ГУЛАГ». Еще одна плотина прорвана. Солженицыну вернут гражданство в 1990-м.

* * *

К этому времени Горбачев раздражен радикализмом интеллигенции и ее лидеров. После встречи Горби с прессой в октябре 1989 года Черняев записывает в дневнике:

Но вот Горбачева и беспокоит то, что Межрегиональная депутатская группа, возникшая в 1989-м на Съезде народных депутатов, смыкается не только с самим Ельциным, но и с рабочими. Увещевает: просит Черняева передать Егору Яковлеву, Александру Гельману, Алесю Адамовичу и Элему Климову, попросивших о встрече, «чтобы они не паниковали, чтобы постарались понять: надо спасти курс и от правых, и от леваков».

Он был рад тому, как его принимала «высокая интеллигенция» во Львове в 1988 году, пытался найти понимание у интеллигенции балтийских республик, в апреле 1989-го, после жестокого разгона митинга в Тбилиси, сетовал на то, что «грузинское руководство не наладило отношения с интеллигенцией». Но уже в феврале 1990-го даже верный ему Черняев отмечает, что Михаил Сергеевич оттолкнул интеллигенцию «явной поддержкой Бондарева, Белова, Распутина».

Вооруженные столкновения в Вильнюсе в январе 1991 года и перехват политической инициативы Ельциным в еще большей степени усугубят это расставание с новым феноменом, новой социальной группой, порожденной политикой Горбачева, — перестроечной интеллигенцией. Нерешительность в экономических реформах оттолкнула от него и другую важную часть интеллигенции — экономистов, которые уже не верили или мало верили в реализуемость острожных программ преобразований: многие из них тоже переходили под крышу Ельцина.

Это уже с высоты сегодняшнего дня понятно, что Горбачев был вынужден лавировать — дав свободу, он неизбежным образом в определенный момент и сам стал ее жертвой: распад Союза и демократизация шли быстрее, чем инициатор перестройки находил способы контроля за «процессом», который «пошел». Он спровоцировал лавину, но в определенный момент мог лишь делать вид, что возглавляет движение оползня, а не бежит от него.

Тогда интеллигенция не ответила ему благодарностью за свободу, точнее, за целый комплекс свобод — от творчества до собраний. Такая благодарность приходит только с течением времени, а масштаб свободы виден лишь с высоты времени. Горби сделал все, что мог, в конце концов, он и сам был одним из них — перестроечным интеллигентом. Просто на нем еще лежал груз власти. Теперь его работу рано или поздно придется начинать заново — с новой интеллигенцией и на основе все того же «нового мышления».

* В 2016 г. был признан Минюстом «иноагентом», в декабре 2021 г. решением ВС РФ ликвидирован.