За последние годы мы стали очевидцами двух значительных и неприятных сдвигов, происходящих в политическом и этическом пространстве западного мира, к которому относится и самая восточная его часть — Российская Федерация.

Первый сдвиг связан с пробуждением архаических, национально-центричных и субкультурных сил, по сути, отрицающих идею глобальной цивилизации.

Второй же — с растерянностью и неопределенностью, которую демонстрируют люди и институты глобальной цивилизации перед этими архаическими силами.

В целом уже и 20, и даже 30 лет назад можно было заметить, что западный мир в лице своих политиков и общественных деятелей не слишком заботился о некогда определяющих его идеях: о гуманизме, просвещении, эволюционном развитии социума. Сделавшиеся тогда мейнстримом постмодернизм, гедонизм и реалполитик — это вообще не про идеи. Тогда, в спокойные времена, безыдейность казалась чем-то естественным и не вызывала особенной тревоги. Тогда многие говорили: мир устал от идей и утопий, давайте поживем без них, спокойной человеческой жизнью. Но теперь времена изменились.

В пространстве, лишенном определяющих цивилизационных проектов и утопий, пробудились и вышли из тени исторические силы, пожелавшие реставрировать то, что, казалось бы, давно в западном мире изжито: родоплеменные ценности, авторитарный вождизм, субкультурный и национальный фетишизм. И как способ для реализации всего этого — прямое насилие. А западный мир, уже изрядно расслабленный в своем экономическом гедонизме и смысловом постмодернизме, оказался в положении крайне уязвимом. Активных идей, которые можно было бы противопоставить нарастающей архаической реставрации, под рукой не оказалось.

* * *

Особое место в этих процессах заняла Российская Федерация. Будучи в плане идей и ценностей слабым звеном западного мира, она и сделалась тем центральным плацдармом, на котором стала в ускоренных темпах захватывать влияние архаическая реставрация. Закончив с советским проектом в начале 90-х годов прошлого века, РФ безоговорочно приняла, как ей хотелось об этом думать, западный, либеральный проект во всем его объеме, без тормозов. Но принято оказалось то, что находилось на самой поверхности и что в самом западном мире переживало кризисный, «постмодернистский» период. Российской Федерацией оказался отлично усвоен релятивизм в политике, гедонизм в потреблении и общая постмодернистская относительность в морали. Однако без внимания остались те вещи, что находились в основах у западной цивилизации не меньше, чем с античных времен: просвещение, гуманизм, социально-гражданский прогресс. Собственно ушедший советский проект в каком-то смысле даже больше соответствовал этим вещам, чем освободившаяся от всякой политической идеологии и утопичности постсоветская действительность.

А дальше с РФ произошло то, что, наверное, и должно происходить со страной, где отсутствуют идеи, ценности и большие проекты, — она ушла к истокам коллективной психики, то есть к хаосу. Ушла на психическое и смысловое дно. Она «утонула». И на этом дне стала собирать все, что может оправдать и объяснить подобное положение. Так, из обрывков исторических мифов, подсознательного оккультизма и несдерживаемого критическим мышлением пафоса стал возникать феномен «русского мира». Притом что релятивизм, гедонизм и моральная относительность тоже никуда не исчезли.

Положительное зерно

Можно ли найти во всем происходящем за последние годы хоть какое-то положительное зерно? Несомненно. И оно, прежде всего, в избавлении от иллюзий.

• Первая иллюзия: общество способно к развитию в силу одних лишь законов рынка, которые вытянут на должный уровень всякую «надстройку», без каких-либо общих идей и утопий. Однако мы увидели, что в отсутствие эволюционных идей и утопий люди, экономически ориентированные и даже вполне преуспевающие, автоматически не делаются обществом ответственных и мыслящих граждан. Но — как мы тоже увидели — весьма легко приспосабливаются к самому архаичному патернализму и несвободе.
• Вторая иллюзия: общество способно к развитию на основе суверенитета, на базе своих исторических и национальных особенностей, обеспечивающих ему «особый» путь. Однако наши времена показывают: если идти в обход интернациональных, универсальных идей, принципов и прав, без ориентира на «глобалистскую» проблематику — это приводит к невероятному сужению горизонтов, к оторванности от самой «идеи человека», на место которой встает обезличивающая идея «нации» и разрушительная идея «национального величия». В итоге все это приводит к очевидному антигуманизму.
• Третья иллюзия: демократия, то есть, коротко определяя, добровольное политическое волеизъявление большинства населения страны, — есть главный критерий общественного прогресса. Однако мы увидели, что фактическое большинство являет собой плохо образованную, некритичную и мотивированную весьма краткосрочными материальными интересами массу. Сознание этой массы управляется по большей части инстинктами, эмоциями и инерцией привычек, не имея ни политической, ни моральной субъектности. Таким сознанием легко овладевает всякий харизматический лидер, сведущий в искусстве манипуляции. И массы покорно и с удовольствием следуют за ним, а демократия становится легитимной основой для самого очевидного автократизма.

Да, о теневых сторонах демократии, эгалитаризма, о сомнительности приоритета национальных и экономических мотивов критически говорили немало и прежде — вспомнить хотя бы Аристотеля, Алексиса де Токвиля, Льва Толстого или Хосе Ортегу-и-Гассета. Но, очевидно, каждая эпоха должна заново и на свой манер, с учетом своих особенностей возвращаться к больным вопросам. Ибо эти вопросы, как скелеты в шкафу, никуда не исчезнут лишь по той причине, что мы перестанем о них думать.

Список опровергнутых иллюзий можно, конечно же, продолжать. Но куда важнее то, что смогут предложить им в альтернативу те люди, что не поверили в конец истории и не отказались считать себя ее субъектами.

Все для человека?

Основные идеи западной цивилизации можно воспринять как один «большой проект». Условное название: прогресс человека. Прогресс не нации, не государства, не техники и науки, и не товарно-денежных отношений. Но именно — человека. Это в корне отличает так называемый «Глобальный Запад» от «Глобального Востока» или «Глобального Юга».

Чем по преимуществу всегда была этика западного мира? Прежде всего, антропоцентризмом. Человек как собирающая точка бытия. Человек всегда цель, а не средство (И. Кант). Разумеется, не просто человек как видовая и социальная единица, а расположенный к самосовершенствованию субъект. Самосозидающийся, разумный субъект. Homo sapiens. Существо внутренне свободное и способное проектировать из этой свободы идеи и представления. Создатель утопий, создатель будущего.

Да, кроме этой свободной субъектности было в этическом измерении еще немало чего. И сострадание, и справедливость. Но такое встречалось и в других, незападных этических системах. Для буддизма сострадание — это, наверное, ведущая добродетель. Но ведущее в западной этике, ее организующее ядро — свободная субъектность.

Что необходимо для поддержания этической формы? Как минимум — поддерживать соответствующую этическим ориентирам идентичность. Самосознание. В данном случае — антропоцентрическое самосознание.

Как в свое время наставлял св. Августин Аврелий: «Не выходи вне себя, вернись к самому себе, ибо истина обитает во внутреннем человеке».

И универсализм западной этики в том, что «внутренний человек» потенциально признается во всяком встречном индивиде. Всякий встречный — цель в себе. Универсальный антропоцентризм. «Нет ни эллина, ни иудея». По крайней мере, так следовало видеть. Следовало этого держаться.

* * *

Очевидно, что «внутренний человек» не существует в обособленности от всех остальных критериев бытия. Вне биометрических, политических, экономических, языковых, культурных и прочих критериев. «Внутренний человек» не проявится полноценно, а способности разума будут значительно искажены, если: человеческое тело больно и страдает; если все силы и время тратятся на выживание и нет досуга; если отсутствуют гражданские права и свободы, а жизнь определяется произволом властей; если память не наполнена знаниями, а язык беден и груб. В общем, чтобы homo sapiens состоялся, нужны условия. Это хорошо понимали еще в античности, где суть добродетели, arete у греков и virtus у римлян, состояла в том, чтобы держаться весьма тонкого баланса, соразмерности — между потребностями тела и разума, справедливости и свободы, индивидуального и общественного. Если баланс достигался, тогда, по Аристотелю, это называлось — счастьем, «эвдемонией».

* * *

Современная западная цивилизация хорошо поняла: чтобы идея человека, прогресс человека оказались возможными, необходимы условия. Особенно ясно она поняла это к середине ХХ века, когда прошла через две самых убийственных в мировой истории войны, познакомилась с геноцидом и тоталитарными диктатурами. Были разработаны и предложены в качестве интернациональных законов такие тексты, как Всеобщая декларация прав человека, Женевская конвенция, Хельсинкская декларация.

Суть всех этих документов можно определить так: человек есть то, что следует уважать и защищать. И в качестве физического тела, и в качестве свободной воли, и в качестве мыслящего разума. Определенно, он не может рассматриваться как средство, как расходный материал для чего бы то ни было.

Появление данных конвенций и деклараций было прорывом. Это была идентификация по самому высокому моральному образцу. Гуманизм. Очевидная победа того, что было в античном взгляде на универсум, в христианском «возлюби ближнего», в философии Просвещения. Цивилизация на полном основании могла гордиться собой.

Однако было одно существенное «но». Согласившись, что высоким ценностям быть, все облегченно выдохнули и вернулись к своим привычным делам, сделкам и амбициям. Принятые образцы находились от привычного существования на таком далеком трансцендентном уровне, что воспринимались как нечто хотя и важное и, несомненно, полезное — но довольно нереалистичное. Да, общая ценность гуманизма была понятна — но ведь никуда не исчезли и привычные человеческие интересы, часто от гуманизма находившиеся на противоположном полюсе. Никуда не исчезли эксплуатация, война, националистические и расовые мифы, тоталитарные идеологии. На все это смотрели как на неизбежное зло, а потом, с приходом постмодернизма и его дискурса об «относительности всего», — и само понятие «зла» перестало быть актуальным.

В пространстве западной цивилизации конца XX — начала XXI века успешно продолжался прогресс технологический, совершилась революция информационная и сетевая, но до гуманитарной революции дело так и не дошло. «Прогресс человека» оставался неопределенной, отложенной перспективой.

* * *

К сегодняшним дням, когда реставраторы догуманистической архаики сделались заметной и взрывной исторической силой, западный мир оказался в положении весьма неприятном и неустойчивом. Стало очевидным, что декларативного признания «высоких ценностей» явно недостаточно. Что гуманизм, несмотря на отдельные успехи в отдельно взятых цивилизационных локациях, все же остался «благой иллюзией». Сторонникам идеи человеческого прогресса следовало признать, что самое время вновь забираться на трансцендентный, «нереалистичный» уровень смыслов и ценностей и усиленно думать о том, как соединять его с уровнем «бренной» реальности.

Теория гуманитарной революции

Процесс забвения «идеи человека», гуманитарной идеи, зашел так далеко, что обратный процесс адекватно будет сравнивать с революцией. А поскольку революция — это всегда про смену власти, то здесь тоже речь идет о власти. Власть гуманитарной идеи, под которой мы понимаем упомянутый антропоцентризм, основу основ западной цивилизации, сложившуюся в недрах античной философии и христианства. Определенно, что в настоящий момент власть принадлежит не этой идее, а совсем иным вещам: деньгам, технологиям, государственным системам. По сути, вещам безыдейным, релятивистским. Антропоцентризма в такой власти нет, индивид здесь — лишь материя, через которую осуществляют себя финансовые или технологические потоки. Особенно это видно там, где абсолютным центром власти становится государство.

И, возможно, как раз в силу того, что РФ со своим абсолютным государством и архаическим ресентиментом оказалась на сегодня самым антигуманитарным звеном западного мира, у российских сторонников «идеи человека» больше всего оснований чувствовать острую нужду в «гуманитарной революции».

Когда речь идет о революции «сверху», то ведущей силой выступают уже сложившиеся элиты, вернее, те маргиналы среди элит, в головах которых возникала новая мысль, новая идея о том, как все должно быть переустроено. Такие революции обладают наиболее последовательным характером и держатся своего изначального проекта. Ценности преобладают в них над интересами, а, как известно, первые куда менее склонны к изменчивости, чем вторые. Используя воодушевление и силу широких масс населения, революция «сверху» не склонна к популизму и стремится следовать за провозглашенными принципами, идеями — но не за «чаяниями угнетенных». Социально-политическая жизнь не переворачивается здесь с ног на голову, но получает новые правила и новые горизонты развития. Известными примерами могут служить Английская революция XVII века, Февральская революция в России 1917 года, горбачевская перестройка конца 80-х годов прошлого века.

Что касается революции «снизу», то ее движущая сила состоит из тех, кто живет с минимальной перспективой на самых «бесправных этажах» социальной пирамиды. Здесь тоже есть идеи и принципы, но они во многом подчинены личному желанию участников компенсировать свое бесправие. Поэтому одной из самых расхожих идей революции «снизу» выступает «идея справедливости», которая на практике весьма быстро трансформируется в компенсаторный механизм новой революционной власти, во многом основанный на чистой мстительности. Революция «снизу» обращена не к идеям — идеи абстрактны и не слишком понятны для большинства. Она обращается к простым чувствам и гипнотическим установкам, которые могут быть усвоены без дополнительных интеллектуальных или моральных затрат. Закрепляются такие чувства и установки постоянным их повторением и показательным осуждением тех, кто чувствует или мыслит иначе. По сути, революция «снизу» всегда ориентирована на диктатуру своей власти. Наиболее известные примеры: Великая Французская революция 1789 года, Октябрьская социалистическая революция 1917 года или Исламская революция в Иране 1979 года. И дело не в том, что в этих революциях не было идей — конечно, были и, более того, провозглашались они с беспримерной страстью и убедительностью.

Наверное, никогда идеи не сопровождаются таким пафосом, как при революции «снизу». Но, по факту, стоило только мятежным пассионариям взять верх, и вместо власти идей сразу устанавливалась диктатура новой элиты. Дальше известный сценарий: идеи, на которых революция основывалась, подвергаются жесткой цензуре и остается дозволенной лишь одна-единственная их трактовка. Та, что одобрена новыми правителями и что работает на этих правителей. Этот процесс можно видеть по Октябрьской революции 1917 года, где ведущий идейный мотиватор «Вся власть Советам!», казалось бы, прямо указывал на идею свободы и самых широких гражданских прав. Однако он тотчас превращается в симулякр, за которым устанавливается абсолютная власть одной партии, организованной по жестким принципам секты или монашеского ордена. Власть, провозглашенная «советской», по сути, «советской» так никогда и не сделалась.

* * *

Когда мы говорим об острой нужде западной цивилизации в «гуманитарной революции», то речь идет именно о революции «сверху» — то есть о таких существенных смысловых преобразованиях, что должны инициироваться из круга уже существующих элит.

* * *

Здесь мы рассуждаем о «гуманитарной революции» как о возможности будущего, о возможности обновления идей прогресса, на которых держится то, что мы называем «западным миром». Так почему бы не набросать гипотетический сценарий для этой возможности?

В первую очередь. Активная реанимация, возврат в социально-политическую реальность проектов по защите прав и свобод человека: Всеобщей декларации прав человека, Женевской конвенции, Хельсинкского заключительного акта. Это значит, что все амбиции и экономические выгоды государств, правительств и корпораций должны иметь с этими проектами прямую корреляцию. Реалполитик не отменяется, но сдвигается и дает место политике ценностей. Собственно, ценности и гуманитарные идеи и не состоят в конфронтации с реалполитик.

Второй момент. Просвещение. В свободах и правах не много смысла, когда разум людей незрелый, а представления о мире смутные. Как говорил Гераклит Эфесский: «Глаза и уши дурные свидетели для людей, если души у людей варварские». В связи с этим демократия, одна из основ западной цивилизации, требует нового на себя взгляда. Возможно, пришло время воспринять ее не как власть большинства граждан, но как власть разумных граждан. От homo sapiens — к civitates sapiens. Демократия коррелируется с меритократией, т.е. властью лучших. Под «лучшими» гражданами здесь имеются в виду просвещенные граждане.

Такой пересмотр назрел давно. Уже ясно, что власть большинства чаще всего оказывается фиктивной властью. Мнениями и эмоциями массового человека легко управляют харизматичные политики и мастера пропаганды. Избирательная воля большинства приводит к власти политические силы, при которых принцип демократии становился фикцией. В общем, если ориентироваться на разум, права и свободы, то ставка на большинство — плохая ставка.

Но тогда что значит — быть просвещенным гражданином? Иметь представление о всеобщих гражданских правах и об истории их появления; о том, что есть гуманизм и негуманизм в социально-политическом контексте; понимать, что есть автократия, тоталитаризм, национализм и в каком они находятся соотношении с ценностями жизни и свободы; быть относительно сведущим в основах всеобщей этической и политической философии.

Каким образом в общественной жизни может быть достигнут удовлетворительный уровень гражданской просвещенности? Не стоит ожидать, что он появится «естественным» образом. Очевидно, что, следуя собственному «естеству», большинство практически всегда предпочтет заботу о своих повседневных делах и интересах отвлеченным идеям и этическим вопросам. Но также очевидно, что все эволюционное развитие человечества происходило «неестественным» путем», через создание искусственных мотиваций, нарушавших повседневный покой обывателя и открывавших ему иные перспективы. Это возможно и сейчас.

Как вариант — установить прямую корреляцию между избирательными правами гражданина и его «гражданской просвещенностью». Человек проходит обучение по, условно, двум дисциплинам: основы всеобщей правовой и конституционной грамотности и основы всеобщей этической философии. После чего его знания подлежат проверке экзаменом и вручается аттестат. В случае положительного итога человек имеет право быть избирателем в верховные органы власти или выдвигать туда свою кандидатуру. Через определенный срок, привязанный, возможно, к срокам перевыборов, — новое обучение и новая аттестация.

Если же гражданин не проявляет интереса к обучению и аттестации, то его избирательное право будет работать лишь на местном, городском или региональном уровне, но он не сможет голосовать за кандидата в парламент или за президента страны. До тех пор, пока уровень его гражданской вменяемости не будет подтвержден.

Возможно, такое цензурирование граждан по принципу их политической и этической грамотности даст весьма качественный политический эффект. Ибо всеобщий доступ ведет к тому, от чего предостерегал Аристотель, — к охлократии и диктатуре популистов. Возможно, именно всеобщий, не цензурированный доступ к избирательным урнам и стал причиной той глобальной профанации и измельчания смыслов, что сопровождают сейчас демократические институты западного мира. С другой стороны,

В обществе это почти всегда привязано к улучшению материальных, биометрических вещей. Так почему бы не повысить планку до вещей гражданских и, по большому счету, этических?

Концепция «просветительской гражданской цензуры» оживляет и обновляет сам институт демократии. Мы переходим от уравнительной демократии к «воспитательной демократии», где полноценное гражданство не автоматически следует из наличия паспорта, а воспитывается через работу критического мышления, сравнительного анализа и моральной эмпатии. В общем, если мы считаем человека существом разумным, то почему же и демократии не коррелироваться с разумом?

Третий момент. Какими силами реализовать проект обновления демократии? Как упоминалось выше, это революция «сверху». Для начала — консолидация вокруг проекта тех интеллектуалов, что авторитетны для политических элит. Для элит, прежде всего, Европы и USA. Что касается РФ, то на сегодня обстоятельства здесь таковы, что правящая элита с понятиями интеллекта и демократии находится по разные стороны баррикад.

Интеллектуалы создают активное дискуссионное поле, приглашая в него политиков и людей бизнеса. Это все, что могут интеллектуалы — оказывать ценностное, идейное влияние на тех, кто составляет «верхний этаж» социума. Дальше — ожидание. Как отреагирует «верхний этаж». Ожидание не столь безнадежное, поскольку события, происходящие в мире, располагают к повышенной рефлексии и поиску ответов на вызовы. К тому же в истории не так мало примеров, когда влияние идей в лице их лучших представителей имело действительно революционный успех. Религиозно-этические проповеди Мартина Лютера привели на его сторону множество германских баронов и начали Реформацию. Пражский богослов и реформатор Ян Гус имел прямую поддержку короля Вацлава IV и вдохновил мощную «гуситскую революцию» в Чехии. Из нашего времени: разве не под косвенным влиянием советских диссидентов начал «перестройку» и «гласность» Михаил Горбачев?

* * *

Нет сомнений: для людей, мыслящих в категориях «эволюции человека», настали крайне интересные времена. Времена перемен.